- спросила кхитаянка
То-Ню, лаская плечи киммерийца. - Зачем убивать? Девушка,
она совсем для другого. Девушка - любить, не убивать!
Конан воткнул клинок в ближайшее ложе и поднял То-Ню на
руки. Кхитаянка оказалась легче макового лепестка, но он
чувствовал кожей и губами, что все положенное было при ней.
И ничуть не хуже, чем у белокурой гандарландки, хоть и не
такое пышное да зрелое!
Он поцеловал ее и сказал:
- Ты шустрая малышка. А где твоя подруга? Тоже шустрая,
со светлыми волосами?
- Она быть вчера, - хихикнув, объяснила кхитаянка. -
Вчера быть светлый волос, сегодня - темный.
- А завтра? - спросил Конан.
- Завтра - рыжий.
Конан снова поцеловал ее, размышляя о том, что жены
старого Хирталамоса, видно, привыкли делить все поровну.
Вот и его поделили! Но он ничего не имел против. Светлый
волос, темный волос, рыжий волос... Ну и прекрасно!
Разнообразие украшает жизнь!
То-Ню постаралась его в этом убедить - со всей страстью
и жаром истосковавшейся по ласке женщины. Прошла середина
ночи, небесная сфера повернулась еще на четверть оборота,
но ничто не нарушило покоя и тишины; лишь сладкие стоны
звучали во тьме да звуки поцелуев. Не слышались воровские
шаги, не гремела сталь, не свистели дротики и ножи, не
трещали ветви, не царапал о стену железный крюк; петухи
тоже безмолвствовали - до поры до времени.
Когда они заорали, То-Ню взвизгнула от неожиданности, а
Конан вскочил, будто подброшенный пружиной. С проклятьем он
промчался через сад, с мечом в одной руке и ножом в
другой, преодолел калитку и ворота, прыгнул внутрь
курятника и склонился над клеткой. Вся она была усеяна
перьями и залита кровью, а у головы его, уже изгрызенной
острыми зубами, приник к земле гибкий зверек с коричневатой
шкуркой. Глаза его сверкали, пасть была полуоткрыта и,
судя по всему, он не собирался уступать добычу без боя.
Одним стремительным ударом Конан проткнул хорька и
огляделся. Куры в панике прыгали среди корзинок-гнезд,
петухи вопили, хлопая крыльями - не то рвались в битву, не
то призывая на помощь. Убитый зорь, очевидно, пожаловал
сюда не один, а с целой компанией; и Конан, сообразив, что
дело плохо, бросил меч, схватил факел и принялся
осматривать птичник. Его тяжелый длинный клинок был почти
бесполезен против увертливых зверьков, но метательные ножи
разили без промаха; рассвет еще не наступил, а на земле уже
валялось с полдесятка маленьких кровопийц. Остальные,
скорей всего, сбежали, ибо птичий гвалт смолк, и петухи,
один за другим, принялись опускаться на свои насесты.
Конан вытащил мертвых хищников за изгородь и швырнул их
рядом с трупами людей Сагара. Пестрая пошла жизнь,
промелькнуло у него в голове: вчера - шакалы, сегодня -
хорьки... вчера - светлый волос, сегодня - темный... Он
пнул хорьков ногой, соображая, сколько спросить с
Хирталамоса за голову. С одной стороны, по своим скромным
размерам хорьки на десять золотых не тянули; с другой, в
птичнике эти зверюшки были куда опаснее людей.
Так и не решив этой проблемы, киммериец вернулся к
клетке, очистил ее от перьев и крови, достал тело погибшего
доблестной смертью бойца, а на его место посадил нового,
первого попавшегося. Быть может, этот как раз и был Фиглей
Великолепным - во всяком случае, Конану он показался ничем
не хуже офирского сокровища ценою в тысячу золотых.
Потом киммериец задумчиво оглядел петуха с
перегрызенной глоткой. Этот вряд ли являлся
Фиглатпаласаром, так как самому великому бойцу петушиного
племени полагалось бы совладать с хорьком; пусть не
прикончить его, но оборониться.
- Ну, а коли не оборонился, пожалуй на вертел, -
пробормотал Конан, протыкая петуха обгоревшим дротиком.
Он высек огонь, растопил печь и, ощипывая птицу,
принялся размышлять о грядущем дне - вернее, о грядущей
ночи. Хорьки, шакалы, две женщины, два петуха... Что будет
на третье? Этот вопрос пока оставался туманным, если не
считать намеков То-Ню относительно рыжеволосой Валлы. На
сей счет Конан мог быть спокоен; но какую каверзу приготовит
ему Сагар? Возможно, не стоит дразнить рябого... Пусть
думает, что стая хорьков расправилась со всеми курами и
петухами Хирталамоса... Пусть сейчас торжествует победу,
получает с Пирия Флама обещанную мзду, а там посмотрим!..
Поглядим, что случится в рахават!
Конану однако представлялось, что выход сей не для
него; он не привык к уступкам, а хитростям предпочитал
добрый удар клинка. Сегодня, как и прошлой ночью, он вышел
победителем; он поспел вовремя, он отразил атаку, он
выиграл и не собирался скрывать своего торжества. Тем
более, что нападение оказалось подлым! Да, подлым! И Сагар
вместе с Пирием Фламом еще поплатятся за это!
Задумавшись о планах мести, он едва не спалил свое
жаркое. Тушка подгорела с одного бока, а с другого
выглядела сыроватой, но такие мелочи Конана не смущали;
вцепившись крепкими зубами в птичью грудку, он вырвал
кусок, быстро и жадно прожевал, откусил снова. Вскоре от
петуха осталась лишь горстка костей да две голенастые,
дочиста обглоданные ноги. Мясо у него было таким же сочным и
нежным, как у вчерашнего.

* * *

Конан распростерся на крыше, у самого потолочного люка,
упираясь в его закраину подбородком. Внизу, в длинном
сарае, сложенном из кедровых бревен, мирно дремали куры и
петухи; меж петушиными насестами и гнездами кур стояли
пара топчанов да печка, за которой, в полутьме, у задней
стены, виднелось несколько клеток. Вся эта обстановка почти
не отличалась от курятника достойного Хирталамоса, в
котором Конан просидел две прошлые ночи. Разница была лишь
в том, что на топчанах тут расположились трое - все в
темных плащах, с откинутыми на спину капюшонами. Хотя
сверху Конан видел лишь шеи да макушки сторожей, узнать их
не составляло труда. Басистый голос выдавал Сагара,
отсутствие ушей - Безухого, а черная повязка, закрывавшая
выбитый глаз, - Кривого. Что касается Рваной Ноздри, то он
недавно покинул Шадизар; хоть тело его пока что оставалось
здесь, в ряду прочих тел у загородки хирталамосова
курятника, но дух уже странствовал по Серым Равнинам.
Впрочем, Конан не вспоминал сейчас о битвах, случившихся
вчера и позавчера; он ведь обратился в слух, внимая словам
Сагара Рябой Рожи. Его тощий соперник был гневен и распекал
своих помощников.
- Мешки с дерьмом шелудивой свиньи, вот кто вы! -
раздраженно бурчал он. - Провалили дело, ублюдки! Сказал же
вам: остаться и проследить! А вы сбежали, как трусливые
крысы!
- Кто ж мог догадаться, что так выйдет, - произнес
Безухий. - Этому киммерийскому козлу дарована Белом
резвость блохи! Да что там блохи - он целую стаю блох
обскачет! Сам посуди: выпустили мы восьмерых хорей...
Долгое ли дело им передушить с полсотни петухов? Однако ж
не вышло...
- Выпустили восьмерых! Не вышло!.. - передразнил Рябая
Рожа.
- Если вы, недоумки, побоялись там остаться, надо было
выпустить пятьдесят! По одному на каждого петуха!
- Где ж их возьмешь-то, пятьдесят? - хрипло возразил
Кривой.
- Так ведь теперь взяли! - Сагар пихнул ногой
объемистый мешок, валявшийся на полу у топчана. В мешке
что-то зашевелилось, зафырчало.
- Ну, не полсотни же, - Кривой почесал в затылке. -
Всего два десятка и еще три... Все окрестные усадьбы
обегали, чтоб мне больше вина не пить!
Ого! - подумал Конан. Вчера было восемь хорьков, а
сегодня, значит, будет втрое больше! Вовремя он сюда
заявился...
Чуть повернув голову, киммериец взглянул на небеса.
Вечерняя заря отгорела, но месяц висел еще низко, только
собираясь пуститься в свою дорогу среди сверкающих звезд;
вся ночь была впереди - третья ночь, последняя перед
праздником рахавата. Еще вчера Конан решил использовать ее
с толком: не оборонятся, но атаковать. Вернее, поразведать,
что замышляет коварный Сагар, а затем действовать по
обстоятельствам.
В сумерках он залез на высокую стену усадьбы Пирия
Флама, забрался без веревки и крюка, заполз как
ящерица-геккон, цепляясь пальцами за камни, используя
каждую трещину и щель. Плоская кровля птичника вплотную
примыкала к стене, и Конан скользнул на нее, словно
призрак, невидимый среди вечерних теней. Петухи - сторожкое
и чуткое племя, но киммериец их не обеспокоил; под его
ногами не скрипнула ни одна доска, ни единая черепица.
Пригибаясь, он двинулся по крыше вдоль наружной стены,
заглянув в несколько отверстий-продухов и залег у
центрального, рядом с печной трубой. Отсюда он слышал и
видел все - и Сагара с его подручными, кои сидели внутри, и
стражников Пирия Флама, дежуривших снаружи, у дворцовых
ворот.
О Фламе сейчас и шла речь внизу.
- Хозяин недоволен, - пробасил Сагар. - Плачу, говорит,
деньги, отсыпаю звонкую монету, а толку с вас что с вшивых
псов! Пьете, жрете - и все!
- Какой он нам хозяин, - прохрипел Кривой. - Мы - люди
вольные...
- Кто платит, тот и хозяин! - оборвал сподвижника
Сагар. - А Флам, протухшая задница, не скупится!
Сколько ж он им обещал? - мелькнуло у Конана в голове.
Немалые деньги, судя по всему! Впрочем, сколько не дашь за
божеские милости, все мало! В который раз ему припомнились
речи Хирталамоса: мол, кто пообедает петухом-победителем,
тот станет крепок, удачлив в делах и любим женщинами.
Рябая Рожа тем временем продолжал:
- Сегодня - последняя ночь, и, клянусь Белом, все
должно пройти как по маслу! Отправимся, когда месяц будет
в зените... Ты, Безухий, и т, Кривой, поведете людей.
Заберетесь на стены с двух сторон и поразвлекайтесь с
киммерийцем... хорошо поразвлекайтесь, чтоб он, козел
прыткий, по всему саду бегал!
- А ты? - спросил Безухий. - Ты чего делать будешь?
- Я-то? Я запущу хорьков да пригляжу, чтоб ни единый
петушок после них не кукарекал!
- Вот что, - сказал Безухий после недолгого раздумья, -
лучше вы с Кривым развлекайте киммерийского козла, а я
займусь хорьками.
Безухий потянулся к шевелящемуся мешку, но Сагар сильно
стукнул его по руке.
- Слушай сюда и пасть не разевай! Забыл, кто тут
главный? Для вас, крысиная моча, мое слово - слово Бела! А
не хватит слова... - Рябая Рожа выдержал паузу, коснувшись
ладонью клинка. - Будет, как я сказал! Вы поведете людей, я
потащу хорьков! И вот что еще...
Он протянул свои длинные тощие руки и, обхватив затылки
Кривого и Безухого, пригнув их поближе к себе; потом начал
что-то вполголоса шептать. Что именно, Конан не разобрал,
да и не очень интересовался, пребывая в полной уверенности,
что ни один из трех бандитов из фламова курятника не выйдет.
Момент для атаки был вполне подходящий: сейчас он видел
прямо под собой три грязные шеи, три растрепанные макушки
да две пары ушей.
Киммериец зацепил крюк о закраину продуха, сжал
покрепче веревку и стремительно скользнул вниз. Попал он
как раз туда, куда нацелился: уселся на плечи Сагару,
стиснув ему шею коленями. Затем опустились два огромных
кулака, и Безухий с Кривым в полном молчании стали валиться
на землю. Конан аккуратно придержал их - так, чтобы никого
не потревожить шумом упавшего тела. Рябая Рожа под ним
сложился вдвое, но тоже не издавал ни звука - гранитные
колени Конана не позволяли ему вздохнуть, не то что пикнуть.
Прошло некоторое время - вполне достаточное, чтоб
осушить чашу с вином. Киммериец выпустил свою жертву,
поднялся на ноги, бросил презрительный взгляд на лицо
Сагара и усмехнулся.
- Был ты рябой рожей, а стал багровой, - буркнул он,
осматривая внутренность птичника.
Тишина, покой, полумрак... Вроде бы молниеносная
расправа с тремя бандитами никого не встревожила. Куры
и петухи дремали, стража по-прежнему торчала у ворот, в
дворцовых окнах не виднелось ни единой искорки света.
Довольно кивнув, Конан вынул из кольца при двери факел и
направился к задней стене, к клеткам.
Тут ему пришлось столкнуться с неожиданностью:
избранных петухов было целых пять. Обеспокоенные светом,
они сонно вертели головами, развевали клювы, топорщили
перья и алые гребни. Эти гребни и привлекли внимание
Конана: у четырех петухов они были мясистыми, сочными,
налитыми кровью, тогда как у пятого от роскошного гребешка
остался жалкий огрызок. Этот пятый был заметно покрупнее
остальных, с очень острыми шпорами и клювом, какого не
постеснялся бы им коршун; голенастые ноги его показались
Конану на два пальца длинней, грудь - шире, а сверкание
глаз - яростней, чем у прочих.
Но главное - хвост! Хвост! С обломанными и выщипанными
перьями, лишившийся былой красоты и блеска, он все-таки
воинственно реял над петушиной спиной - точь-в-точь как
вымпел на копье бравого аквилонского рыцаря. Любой мог
догадаться, что хвост сей принадлежит не бездельнику, что
способен лишь топтать кур да клевать зерно, а великому
дуэлянту, одному из лучших воинов петушиного племени,
растерявшему в сраженьях перья и пух, но никак не боевой
пыл и силу.
1 2 3 4 5 6