Хотя, как ни старайся, до конца не подстрахуешься.
На следующий день мы загрузили машину и направились на север в наш коттедж. Старик остался в клинике. Что, на мой взгляд, было просто прекрасно.
Дорога туда занимала приблизительно три часа, и мы всегда останавливались в одном и том же месте, чтобы перекусить. Это было маленькое придорожное заведеньице со знаменитыми гамбургерами. Им владел местный парень. Он сделал заведение процветающим, с каждым летом оно становилось все больше и все больше мальчишек работало на гриле, а хорошенькие девушки принимали заказы на парковке.
– Как случилось, что мы никогда не ездим в другое место? – спросил я, вываливаясь из машины.
На самом деле это не был вопрос, я был просто счастлив, что со школой покончено, и мне хотелось поговорить. Но Харпер в тот день был немного в сварливом настроении.
– Не знаю, – проворчал он. – Хорошие бургеры, я полагаю.
Не было смысла спрашивать, что его раздражает, он просто сказал бы: проваливай отсюда. В этом смысле он не похож на меня. Я не могу ничего держать при себе. Я хочу сказать, что мне физически трудно держать рот на замке. Ну да все равно.
Наша старушка, выехав с парковки, открыла термос с водкой и апельсиновым соком и налила себе выпить. Она открыла дверь автомобиля и оставила ее так. Наверняка у нее была эта сумасшедшая идея, что можно пить в машине, пока одна нога на земле. Она держала дверь открытой, чтобы быстро выставить ногу на случай, если мимо проедет коп. Господи Иисусе. Чего только эти ребята не сделают ради выпивки. Хотя я имею в виду, когда старик напивается в гостиной вечер за вечером, эта мысль вряд ли покажется такой уж дурацкой. Их окружают расплывшиеся пятна. Их выволакивают из баров вышибалы, которых они наутро даже не могут вспомнить. Однажды вечером, когда я был еще маленьким, наверное в седьмом классе, старик позвал меня вниз, чтобы посмотреть мою домашнюю работу по математике. Говорил о том, что я сам нарываюсь на неприятности. Поскольку работа вся была грязная и повсюду ошибки, то следующее, что я помню, это как он с силой подбросил тетрадь в воздух, и она хлопнула, словно птица, а я побежал прятаться.
Я словно бы мечтал наяву, что он пробудет в клинике все лето, хотя, как я понимал, признаваться в этом было плохо. Но в конце концов, никто не будет за него переживать. Больше не придется ходить, словно по минному полю, гадая, что может вывести его из себя: влажное полотенце на кровати или взятая взаймы расческа, которую ты не положил на место. Я знаю, о чем говорю, однажды утром я торопился в школу, мне было двенадцать лет, и я не мог найти свою расческу. Так что я пошел к нему в спальню, и взял его расческу с ночного столика, и так ходил по дому, причесывая волосы, глядя то туда, то сюда, в это зеркало, в то зеркало. Больше ничего не помню, помню только, что мне было двенадцать и еще следующее, что он явился с обвинениями в мою спальню, потому что желал знать, где его расческа. Ну и я сказал, что не знаю. Он опять спросил, не брал ли я ее, и я был настолько туп, что сказал правду, я сказал, да, я брал ее. Это стало последней каплей. У него едва не случился этот чертов удар, прямо в пиджаке и галстуке. Я чувствовал запах «Олд Спайс», когда он подошел ко мне. Я также чувствовал, что он едва удерживается, чтобы не ударить меня.
– В следующий раз, как ты возьмешь мою расческу, – сказал он, трясясь, – я изобью тебя!
И именно это он и имел в виду. Ни больше ни меньше.
Все равно. Хватит о нем.
Просто дело в том, что через некоторое время начинаешь хотеть, чтобы подобного рода люди были от тебя подальше.
Мы ехали на север. Добрались до Хантсвилля, проехали через город по-настоящему медленно, я смотрел туда и сюда, искал своих летних приятелей: Грега с плохими зубами и его сексуальную сестричку. Я видел мистера Девела, у которого была лодочная станция, Чипа Престона, который хорошо играл в гольф; мы проехали мимо скобяной лавки и переехали через мост, это звучало так, словно под днищем автомобиля бьет барабан. Там была Блекберновская пристань для яхт, где мы заправляли лодку, и «Королева вкуса» Лоблоу, куда мы отправлялись после танцев в «Городе подростков». На краю дороги я видел Сэнди Хантер, должно быть, она возвращалась домой из школы, у нее были длинные светлые волосы. Мы прибавили скорости. Осталось проехать семь пунктов и три мили. Я знал все дома, амбары, крыши отсюда до нашего дома. Я опустил окно и почувствовал, как ветер овевает мое лицо. Пахло совершенно не так, как в городе.
Мы свернули с дороги и двинулись по проселку. Ветви задевали бока машины. Звенел маленький ручеек на дне оврага. Вот и наш почтовый ящик, весь проржавевший с зимы. Галька захрустела под колесами машины. Мы завернули за угол, и вот оно – большое поле и наш дом в дальнем его конце. Произвольно расположенный, белый, обшитый тесом, с двойным гаражом и зелеными ставнями. А вон и моя комната, наверху в правом крыле, смотрит на гараж. Мне так не терпелось приехать, что я едва мог перевести дух. Я вылез из машины. Мне хотелось в следующий же час сделать все, что я делаю на летних каникулах. Но я должен был помочь занести в дом вещи, провизию и чемоданы, заново набитые подушки и все прочее, даже растения. Потом я побежал наверх в мою комнату. Я любил, как в ней пахло – необычно и пусто, восхитительный нафталиновый привкус. Ковбои на обоях сохранились с тех пор, когда я был маленьким писуном, в шкафу старая одежда, которая мне больше не по размеру, журнал про водолазов, книжка по графологии. Я раскрыл ее. Мои заметки на полях. Господи Иисусе, помнишь это? Парень, я действительно работал над этим. Последняя глава называлась: «Как распознать убийцу».
Из окна была видна вся дорога до озера. Листья еще не выросли в полную силу. Здесь еще не наступило лето. Вода слишком холодная, чтобы купаться; в это время года она какая-то бесцветная и чужая. Но позже она согреется и через месяц уже будет теплой, словно суп. Так всегда говорит моя мама, когда соскользнет с пристани в воду, полотенце обмотано вокруг головы. «О боже, мальчики, – говорит она, – вода словно суп».
Я сорвался с места, просвистел по всему дому в ванную, в пустую спальню в дальнем конце коридора, в комнату старика, проверил шкафы в нижнем коридоре, я любил, как они пахнут. Потом отправился в подвал. Здесь я держал свои барабаны. У меня не было барабанной установки, мне сказали, что это слишком шумно, так что я устроил барабанную установку из кучи старых книг. Кроме того, у меня были старые тарелки, которые не звенели, пластиковый мусорный бак в виде высокой шляпы и старый магнитофон. Я взгромоздил все это дело на платформу, чтобы было чувство мероприятия, как сказали бы некоторые. Парень, здесь я днем видел сны наяву. Мне даже не нужно было чем-то заниматься. Понимаешь, что я имею в виду?
Ша-ла-ла-ла-ла.
То, как ты улыбаешься,
Не разбивает мне сердце.
Ша-ла-ла-ла-ла.
Здесь было полно всякого старого барахла: горшки, покрытые паутиной, старые альбомы с фотографиями, коробки с приманкой, рабочая скамья, шаткий стол для пинг-понга. Иногда я испытывал печаль по поводу подвала, это – словно человек, к которому никто никогда не приходит. Я чувствовал, что я его единственный защитник, единственный в доме, кто проявляет к нему интерес. Если бы не я, никому вообще не было бы никакого дела до этого места. Но он также пугал меня иногда, в особенности ночью. Там был выключатель, который следовало вырубить, прежде чем поднимешься по лестнице. И последние секунды проходили в полной темноте. Иногда, когда я уже был на середине лестницы, я чувствовал, как волосы поднимаются у меня на затылке, у меня было такое чувство, что кто-то выходит из-за топки и хватает меня за лодыжки. Не знаю, сколько раз я врывался на кухню, словно меня преследовала канонада.
В любом случае я немного побыл здесь, слоняясь по углам, когда услышал, как Харпер зовет меня сверху.
– Пошли к пристани, – сказал он, что означало, что его плохое настроение развеялось. На что я ответил: конечно, и мы отправились.
Должно быть, это было пару недель спустя. Как-то днем я был в маминой комнате, слушая записи латинской цитры. Мама раз в неделю отправлялась в город и очищала местный магазинчик музыкальных записей, я хочу сказать, она покупала все: Пита Фонтана с его кларнетом, «Золотые хиты» Элвиса Пресли, Дэвида Брубека, саундтреки к итальянским фильмам, все. Банальная музыка, эта латинская цитра, но романтическая. Она настраивала меня на сентиментальный лад, я грустил о вещах, которые никогда не случаются. У мамы в спальне было большое окно, словно картина, такое огромное, что можно было раскинуть руки и все равно не коснуться краев. Из него было видно все: поле, уходящее вдаль к болоту, озеро, синее и сверкающее, деревенская дорога, шоссе вдалеке, и иногда, когда светило солнце, там был золотой свет. Покрывающий все. Невозможно было поверить, что что-нибудь может быть таким красивым.
Я услышал, как в дальнем конце дома звонит телефон. Он прозвенел пару раз, потом замолк. Я подождал. Услышал приближающиеся шаги.
– Саймон, это тебя.
Я решил, что это Грег, парень с плохими зубами. Мы собирались в «Город подростков» сегодня вечером. Там он выглядел нормально, зубы его были практически незаметны. Я взял трубку.
– Ты помнишь меня? – Голос похож на мальчишеский, но это была девушка.
– Скарлет?
– Парень, у тебя хорошая память.
– Я узнал твой голос.
– Многие люди узнают. Я взяла номер у твоего друга.
– Правда?
– У парня, который был на вечеринке.
– Кто же это?
– Не помню его имени. Совершенно не мой тип. Надеюсь, ты не возражаешь, что я тебе звоню.
– Нет, совершенно нет.
– Но ты мало что можешь об этом сказать, так ведь?
Наступила пауза.
– Послушай, ты помнишь парня, с которым я была? – спросила она.
– Митча?
– Да.
– Меня от него тошнит.
– В самом деле?
– Да.
– Ну, он никогда не задевал меня так, как твой тип. Если ты понимаешь, что я имею в виду.
На этом предложении я слегка подпрыгнул, не заметив этого, и попал в него, как в ловушку.
– Нет, не понимаю.
– Ну, он просто не похож на человека такого сорта, как ты.
– Что это за сорт?
– Такой сорт… – я ждал, какое слово она произнесет, – сложный. Ты тоже сложный. Вот что я имею в виду.
– В самом деле? Как это?
– Просто судя по тому, что ты говоришь. О том, что у тебя нет девушки и тебе нет дела, что все об этом знают.
– Ну, у меня была девушка. Раньше.
– Да, но это ничего не значит – иметь одну девушку просто ради того, чтобы было.
– Точно. Зачем же хвастать?
Это ее сразило.
– Что ты хочешь сказать?
– Ну, есть вещи, за которыми неохота, чтобы тебя поймали. Трубить в горн – одна из них.
– Какие еще вещи?
– Что?
– Какие вещи, за которыми ты не хотел бы, чтобы тебя поймали?
– Да не беспокойся ты об этом.
– Скажи мне.
– Мы не знаем друг друга достаточно хорошо, чтобы углубляться в этот предмет.
– Значит, у тебя раньше была девушка?
– Парочка.
– У тебя есть девушка сейчас?
– В настоящий момент нет.
– Да, но ведь есть кто-то, кто думает, что она – твоя девушка?
– Нет, если только она не сумасшедшая.
– Послушай, – сказала Скарлет, – когда ты возвращаешься в город?
Я вышел из дому в поисках Харпера. Он гонял шары для гольфа в овраге.
– Не думаешь, что старик заметит, что у него пропала пара шаров?
– Нет, – ответил брат. – Он, черт побери, вообще ничего не заметит.
Харпер поднял клюшку и со звонким ударом запустил мяч прямо в голубое небо; одно мгновение он висел там, а затем с шумом упал в листву.
– Красота, – сказал я.
Харпер установил другой мяч.
– Эта курочка только что мне звонила.
– Да?
– Курочка с моей вечеринки.
– Эвелин Масси, так?
– Нет, Эвелин не пришла, разве не помнишь? Кое-кто еще.
– Боже, я в самом деле без ума от нее.
– Да, ты мне говорил. Нет, кое-кто еще. Помнишь эту курочку в блестящем платье?
– Красивую?
– Скарлет.
– Так ее зовут?
– Точно.
– Придурочное имя.
– Все равно.
Для старшего брата Харпер удивительно чуток, и по – тому он понял, что я пришел к нему, чтобы поговорить о девушке.
– Значит, она позвонила тебе? – сказал он.
– Да. Совершенно неожиданно.
– И чего она хочет?
– Просто порвала со своим бойфрендом.
– В самом деле? Еще вопрос, кто с кем порвал…
Секунду я сомневался.
– Это было по взаимному согласию.
– Хорошо.
– Что ты хочешь сказать?
– Если это он порвал с ней и она через две секунды начинает крутить с другим парнем, тебе не нужно быть хреновым гением, чтобы сообразить, что к чему.
– Как будто она решила поквитаться?
– Или заставить его ревновать, или еще какое-нибудь дерьмо.
– Ты так считаешь?
– Люди влюбляются, разрывают отношения, они делают друг другу всевозможные дерьмовые вещицы. Вспомни эту пизду Джуди Стрикленд.
Сейчас я не хотел говорить о Джуди Стрикленд.
– Она была пизда, эта девчонка. Кто-нибудь должен был вытащить ее из сортира и уложить на обе лопатки. Прямо при рождении.
– Все равно Скарлет хочет знать, когда я возвращаюсь в город.
– Держу пари, это будет не скоро.
Харпер установил еще один мяч.
– Джуди Стрикленд доказывает, что все люди с самого начала созданы не одинаково, – сказал он и послал мяч в долину. – Можно сказать, что тут все совершенно ясно. А когда становится все совершенно ясно, ты понимаешь, что это – красота.
Тут как раз открылась боковая дверь и из гаража вышла старушка. Рубашка была завязана у нее на талии, каку Гарри Беллафонте. Должно быть, она увидела, как мы болтаем, из окна кухни и решила узнать, что затевается. Я начал рассказывать ей. Посередине рассказа Харпер ушел в дом, он уже все слышал. Правда, мне было немножко жаль, что он ушел – вроде как он не так уж сильно этим интересуется, чтобы выслушать во второй раз, но, поскольку он ушел, я был этому даже рад, потому что мне не пришлось беспокоиться о том, как я описал все маме.
Парой дней позже она уехала навестить тетушку Марни в Алгонкуин-парк. Они были старыми приятельницами, еще по школе. В 30-е годы, похоже, они были что-то с чем-то. Однако это было давным-давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26