ТРИ ПЕТУХА И МИЛОСТЬ МИТРЫ


М.Мэнсон

Сытно рыгнув, не выпуская из рук литого серебряного
кубка, Конан откинулся на подушки. Они оказались такими же
мягкими, пушистыми, нежными, как и ковер, на котором он
сейчас восседал, но барашек, только что поглощенный им, был
еще нежней. Свиная нога, свежие карпы и утки, фаршированные
орехами и черносливом, тоже не оставляли желать лучшего; ну
а вино, аргосский нектар десятилетней выдержки, разительно
отличалось от той кислой бурды, которой киммерийца обычно
потчевали в таверне Абулетеса. Нет, что ни говори, этот
Хирталамос, старая лиса, принимал его с великим почетом, как
самого дорогого гостя!
Конан поднес чашу к губам, вдохнул терпкий аромат
напитка, пригубил... "Жаль, кубок невелик! - подумалось
ему. - Такое вино лучше пить кувшинами!" - Аргосское,
охлажденное в родниковой воде, было отличным - как и все
остальное в богатом доме купца Хирталамоса. Как и его
пуховые подушки, узорчатые ковры, крепкие сундуки из
кедровых досок, прекрасные жены и сладкая еда.
Сам купец и хлебосольный хозяин, осанистый и еще
крепкий мужчина под шестьдесят, расположился сейчас
напротив киммерийца, тоже с кубком в руке. Правда, пил он
мало, а ел и того меньше, но гостя не торопил, вел пустые
речи о погоде, о трех своих женах да ценах на базаре, и
терпеливо ждал, когда Конан насытиться, чтобы перейти к
делам. Какие дела могли быть у первейшего из шадизарских
купцов к первому среди шадизарских грабителей, ведали одни
боги. Конану, во всяком случае, то оставалось неизвестным.
Он допил вино, вытер влажные пальцы о шаровары синего
шелка и выжидательно уставился на Хирталамоса.
- Доволен ли ты, сын мой? Снизошла ли радость к твоей
душе? - спросил купец, огладив пышную бороду, которой
умелый цирюльник придал изысканную форму трезубца.
- Доволен. И радость ко мне снизошла, - ответствовал
Конан, придвигая поближе кувшин с аргосским. - Ты
принимаешь меня с почетом, и я того не забуду. Кром!
Клянусь, что целых полгода мой нож не вспорет ни одного
вьюка, что везут вои караваны!
"Ну, не полгода, так месяц", - подумал он про себя,
глядя, как хозяин покачивает головой в белом атласном
тюрбане. Среди жуликоватых шадизарских торговцев
Хирталамос отличался порядочностью и щедростью - что,
однако, не мешало ему слыть человеком себе на уме. Хитрый
старый лис, предпочитавший действовать честно - тогда,
когда это сулило выгоду. С Конаном он держался с
подчеркнутой уважительностью, точно принимал в своем
богатом доме не разбойника, а принца из Бритунии или Турана.
Вот и сейчас, разгладив бороду, купец почтительно
произнес:
- Благодарю тебя, отважный и крепкорукий. Ты молод, и
ты недавно появился в Шадизаре, но всем уже ведомо, что ты
- лев среди львов, и добыча твоя - добыча льва, а не
шакала. А потому всякий торговец был бы рад услышать из
уст твоих столь щедрое обещание. За это полагалось бы
вознести жертвы трем богам сразу: сиятельному Митре,
щедрому Белу и темному Ариману. Но я, однако, не беспокоюсь
за сохранность своих тюков и пригласил тебя совсем по
другому делу.
- Какому же? - Конан отодвинул кубок и взялся за
горлышко кувшина. После сытной еды он испытывал такую
жажду, что ее нельзя было загасить парой-другой чаш.
- Видишь ли, звезда доблести, надобно мне удалиться на
три дня в Аренджун, принять там кое-какой товар... Ценный
товар, очень ценный, и потому должен я позаботиться о его
сохранности, взяв с собой большую часть моих приказчиков,
слуг и стражей. Те бездельники, что останутся тут, стары и
неповоротливы. Они, конечно, приглядят за моими богатствами
днем, но вот ночью... Ночью эти помощники шакалов трусливей
перепуганного зайца: и я боюсь, как бы по их нерадению
недруги не причинили мне великих убытков. Вот и решил я
посоветоваться с тобой, светоч отваги. Ведь верно сказано:
сотня шакалов не заменит одного льва...
Конан прикончил кувшин, огляделся по сторонам и решил,
что тревоги Хирталамоса отнюдь не беспочвенны. В доме его
было чем поживиться! Даже выходившая во внутренний двор
просторная терраса, на которой они пировали, поражала
роскошью: везде - туранские ковры, серебряные да
позолоченные лампады, алебастровые вазы из Коринфии и
кхитаские фарфоровые безделушки. Слева, перед женскими
покоями, ковры были особенно мягки и пушисты; там стояли
три ложа, а под ними - сундуки, наверняка с богатыми
одеждами хирталамосовых жен. Длинная терраса пятью
ступенями спускалась в сад, зеленый и тенистый, с
бассейном, цветниками и полудюжиной фонтанов. Жилище купца
охватывало двор и сад с юга, а с севера виднелось за
деревьями еще какое-то строение из желтого кирпича,
соединенное с домом с обеих сторон высокими, в два мужских
роста стенами и огороженное решеткой. За ней бродили
довольно крупные птицы с ярким оранжево-золотистым
оперением; как показалось Конану - петухи. Это его слегка
удивило: в садах у шадизарских вельмож обычно разгуливали
фазаны и павлины. С другой стороны, почтенный Хирталамос
был все же купцом, а не благородным нобилем, и, вероятно,
его тщеславие не простиралось дальше петухов.
- Да, сотня шакалов не заменит одного льва, - повторил
хозяин, придвигая гостю новый кувшин аргосского, - и потому,
светоч силы, решил я обратится к тебе. Нет клинка в Шадизаре
быстрей твоего, и клинок тот - в крепких руках... да, в
крепких и искусных... А еще говорят, что видишь ты в
темноте, как пантера из вендийских лесов, и что боги
даровали тебе такую мощь, какой не владел ни единый сын
человеческий со времени Великого Потопа... Верно ли это? -
Купец, прищурившись с хитринкой, оглядел могучую фигуру
киммерийца.
- Погляди и убедись, - буркнул тот, протягивая руку к
массивной серебряной чаше. Мгновение - и стенки ее смялись
в огромном кулаке, словно вылепленные из сырой глины. Затем
Конан посмотрел на свой меч, лежавший у правого колена, но
вынимать его из ножен на стал: тут, на веранде, среди ковров
и хрупких сосудов, не имелось ничего, на чем можно было бы
продемонстрировать свою силу.
Он поднял взгляд на Хирталамоса и произнес:
- Клянусь Кромом! Ты, похоже, собираешься нанять меня
охранником?
- Хранителем, сын мой, почетным хранителем! Что есть
охранник, что есть сторож, страж? Наемный пес, и только!
Пфа! - купец презрительно фыркнул. - Ты же три ночи будешь
хранителем самого главного моего богатства, самого ценного
имущества, самых дорогих надежд, что важней мне остатка
жизни!
"О женах он, что ли, говорит?" - подумал Конан,
покосившись влево. Там, на окнах, глядевших в сад, чуть
заметно колыхались полупрозрачные шторы, а за ними сверкали
три пары горячих женских глаз. Из предыдущего разговора он
уже знал, что жен у почтенного Хирталамоса целых три; все
они были молоды и хороши собой. Белокурую Лелию купец вывез
с севера, из гандерланда, черноволосую кхитаянку То-Ню
приобрел в Шангаре, на невольничьем рынке; что касается
рыжей Валлы, то она была местной, заморанкой. Судя по
мягким коврам да сундукам с нарядами, жилось им у
Хирталамоса неплохо, но молодой гость все же привлекал
жадные женские взоры. И немудрено: хоть Конану еще не
исполнилось двадцати, в Шадизаре допрешь не видывали мужчин
такого роста и богатырской стати. Да и слава киммерийца,
репутация отчаянного рубаки, человека добычливого,
удачливого и щедрого, привораживала женщин; видать, Лелия,
То-Ню и Валла о делах его были понаслышаны предостаточно, и
теперь, схоронившись за занавесками, глаз с гостя не
спускали.
Конан хмыкнул, сделал глоток из кувшина и уперся
взглядом в трехзубчатую бороду Хирталамоса.
- Так что же я должен хранить? - спросил он. - Само
собой, за хорошую плату, достойную моего меча! Стереть твою
лавку? Твой дом? Твои сундуки? Или твоих жен?
- О плате, мой северный тигр, ты можешь не беспокоится:
она будет щедрой, как весенний дождь, и прольется не медью,
не серебром, но золотом. Хранить же ты должен не лавки и не
сундуки, не домой мой и не трех вертихвосток, от коих у
меня уже побаливает поясница... - тут Хирталамос с
нарочитым кряхтением принялся растирать означенную часть
тела. Закончив с этим, он устремил взор на желтокирпичное
строение, маячившее за деревьями, и внушительно произнес: -
Нет, сын мой, не о сундуках, и женах веду я речь, а о
Фиглатпаласаре Великолепном, посвященном самому солнцеликому
Митре!
- Фиг... Фигля... - начал Конан, но запутался и сплюнул
с досады. - Это кто ж таков? И при чем тут Митра?
Купец со вздохом поднялся и махнул рукой в глубь сада.
- Лучше узреть сокровище, чем услышать о нем, - со
значительной миной произнес он. - Пошли, клинок ярости,
пошли - и ты узришь! Увидишь то, что в скором времени может
сделаться благословеньем божьим, коль так порешит великий
Митра!
Конан молча отставил кувшин и через мгновение оказался
на ногах. Любопытство его было возбуждено; ему хотелось
знать, что же в этом доме, полном богатств, дорогих товаров
и красивых женщин, считалось главным сокровищем. Вслед за
Хирталамосом он спустился во двор, пересек посыпанную
чистейшим песком площадку, миновал выложенный карпашским
мрамором бассейн, фонтаны и пышные цветники, обогнув заросли
вечнозеленого кустарника с торчавшими вверх серыми стволами
кипарисов и оказался перед решеткой, ограждавшей довольно
большой загон. Решетка эта оказалась высока, и от верхнего
ее края до самой крыши желтокирпичного здания была растянута
прочная сетка. Подобно неводу, нависшему над дном морским,
она прикрывала весь загон, по которому бродили птицы - так,
что ни одна из них не могла вылететь наружу.
Осмотрев загон, киммериец понял, что не ошибался,
разглядывая его обитателей с террасы: перед ним были петухи
- большие рыже-золотистые птицы, с алыми гребнями и
голенастыми лапами, украшенными острым стилетом шпор. Клювы
их немногих не дотягивали до ястребиных, глаза горели боевым
огнем, длинные хвосты, изогнутые, как лук кочевника, мели
дворовую пыль; то и дело две, три или четыре птицы,
растопырив крылья, с клекотом наскакивали друг на друга или,
пригнув головы к земле, начинали яростно шипеть, взрывая
землю когтистыми лапами. Судя по тому, что в загоне стояло
множество корыт с водой, зерном и мелко нарубленным свежим
мясом, ссорились забияки не из-за еды; просто им хотелось
подраться.
Хирталамос щелкнул засовом и отворил калитку, за которой
начиналась дорожка, огражденная с обеих сторон. Хозяин и
гость, провожаемые гневным шипеньем петухов, направились по
ней к широким, распахнутым настежь воротам. Сквозь них можно
было оглядеть внутренность желтокирпичного строения - сотню
кур, расположившихся за перегородкой слева и мирно сидевших
в корзинках-гнездах, и тянувшиеся справа деревянные насесты
для петухов. Посередине оставалось довольно обширное
пространство, разгороженное на клетки-загончики; здесь же,
неподалеку от входа, стояли чугунная печь и топчан с
толстыми шерстяными кошмами.
Купец с гордостью обозрел птичье царство, и черты его,
как показалось Конану, враз переменились: зубы блеснули
в улыбке, морщины на лбу разгладились, щеки порозовели -
словно в этом месте он ощущал некое умиротворение и
благостную надежду.
- Вот! - задрав бороду вверх, Хирталамос величественным
жестом вскинул руки. Полы его халата распахнулись,
белоснежный тюрбан съехал на затылок, глаза же, доселе
выцветшие и равнодушные, вдруг вспыхнули - точь-в-точь как у
бродивших в загоне петухов.
- Вот! - повторил купец, в упоении потрясая сжатыми
кулаками. - Вот!
Лицо его сияло; казалось, еще немного, и он начнет
творить молитву всем богам сразу. Но Хирталамос
безмолвствовал, будто слова не могли выразить всю
торжественность момента, всю важность происходящего.
Впрочем, Конан уже и сам догадался, что именно предстоит
ему охранять. Брови киммерийца поползли вверх, рот
растянулся до ушей; не выдержав, он фыркнул и пробормотал:
- Клянусь печенью Крома! Никак, ты желаешь, чтоб я три
ночи просидел в твоем курятнике? И готов платить за это
золотом?
- Курятник? - переспросил купец. - Сия обитель священных
существ, сын мой, не курятник, а воистину преддверие
чертогов Митры! Все солнечные птицы тут дороги, все хороши,
но главное сокровище - Фиглатпаласар Великолепный, коего
должен ты беречь и хранить три ночи пуще зеницы ока своего!
- Хирталамос протянул руку, указывая на петуха, что сидел в
отдельном загончике, за чугунной печкой. - Фиглатпаласара
доставили мне только что из офирской столицы Ианты, и
воистину он - петух среди петухов! Цена ему - тысяча
золотых, и лучшего бойца еще не видел Шадизар. Разумеется,
если не считать тебя, ятаган гнева, - купец почтительно
склонил голову в сторону Конана.
1 2 3 4 5 6