А внимание человека, за которого она когда-то могла отдать свою жизнь, было в тысячу раз приятнее.
Разве она не мечтала предстать перед Бенджамином обнаженной? Мечтала, и даже представляла в мыслях такое, в чем ни под какими пытками не призналась бы ни сестре, ни Анне-Терезе, ни самой себе. Но эти мечты были, и она их никогда не забудет и не предаст. Куда там Кристофер с его сексуальным марафоном! Никакой спорт не заменит истинные чувства и настоящие желания!
– Натуральная фотомодель! Киноактриса! – сказала Анна-Тереза в адрес малышки Аннабель. – Идеальное дитя. Как достойно вела себя в лучах софитов, перед объективом фотоаппарата. Вырастет, станет звездой Голливуда.
Лучше бы Анна-Тереза не произносила этих слов. Может быть, слова «фотомодель», «киноактриса» и «Голливуд» несут в себе заряд отрицательной энергии, ими можно пугать детей? Ребенок открыл рот и испустил такой вопль, что Бенджамин вздрогнул и поморщился. Аннабель орала прямо в ухо, будто считала, что иначе дядюшка ее не расслышит.
– Звездой зоопарка она вырастет, солисткой питомника обезьян, – проворчал Бенджамин. – Где же этот чертов скунс, кто-нибудь видел его? Куда он уполз, пугало огородное?
Аннабель продолжала самозабвенно орать. Она требовала опустить ее на землю, требовала вновь включить яркие лампы, хотела прикасаться носом к длинным стеблям лилий, демонстрировать пятки, размахивать руками и щурить глаза на ласковое солнышко.
Законное требование, ничего не скажешь. Бенджамину самому хотелось поваляться на уютном газончике в лучах клонящегося к закату майского солнца.
Миллисент с улыбкой взяла ребенка на руки, и Аннабель тут же замолчала. Казалось, на теле ребенка был установлен выключатель плача, которым Миллисент умело пользовалась.
– Ловко же ты обходишься с детьми, – потрясенный внезапно наступившей тишиной прокомментировал Бенджамин. – Ты прирожденная нянька!
– Миллисент – чудо, я всегда была в ней уверена, – изрекла Анна-Тереза и лукаво взглянула на Бенджамина. – Вас зовут, простите, я запамятовала…
– Мое имя Бенджамин Лонгсдейл, мадам Монтефалько.
– Господин Лонгсдейл, вы доктор, и глаза у вас умные. А девочка ваша такая славная. А вот скажите, что это за пятно на моей руке. Это рак?
– Я хирург, мадам, а не дерматолог. Тем не менее, думаю, ваше пятно – не рак. След ожога, случившегося много лет тому назад. Вы любите готовить, не так ли? Много времени проводите у плиты. Уверен, вы делаете потрясающую пасту.
– То есть, вы уверены, что это не рак?
– Совершенно уверен, кроме того, подскажу вам адрес хорошего онколога, хотите?
– Молодой человек, я вам верю! Вы меня успокоили и заодно помогли сэкономить пятьдесят долларов! И еще тридцатку, которую мне бы пришлось потратить на бензин, добираясь до врача. Идемте, мы вас проводим до машины. Реджинальд, друг мой, скажи до свидания Бенджамину Лонгсдейлу!
Старик сделал вид, что ничего не расслышал. Он с брезгливым видом старался кончиком своей трости затолкать чучело скунса под диван. Не сразу, но это ему удалось, главное, никто этого не заметил.
Вся компания вышла на свежий воздух. На землю спускались сумерки, веяло вечерней прохладой. Миллисент закрыла дверь в ателье и посмотрела на цветник. Это был настоящий оазис свежей зелени, им можно было гордиться. Цветы распространяли тонкий аромат. Рай, да и только! Настроение у всех было прекрасное, даже у мистера Маккормика, избавившего мир от чучела скунса.
– А где ты живешь? – спросил Бенджамин, склонив голову к самому плечу девушки, чтобы почувствовать запах лаванды.
– В этом же доме. Гостиная, спальня, кухня и ванная комната на втором этаже. Первый этаж, как ты уже видел, занимает ателье и фотолаборатория. Цветник считается моим условно, я разбила его на чужой земле. А соседи, с которыми ты познакомился, мне здорово в этом помогли. Все равно автостоянка хозяевами заброшена, больше года ею никто не пользуется. Когда ты увидишь снимки с малышкой, окруженной лилиями, то поймешь, почему меня все считают преуспевающим фотографом. Цветы и дети – самые главные чудеса на свете!
Выходя на улицу через металлические ворота мимо клумб с тюльпанами и гиацинтами, Бенджамин обратил внимание на абсолютно новенький знак «Прохода нет!»
– Вчера муниципальные дорожные рабочие повесили. Может быть, затевается какая-нибудь стройка. С ужасом думаю, что рано или поздно на месте автостоянки построят какой-нибудь склад или гараж, – грустно сказала Миллисент. – Появятся грузовики, дым и копоть, грохот. С цветами придется распроститься.
– А ты не пробовала купить эту землю? – поинтересовался Бенджамин.
– Купить! – усмехнулась Миллисент. – Для этого нужны деньги, знаешь, сколько стоит земля в центре города?
– Мы надеемся, цветы никто не тронет, они, как и Миллисент, достопримечательность нашего квартала! – вступила в разговор Анна-Тереза.
– А где работает Маргарет? – совершенно искренне поинтересовался Бенджамин. Его, надо признаться, интересовали детали жизни своей давней знакомой.
– Работает вместе со мной, она тоже фотограф, хотя и служит в журнале, как я тебе говорила. Мы делим с ней это ателье. Она делает портреты новобрачных и некоторую другую работу, в основном для своего журнала. Но за цветами ухаживаю я одна, мне это только в удовольствие. Стойте! Хочу сделать снимок – ты и твоя малышка на фоне тюльпанов!
Разглядев в видоискателе фотоаппарата лицо Лонгсдейла, Миллисент закусила губу. Высокий лоб, прямой длинный нос, две складки на переносице и необыкновенные глаза. Она помнила это лицо все десять лет! Оно даже снилось ей! Какими сладкими были те сны. Проснувшись поутру, Миллисент подолгу нежилась в постели, стараясь как можно дольше не нарушать в душе мир, подаренный сказочными сновидениями.
Поистине, самая жестокая вещь на свете – неразделенная любовь! Что теперь жалеть и плакать, сама виновата, упустила из рук свое счастье. Подарила мужчину своей мечты другой женщине. Того и гляди, рука дрогнет, надо быть собранней.
– Внимание, Аннабель! Обними крепче своего папочку! Снимаю!
– Миллисент! Это будет лучший снимок в твоей жизни! – воскликнула Анна-Тереза, и показала на огромную бабочку, усевшуюся на ручонку Аннабель.
Малышка с интересом рассматривала пестрое легкокрылое создание и улыбалась во весь свой беззубый рот.
– Привет от меня сестре! – поклонился Бенджамин. – И еще, Миллисент…
– Что?
– Ты очень понравилась моей Аннабель. Правда, она славная? Говорят, мы с ней очень похожи.
В этот момент ребенок изловчился и больно дернул девушку за прядь непослушных золотых волос.
– Да, похожи, – тихо согласилась Миллисент. – А вы, милая принцесса, причинили мне боль.
Из широко раскрытых глаз девушки вот-вот готовы были брызнуть слезы.
Раскланявшись с широко улыбающейся Анной-Терезой и нахмурившим брови Реджинальдом, Лонгсдейл уложил малышку в специальную корзинку на заднем сиденье. Но, прежде чем усесться в машину, наклонился к девушке и тихо сказал:
– Спасибо за прекрасную работу, Миллисент. Но хочу сказать тебе, что ты ошибаешься – я вовсе не отец этой крошки. Аннабель – моя племянница, я просто выполняю функцию няньки, пока не прилетит из Майями моя другая сестра. У меня это плохо получается, но что поделаешь. Опыта нет! Счастливо оставаться и еще раз спасибо.
Через пару секунд Бенджамин высунулся из окна автомобиля и с растерянным видом произнес:
– Миллисент, ты не поверишь, но скунс исчез… Вроде бы я все взял из ателье. Теперь Аннабель без чучела не уснет.
– Уснет, Бенджамин, она здорово устала от съемок, не беспокойся.
Сверкающая в лучах заходящего солнца машина медленно тронулась с места, плавно покатилась по улице и исчезла за поворотом.
Надо же, думала Миллисент, как плохо я разбираюсь в людях. Бенджамин все еще не женат! Или женат, но не хочет детей. Или просто практикует безопасный секс. Как-никак он врач, умеет посоветовать своим подружкам, как предохраниться от нежелательной беременности.
Господи, да какая ей разница, с кем и как живет этот человек. Когда-то она безумно любила этого мужчину, мечтала родить от него ребенка, хотела стать образцовой хозяйкой и любящей матерью, зато теперь она никого не любит. И не будет любить, слишком это хлопотное и печальное занятие.
Миллисент с печалью во взоре смотрела на пламенеющий закат, расцветивший низкие облака на горизонте в багровые и фиолетовые тона, и на душе у нее было пусто, холодно, словно она проводила в далекий путь своего лучшего друга.
Девушка даже не сразу расслышала обращенные к ней слова.
– Дорогая, я приготовила чудесный ужин, настоящие охотничьи колбаски, зажаренные так, как их готовят на Сицилии! – повторила свое приглашение Анна-Тереза. – А Реджинальд принесет к нашему ужину свою знаменитую можжевеловую настойку. Что ты так убиваешься по пустякам? Пойдем с нами, милая девочка.
– Спасибо, Анна-Тереза, сегодня я не смогу выбраться к вам в гости, буду ждать сестру. Маргарет уже звонила и предупредила, что обязательно приедет ко мне. Благодарю вас за приглашение!
Соседка, внимательно посмотрев в глаза девушки, вздохнула.
– Нет, так нет, Реджинальду больше достанется, в другой раз отведаешь моих колбасок. Но не забывай, завтра мы вместе едем на аукцион, помнишь?
– Помню! – рассмеялась Миллисент. Воскресные распродажи без комичных фигур Реджинальда и Анны-Терезы даже для своих организаторов теряли всю привлекательность. – Разбудите меня рано утром, а то я просплю!
Скорым и легким шагом девушка направилась к двери, да и старички, поддерживая друг друга, медленно пошли к своим домам.
Милые люди, как они беспокоятся, чтобы она не провела столь печальный день в одиночестве. Да, несостоявшаяся свадьба запомнится ей на всю оставшуюся жизнь. Два года назад, она чуть было не умерла от горя, но ничего! Завтра будет вопреки всему весела и накупит на распродаже кучу всякого хлама.
Поднявшись по скрипучей деревянной лестнице в свою квартиру, Миллисент приняла душ, приготовила кофе и уселась с чашечкой душистого напитка и куском кекса перед телевизором. Один из телевизионных каналов транслировал уморительно смешную комедию, комики на экране выделывали черт знает что.
Девушка жевала кекс, запивая кофе, глаза ее медленно наполнялись слезами. Еще пара секунд, и Миллисент зарыдала. Слезы брызнули ручьем, плечи затряслись. Почему так жестока жизнь, для чего судьба уготовила ей еще раз встретить этого человека?! Принца из детской сказки, Бенджамина Лонгсдейла…
4
Анна-Тереза Монтефалько, сколько себя помнила, всегда обожала старые кинокомедии. Она умудрялась одновременно управляться с кофейником, плитой и успевала следить за действием на экране телевизора. Ее щеки тряслись от хохота.
– Не нравится мне все это, – говорил Реджинальд, восседая с мрачным видом за кухонным столом.
– Почему? – искренне удивилась женщина. – Прекрасные актеры, напоминают мне нашу молодость.
– Да я не о фильме…
– Приятель, тебе не по вкусу колбаски? – Анна-Тереза перестала смеяться, в ее голосе появились угрожающие нотки.
Реджинальд молчал, взгляд его блуждал по уютной кухне Анны-Терезы, просторной, светлой, с любовью обставленной удобной мебелью, с вытертым линолеумом, но с прекрасной электрической плитой самой современной модели. Обилие всевозможных баночек и коробок с приправами выдавало пристрастие хозяйки кухни к кулинарному искусству. Мягкий, ненавязчивый свет бронзовой лампы под оранжевым абажуром расслаблял, и придавал несколько мистическое выражение великому Карузо, портрет которого в золоченой раме украшал стену напротив окна.
И пахло на кухне так, как когда-то на его, Реджинальда, собственной кухне, когда еще была жива Мэри Маккормик.
Ничего не поделаешь, у себя дома старик чаще всего лишь разогревал готовые завтраки, принесенные из супермаркета, в духовке. Никакого удовольствия от этих завтраков не было, никакими домашними запахами ванили, корицы или душистого перца от них не благоухало. Ни в замороженном, ни в размороженном бифштексе души нет, как ее не ищи.
Анна-Тереза присела за стол, придвинула к Реджинальду тарелку с креветками.
– Хочешь пива, приятель? Эй, да что с тобой, что ты так опечалился? Подставляй-ка кружку!
Наблюдая, как янтарная струя светлого пива, шипя и пенясь, наполняет огромную фарфоровую кружку, украшенную изображениями рыцарских турниров, Реджинальд проговорил:
– Не нравится мне, что этот спортсмен и охотник за скунсами положил глаз на нашу Миллисент, вот что.
– Какой же спортсмен? Он доктор, ученый человек, и к тому же семейный. Тебе не понравилась его малышка?
Реджинальд залпом выпил добрую половину кружки, облизнул губы и сказал:
– Дети не могут не нравиться, на то они и дети. А этот парень действительно спортсмен, у него спортивный интерес к жизни. Сильный, здоровый – настоящий мачо. А какая у него машина! Девицы так и липнут к таким парням, ему обидеть Миллисент – раз плюнуть! Да если бы я выехал на его «мерседесе» на завтрашнюю распродажу, все невесты были бы мои!
– Реджинальд, ты мне нравишься! – расхохоталась Анна-Тереза. – Что это тебя стали интересовать чужие невесты? По-моему, ты просто ревнуешь нашу соседку к молодому человеку.
С трудом вытащив пробку из фигурного литья стеклянной бутылки, женщина осторожно налила в хрустальный стаканчик красного вина.
– Выпьем, мой старый друг Реджинальд, за наших детей, пусть все у них будет хорошо! А у Миллисент и так все в порядке, Бог уберег ее от идиота Кристофера Кроуфолда! За эти два года, как он сбежал от нашей девочки, у него было семнадцать женщин. А где эти женщины сейчас? В сумасшедшем доме! У него, Кроуфолда, нет сердца и душонка пустая.
Соседи выпили и за здоровье Миллисент, так, самую капельку. Вдоволь позлословили в адрес сочинителя рекламных текстов, вспомнив все его недостатки, мнимые и действительные.
Надо сказать, бывший жених действительно не отличался лучшими человеческими качествами: был неумен, скуп, лишен остроумия, терпеть не мог итальянскую кухню и так далее…
– Неужели Кристофер нравился Миллисент?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19