Так ты расскажешь мне про Лос-Анджелес? Как все прошло?Леони вздохнула.– Надеюсь, что ты окажешься прав. И действительно, хватит об этом. – Она впервые улыбнулась – робко, но это уже обнадеживало. – Лос-Анджелес все такой же: душный и вонючий, грязный и безвкусный, веселый и удивительный.– А что Джуд и Марв? Они тоже были веселыми и удивительными?– Пожалуй, даже слишком веселыми, – мрачно усмехнулась Леони, вспомнив беседу за завтраком, – но денег дали. Хотя и опутали меня рядом условий. Теперь для нас самое главное – переписать концовку… и найти того, кто бы мог это сделать. – Она вздохнула. Роб отвернулся, сконфуженный, и Леони приумолкла.
Что особенно раздражало Элизабет Брентфорд в работе мужа, так это то, что по воскресеньям в безупречно убранной гостиной их дома вырастала огромная кипа газет. К счастью, в течение недели Элизабет отдыхала от этого беспорядка, поскольку Симон читал газеты в офисе. Спустившись по лестнице в гостиную, Элизабет тяжело вздохнула, увидев привычную для воскресного утра картину: на изящном антикварном столике опять была свалена куча газет. Элизабет очень любила свой дом и гордилась им, а газеты, пестревшие цветными фото и броскими заголовками, нарушали симметрию со вкусом обставленной гостиной. Дом Брентфордов отличался особым уютом: обои были теплых тонов, мебель – классическая и удобная, антиквариат подобран с особой тщательностью. Элизабет была одета так же изысканно – в светлом шелковом пеньюаре, отделанном воздушным брюссельским кружевом.В гостиной раздался звонок, и Элизабет поспешила к столику, где среди разбросанных газет стоял телефон. Беспорядок не радовал глаз, и она, слегка раздраженная, сняла трубку.– Миссис Брентфорд?– Да?– Это Чарльз. Чарльз Пендльбери. – Сердце замерло. Какого черта вздумал он звонить ей домой в воскресенье? Элизабет вдруг показалось, что она слышит шаги Симона. Она бросила взгляд на старинные настенные часы. Восемь. Почти. Она постаралась сохранять невозмутимый тон.– Боже, Чарльз, такой ранний для воскресенья звонок. – "Опять что-нибудь стряслось", – устало подумала она.– Да, я понимаю. Прошу прощения за беспокойство… – Чарльз вдруг замолчал.– Не стоит. Что случилось?– Миссис Брентфорд… – И снова пауза. Что-то в его голосе насторожило Элизабет. Часы заиграли музыкальную преамбулу, готовясь пробить восемь раз. Элизабет зажала рукой ухо, чтобы не слышать шума.– Чарльз, что случилось?– Миссис Брентфорд, даже не знаю, как и сказать вам…– В чем дело? – крикнула Элизабет в трубку. Раздался громкий бой часов.– Вы видели сегодняшние газеты?.. – Голос Чарльза утонул в какофонии резких звуков. Часы были свадебным подарком матери Симона и, как и их дарительница, имели обыкновение заявлять о себе в самое неподходящее время.– Подождите минутку! – прокричала Элизабет.– Я слышу какой-то шум…Часы наконец выдохлись и перешли на громкое неутомимое тиканье.– Все, смолкли. Так в чем дело? – Элизабет старалась говорить уверенно.– Вы видели газеты? – повторил свой вопрос Чарльз. Она взглянула на кипу, лежавшую перед ней. Толстые газеты были свалены сверху. Шли обычные заметки о состоянии экономики, мелькнула фотография супруги премьера, которая, нацепив защитную каску, осматривала заводские цеха. Пробежав глазами первые полосы, Элизабет не увидела ни объявления о войне, ни сообщений о террористических антах, не было и катастроф на бирже.– Нет, я только что встала. А в чем дело?– Боюсь, новости не из приятных. Советую вам заглянуть в "Глоуб". Вы ведь получаете его?– Еще бы, – усмехнулась Элизабет. "Весь хлам собираем", – добавила она про себя, пытаясь выудить газету, которая лежала в самом низу. Вот, наконец, и она. "Скандал: Брошенное дитя любви Леони О'Брайен" – огромные буквы заняли почти всю первую полосу. С фотографии, сделанной в полный рост, улыбалась Леони в бикини, открывающем взору ее великолепную фигуру. У Элизабет перехватило дыхание, и она чуть не выронила телефонную трубку. Глаза ее отыскали набранные мелким шрифтом строчки, которые сообщали подробности. "Сорокатрехлетняя Леони О'Брайен, знойная звезда нашумевшего сериала "Крылья любви", – моя мать", – призналась вчера рыдающая девочка". Имени Симона Элизабет не нашла, но рассказ на этом не заканчивался. Она перевернула страницу, предчувствуя недоброе.– Элизабет, с вами все в порядке? – донесся из трубки голос Чарльза. Элизабет с ужасом читала дальше: "Девятнадцатилетняя Аманда, обливаясь слезами, рассказывала вчера о том, как бессердечная актриса Леони бросила ее крошечным беспомощным ребенком… …Вчера вечером коварная Леони скрывалась в своей римской квартире, отказываясь от комментариев". "Пока о Симоне ни слова", – подумала Элизабет. "Пока потрясенная Менди отказывается назвать имя своего отца". У Элизабет забилось сердце. "Пока", – намекала газета. Усилием воли Элизабет взяла себя в руки.– Алло, Чарльз, вы еще здесь?– Да. Элизабет, с вами все в порядке?– Да. – Она попыталась придать голосу оттенок спокойствия. – Со мной все в порядке.– Вы видели статью?– Да.– Мне страшно неловко, что я вас побеспокоил, Элизабет, но я подумал, что вам следует знать об этом.– Да, вы поступили правильно.– Элизабет, – Чарльз выдержал паузу, – я думаю, Симона она обязательно втянет в этот скандал, это вопрос времени.– Я знаю. – Элизабет отчаянно пыталась собраться с мыслями. – Мне кажется, я слышу его шаги. – Ей нужен был тайм-аут, чтобы прийти в себя и трезво оценить ситуацию. – Я попрошу Симона перезвонить вам. До свидания, Чарльз. И спасибо. – Не дожидаясь ответа, она положила трубку.Элизабет так и осталась стоять у телефона, не в силах двинуться с места. Итак, это произошло. Чарльз был прав – рано или поздно откроется все. Аманда явно держала в запасе свой главный козырь, намереваясь выложить его в удобный для нее момент. Маленькая сучка! В эту минуту Элизабет, казалось, отдала бы все, лишь бы оказаться сейчас супругой Чарльза Пендльбери и, уютно устроившись в его квартирке в Олбани, наслаждаться мирным воскресным завтраком.Она схватила газету и направилась в столовую. Стол уже был накрыт к завтраку; в лучах раннего солнца, струившихся сквозь кристально чистые стекла окон, сверкало старинное серебро приборов. Невидящим взглядом Элизабет смотрела вдаль – на зеленую гладь равнины; где-то под окнами звучала заливистая трель дрозда. День выдался чудесный – сколько Элизабет помнила, именно в такие дни ее настигали плохие известия. В такой же вот день умерла ее горячо любимая мать; слезы подступили к глазам, когда Элизабет подумала о ней, о том, как ее не хватает – гораздо больше, чем она смела признаться. Боже, как нужна ей сейчас мама. Уж она бы знала, как отвести надвигающуюся беду.Время словно остановилось, когда Элизабет с ужасом подумала, как быстро может рухнуть их выстроенное с годами благополучие. Карьеру Симона ожидает крах, а вместе с ней погибнет все, ради чего жила Элизабет. И дети – они тоже пострадают. Благо, что они сейчас в школе, и, возможно, скандал обойдет их стороной. Нет, с тяжелым сердцем подумала она, не надо себя обманывать. На детей тоже ляжет тень позора. Мучительный стон вырвался из ее груди. Пытаясь сдержать его, Элизабет зажала рот рукой.– Могу я предложить вам кофе, мадам?Элизабет вздрогнула. Джанет, экономка, стояла в дверях; лицо ее выражало обеспокоенность. Взгляды их встретились, и они какое-то время молча смотрели друг на друга. Все было понятно без слов.– Спасибо, Джанет, выпью с удовольствием. Хотя нет, пожалуй, лучше чашку крепкого китайского чая. – Элизабет улыбнулась.Джанет с сожалением подумала о том, что этикет не позволяет ей обнять и успокоить несчастную женщину.– Хорошо, мадам, – вот все, что она могла сказать.
Очень редко Элизабет позволяла себе открыто проявлять свои эмоции. На похоронах матери она оставалась спокойной, выплакав боль потом, в уединении своей маленькой гостиной, где единственным свидетелем ее слабости был кот Мэлкин. Удивленное животное смотрело на нее немигающим взглядом, словно сопереживая ее горе. Она прижала к себе пушистое тельце, и нот не воспротивился объятиям, лишь деловито умылся потом. Точно так же, когда узнала от "доброжелателя" об очередной измене Симона, Элизабет внешне не проявила волнения, а потом долго плакала, укрывшись от посторонних глаз.Вот и сейчас Элизабет призвала на помощь всю свою волю и выдержку, настроившись мужественно противостоять худшему. С лестницы доносились шаги. В столовую спускался Симон. Элизабет спешно продумала свои действия.Симон выглядел усталым и каким-то взъерошенным.– Доброе утро, дорогой, – нарочито бодро сказала она. – Сейчас принесут чай. Что тебе предложить на завтрак?Он шумно зевнул.– О Боже, только тосты или что-нибудь в этом роде – я провел ужасную ночь. – Он коснулся ее щеки дежурным поцелуем и плюхнулся на стул, заняв свое место во главе стола. – Где газеты? – спросил он.Элизабет спрятала за спиной "Глоуб".– Они в гостиной. Ты разве их еще не просматривал?– Нет. У меня была кошмарная ночь. – Он явно был в плохом настроении.– Я принесу. – Она повернулась, но так, чтобы он не заметил газеты в ее руках, и быстро вышла из комнаты. В гостиной она взяла номер "Мейл он санди" и вложила туда злополучный "Глоуб".Когда Элизабет вернулась в столовую, Симон сидел, развалясь на стуле, все еще мрачный. Отложив для себя номер "Мейл", лежавший сверху, она отдала Симону остальные газеты. Он молча кивнул в знак признательности. Элизабет дождалась, пока он выпьет чаю, съест тост с мармеладом и просмотрит основные заголовки.– Дорогой… – начала она.– Какая жуткая фотография жены премьера, – весело заметил Симон, все еще погруженный в газеты.– Да, в самом деле, – ответила Элизабет. Фотографию она даже не видела. – Дорогой… – вновь попыталась она начать разговор, на этот раз уже более уверенным тоном. Что-то в ее интонациях заставило Симона оторвать взгляд от газеты.– Что? В чем дело? – И увидел ее лицо. – О Боже, Джимми опять заболел?– Нет, дорогой, с ним все в порядке. Вчера от него пришло письмо. Ты разве не прочитал его? Я положила тебе на стол.– Он вошел в первую десятку?– Еще не знает… Дорогой, боюсь, что ситуация осложнилась. – Элизабет решила говорить прямо. – Аманда обратилась в газеты. Правда, она еще не упомянула твоего имени, но Чарльз думает, что это вопрос времени.Симон в ужасе уставился на жену. Газета выпала из его рун.– Боже праведный, – медленно произнес он.– Симон, – продолжала Элизабет, – девочка явно торгуется. Ты должен что-то предпринять, и как можно быстрее. Ты только взгляни на это! – Элизабет протянула ему свежий номер "Глоуб".Симон прочитал первую и последующие страницы. В столовой воцарилась зловещая тишина. А за окном все пели птицы.– Она может погубить нас, – сказала Элизабет.Симон отложил газету и взглянул на жену.– Ты не заслуживаешь этого, Лиз, – тихо сказал он.Нежность, с которой он произнес эти слова, удивила и обезоружила ее. Элизабет поднялась, обошла вокруг стола и встала рядом с мужем, положив руки ему на плечи.Он склонил к ней голову и вздохнул.– Я сожалею о случившемся. Это несправедливо по отношению к тебе.– Мы оба оказались втянутыми в это дело и будем бороться вместе, – спокойно сказала Элизабет.– Ты думаешь, она?.. – Вопрос его повис в воздухе.– Заговорит? Да, думаю, что да.– Но почему? Она же получила деньги. Что еще ей нужно?– Внимание, отмщение, признание, любовь – кто знает?– Боже, какой кошмар, – простонал он.– Что тебя ожидает в худшем случае? – спросила Элизабет, хотя ответ уже знала сама.– В худшем случае? О, это легко предугадать. Если все выплывет наружу, меня сочтут морально разложившимся, безответственным типом, который не вправе представлять народ этой страны. Для прессы этот день станет праздником, а мне придется подать в отставку и последующие пять лет замаливать свои грехи на задворках парламента.Элизабет закрыла глаза, словно перед ней уже разворачивались мрачные картины будущего, и крепче прижала к себе мужа.– Знаешь, что я скажу, Лиз? – пробормотал он, зарывшись в мягкие шелковые складки ее пеньюара.– Нет, что? – прошептала она.– Пусть публикует и будет проклята! И я вместе с ней! 9 Раннее утро в Риме. Начало нового погожего дня. Леони и Роб еще в постели – скованные тяжелым сном. После эмоционального накала вчерашнего дня сил хватило лишь на то, чтобы слегка перекусить и тут же лечь спать. Впереди было воскресенье, и оба надеялись, что оно вернет им утраченный покой.Леони проснулась первой; после изнурительного перелета организм еще не вполне адаптировался к местному времени. Постепенно она начала осознавать, что происходит что-то странное. Воскресенье – единственный день, когда центр Рима был погружен в дремоту. Но сейчас вместо привычной воскресной тишины с улицы доносился невнятный шум. Слегка озадаченная, Леони встала с постели и, накинув халат, подошла к окну. Один взгляд – и она в ужасе отпрянула. Улица была наводнена журналистами и фотографами. Аманда не теряла времени даром.Поздно – Леони заметили. Разноязычный гомон взорвался резким крещендо, подобно реву диких животных, почуявших запах крови. Тотчас же раздались настойчивые звонки в дверь. Пронзительно зазвонил телефон.– Черт побери. – Роб стоял рядом, изумленно уставившись в окно. – Что происходит? Они что, по наши души? Я пойду открою дверь.– Нет, – резко сказала Леони, – не обращай внимания. Они скоро угомонятся. – Она подошла к телефону и, сняв трубку, собиралась тут же ее положить. Но, услышав знакомый голос, передумала. – Найджел, слава Богу, это ты. Здесь поднялся адский шум… Что? В британских газетах? Нет, конечно же, я не видела их… Скажи, что мне делать? – Последовала долгая пауза. – Ты что, шутишь? Я не могу, Найджел, честное слово, не могу. – Взглянув на Роба, она прикрыла рукой трубку и сказала: – Он хочет, чтобы я дала пресс-конференцию… чтобы сделала заявление, рассказав всему миру об Аманде. – И она разрыдалась.– Ты должна встретиться с ними, Лео. – Роб произнес это с нежностью, но твердо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45