Стоит бульварной прессе заполучить такую информацию, и поток грязи уже не остановить.Элизабет внимательно перечитала письмо. Девочка предлагала сделку, в этом не было никаких сомнений. В тоне ее послания сквозили угрожающие нотки, словно она была исполнена решимости идти до конца. Элизабет решила отложить разговор с Симоном до ленча. В конце концов, пара часов ничего не изменит, а он в последнее время был особенно раздражительным. В сознании промелькнуло: не появилась ли у мужа новая пассия? Но Леони О'Брайен, если и в самом деле была его любовницей, то очень давно, еще до знакомства с Элизабет. Однако почему Симон никогда не говорил ей о ребенке?Она тяжело вздохнула. Почему ей выпала такая участь – жить с человеком, который публично проповедовал мораль и святость семейных уз, а своей частной жизнью жестоко попирал эти же заповеди? Врожденная гордость мешала Элизабет признать поражение.И, кроме того, оставались еще сыновья. Она не могла предать их, а значит, надо было сохранять выдержку во имя детей и их блага. Теперь, похоже, у Симона есть еще и дочь. Странно, но Элизабет всегда мечтала о малышке-дочери.Все утро она провела в своей комнате, вышивая комплект накидок на сиденья. Работа успокаивала; Мэлкин, огромный серый кот, составлял ей компанию, с интересом наблюдая за тем, как пронзает ткань игла и протягивается длинная шерстяная нить. Когда часы пробили время ленча, Элизабет отложила вышивку. Захватив письмо Аманды, она вышла из комнаты и спустилась вниз; Мэлкин неотступно следовал за ней. Остановившись у кабинета мужа, она постучала в дверь.– Да, – донесся до нее резкий голос Симона. Вид у него был крайне раздраженный, когда в кабинет вошла Элизабет в сопровождении кота.Когда он в таком настроении, подумала Элизабет, сразу бросается в глаза, что рот у него слишком тонкий, а карие глаза скрывают сардоническую усмешку. И это при том, что Симон был все еще хорош собой.– Я подумал, что несут ленч. Уже давно пора бы.– Еще только час дня, – мягко сказала Элизабет. – Джанет уже идет. – В тот же миг в дверях появилась их экономка Джанет с подносом, на котором был сервирован ленч – холодное мясо и салат.– Отлично, а то я проголодался. Поставьте сюда, Джанет. – Симон сдвинул в сторону разложенные на столе бумаги.– Хорошо, сэр. – Джанет оставила поднос и, тепло улыбнувшись Элизабет, вышла из кабинета. Мэлкин взобрался на подоконник и принялся внимательно наблюдать за происходящим в саду. Элизабет подошла к столу.– Что еще я забыл? – спросил Симон покорно, словно провинившись в чем-то.– Что?– Случилось, должно быть, что-то из ряда вон выходящее, иначе бы ты не стала прерывать мой ленч.Элизабет холодно посмотрела на него. У нее иногда складывалось впечатление, что Симон забывал о том, что она его жена. Рабыня. Да, именно в таком качестве представала она в его глазах. Что ж, новость, которую она собиралась ему преподнести, несомненно, собьет с него спесь.– Я подумала, что тебе следует ознакомиться с этим. – Элизабет протянула мужу письмо.Ее тон насторожил Симона, и он взглянул на жену с удивлением.– Но письмо адресовано тебе, – непринужденно сказал он, кинув взгляд на конверт.– Думаю, тебе тоже стоит прочитать его, – твердо повторила Элизабет.Симон пожал плечами, вытащил из конверта письмо и молча начал читать. Выражение его лица постепенно менялось. Бросив письмо на стол, он откинулся в кресле.– Боже праведный, – тихо проговорил он, закрывая лицо руками.– Есть здесь хоть доля правды? – спросила Элизабет.– Трудно выдумать подобное, – глухо произнес он. – Конечно, это правда, черт бы ее побрал.Учуяв напряжение в комнате, кот повернул голову и немигающим взглядом стал следить за происходящим.– Почему ты мне ничего не рассказал об этом? – спросила Элизабет.– Не было необходимости… это произошло еще до нашей с тобой встречи… и это было так несущественно.– Я бы не стала называть брошенного ребенка несущественным, – холодно сказала она.– Ребенок не был брошен, – резким тоном сказал Симон. – Я договорился, что о нем позаботится кормилица.– Но, если верить девочке, ты не заплатил ей.– Та женщина мне позвонила и сказала, что у нее на примете есть супружеская пара, которая хочет усыновить ребенка. Мне это показалось самым разумным выходом из этой дурацкой ситуации.– Но ведь мать этой девочки хотела оставить ее себе, – не унималась Элизабет.Лицо Симона потемнело.– Это была сумасбродная идея. Она должна была сделать аборт, но потом вдруг заявила, что уже слишком поздно. Она была актриса – амбициозная, мечтающая о славе. Как бы она смогла работать с маленьким ребенком на руках? Нет, все сложилось как нельзя лучше.Повисла пауза. Мэлкин начал умываться, и в комнате было слышно лишь шуршание его языка.– Итак, что ты намерен делать с этой девочкой, Амандой? – непринужденно спросила Элизабет.– Не обращать внимания, а ответ она скоро получит.– Думаю, это было бы неразумно. Я уверена, она предлагает сделку.Симон поднял на жену глаза – в них сквозила мольба о помощи.– Что ты предлагаешь, Лиз? – Он всегда называл ее Лиз, хотя знал, что она предпочитает Элизабет.– Тебе бы надо увидеться с ней. Кто знает, может, она намерена обратиться в прессу.Симон посмотрел на нее с тревогой.– Нам надо быть очень осторожными, – предупредила Элизабет. – Огласка была бы совсем некстати.– О Боже, нет, – простонал Симон.– Мне не нравится тон письма. В нем сквозит явный расчет.В делах подобного рода Симон всегда полагался на интуицию Элизабет.– Возможно, ты и права. Лучше нам с ней встретиться.– Она хочет приехать в эту субботу, – сказала Элизабет.– Это невозможно. У меня парламентский турнир по сквошу.– Откажись, – твердо сказала Элизабет. – Это важнее. Давай покончим с этой историей раз и навсегда. – И, не дожидаясь его ответа, вышла из комнаты. Кот спрыгнул с подоконника и последовал за ней, по пути сорвавшись в погоню за воробьем, которому совершенно нечего было делать в его саду.
Разбираясь в кабинете Арнольда, Берил наткнулась на журналы. Ее очень удивило, что нижние ящики его стола заперты. Решив, что там лежат важные бумаги, она с усилием одолела замки и обнаружила, что ящики завалены журналами в ярких глянцевых обложках. Берил взяла один и начала листать. С каждой страницей она испытывала все большее отвращение.Журнал пестрел фотографиями, которые явно превосходили все самые смелые представления Берил о сексе. Грязные и откровенные, они представляли мужчин и женщин во всех мыслимых и немыслимых сексуальных позах. Надписи на немецком языке были ей непонятны, но снимки и не требовали разъяснений. "Порнография", – с отвращением произнесла она вслух, отшвыривая журнал, словно он жег ей пальцы. Она была в страшном смятении – тошнота, ревность и ярость захлестывали ее. В памяти возникли их отдельные кровати, нечастые и вялые сексуальные притязания Арнольда. Неужели в извращении скрывалась истинная причина безразличия Арнольда к их физической близости?Берил вдруг почувствовала, что вся дрожит. Она налила большую порцию бренди, затем вспомнила, что должна позвонить в похоронное бюро. Утром она ездила выбирать памятник на могилу Арнольда и остановилась на выполненном из белого мрамора ангеле, играющем на лютне; его рот был приоткрыт, словно он пел. "В память о дорогом муже и любви, скрепленной музыкой" – такую надпись заказала она на надгробии. Ангел стоил дорого – тысячу фунтов, – и, хотя Берил и не собиралась скупиться, нужно было тщательно взвесить свои финансовые возможности, прежде чем принять окончательное решение.Сейчас она в очередной раз все обдумала и пришла к выводу, что вполне достаточно будет простого надгробия со скромной надписью "В память о любимом муже". Берил налила себе вторую порцию бренди, потом еще одну. Нет, все-таки, если хорошенько подумать, "В память о муже" будет более уместно, тем более что он уже вовсе и не любимый. Она выпила еще. К тому времени как состоялся разговор с владельцем похоронного бюро, Берил была пьяна, как никогда в жизни. Она заказала надгробие с лаконичной надписью "Помним" и попросила забыть о мраморном ангеле.Позже, когда голова уже раскалывалась от боли и взгляд затуманился, Берил вышвырнула все содержимое стола в черный пластиковый мешок для мусора.– Пропади все пропадом, – бормотала она себе под нос. – Сколько лет я была замужем за этим человеком и так и не узнала его до конца? А я-то думала, что мы счастливы…Она почувствовала, как подступают к горлу рыдания, – со всех сторон ее окружали до боли знакомые, дорогие сердцу вещи. – частички памяти: альбом с фотографиями, программки оперных спектаклей, старые рождественские открытки, вырезки из газет со статьями об Эшбурнском хоровом обществе и пожелтевшими снимками. На одном из них был Арнольд – такой, каким она его впервые увидела, – высокий, темноволосый, красивый, – мечта любой незамужней девушки. Берил уставилась на знакомую фотографию, подпись под которой уже расплылась не столько от времени, сколько от слез, капавших на бумагу.А что, собственно, она оплакивала? Ведь она его больше не любила, не любила вот уже столько лет. Задолго до его смерти умерла мечта о любви. Берил вдруг стало интересно – а хотел ли Арнольд проделать с ней те же сексуальные акты, которые так смаковали эти омерзительные журналы? Но он никогда даже не намекал на это. В чем причина? Или ему просто не хватало смелости попросить ее об этом, или он просто-напросто не находил ее достаточно сексуальной?Берил скомкала газетную вырезку и тоже отправила ее в мусорный мешок.– Я знаю, что несексуальна, – пробормотала она. Она на минуту склонилась над старым номером журнала "Кинематограф", на обложке которого красовалась Вивьен Ли в светлом парике, в роли Бланш Дюбуа из пьесы "Трамвай "Желание". Берил вспомнила, почему хранила этот журнал, – когда-то ей очень хотелось выглядеть так же, как Вивьен Ли. Кто-то сказал ей, что она чем-то похожа на Вивьен, и она долго носилась с этой идеей, втайне мечтая иметь такие же светлые волосы, такие же экзотично подведенные глаза. Берил подкрашивалась лишь слегка – Арнольд терпеть не мог, когда на ней был макияж.Берил застыла, уставившись на фотографию, и в голове зарождалась идея. Теперь ничто и никто не остановит ее. Она наконец сходит к парикмахеру осветлить и подстричь волосы; она накупит море хорошей косметики; отправится в "Кассандру", самый дорогой в Эшбурне магазин женской моды, и закажет себе новый гардероб. И тогда она будет готова к тому, чтобы отправиться в поездку, организуемую хоровым обществом, – музыкальный тур по нескольким европейским столицам, включая Париж, Вену и Рим. Разумеется, обойдется это недешево. Очень недешево. Но она потратит деньги, сэкономленные на надгробии Арнольда. Он был перед ней в большом долгу.
В страшном волнении Берил вошла в салон красоты, чувствуя себя как девчонка перед первой в жизни вечеринкой. "Красивые люди" – так назывался салон, и Берил надеялась, что он оправдывает свое название. Она робко подошла к столику у входа; очаровательная девушка встретила ее приветливой улыбкой.– Ваше имя? – спросила девушка.– Уиллоуби, Берил Уиллоуби, – ответила она и испытала невероятное ощущение свободы, впервые за долгие годы назвав себя по имени, без скучной приставки "миссис". Она словно обретала себя вновь. Берил огляделась вокруг: в салоне кипела работа. Звучала громкая музыка, совсем не в ее вкусе, но сейчас это было не важно. Она открывала для себя новый и волнующий мир, делала первый шаг в задуманной авантюре. Девушка внесла ее имя в регистрационный журнал. Затем бросила на нее короткий взгляд.– Вы желаете полный уход, мадам? Я правильно поняла?– Совершенно верно. – Берил крепко сжала сумочку. Она подозревала, что ей предстоит тяжелое испытание.Девушка обернулась и крикнула в салон:– Шарлен!Миниатюрная девушка с асимметрично подстриженными прямыми волосами, с феном в руках колдовавшая над прической сидевшей в кресле дамы, повернула голову.– Да?– Новая клиентка.Шарлен ободряюще улыбнулась Берил. Взгляд ее был добрым, и Берил немного воспрянула духом.– Дон пока займется вами, – сказала Шарлен, кивнув на рыжеволосую юную девушку. – Я подойду через минуту.Дон помогла Берил снять пальто, а потом закутала в розовую накидку. Берил послушно проследовала за ней и села перед умывальником. Прежде чем Дон приступила к мытью головы, Берил с любопытством осмотрелась вокруг. Салон был оформлен в современном стиле, выдержан в розовом и черном цветах, а зеркала и двери были весьма оригинальной формы. Салон был полон женщин всех возрастов; на их лицах застыло выражение крайней отрешенности, которое возникает от чрезмерного внимания к собственной внешности. Трудно было сказать, нравилось ли им то, что они видели, вглядываясь в зеркала. Что до Берил, то ей они все казались на редкость стильными и элегантными. Если и она выйдет отсюда такой же, значит, ее деньги не пропадут даром.В дверях вдруг возникло какое-то существо женского пола – явно с другой планеты. На ней был парик с торчащими во все стороны клочьями красного цвета, веки были размалеваны в лиловато-розовые тона и украшены накладными красными ресницами. Скулы искрились от наклеенных блесток, а губы и ногти были черными. На инопланетянке был форменный черный фартук, обута она была в красные блестящие сапоги на высоких каблуках. Она устремилась к Берил и, склонившись над ней, весело спросила:– Кофе, радость моя?– О да, пожалуйста.– Мне можешь тоже принести чашечку, Адриенн, – бросила ей Шарлен. – А потом посмотри, что там с миссис Паркин, по-моему, она почти готова.Шарлен уже расчесывала последние уцелевшие на голове клиентки пряди и, придерживая сзади зеркало, демонстрировала ей результаты своих стараний. В магнитофоне доиграла кассета, и на минуту в салоне воцарилась тишина.– Пленка, Карен! – крикнула Шарлен девушке при входе. Затем отошла от своего рабочего кресла и направилась к Берил.Звонок у входной двери возвестил о приходе очередной клиентки – энергичной блондинки лет сорока, искрящейся от обилия навешанных на ней золотых побрякушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45