.. пусть он лебезит перед Зверем, пусть закрывает глаза на перерождение лесовиков, зато - дело делает, отвращая Зверя от стен городских. В любом случае, Джеба не ущучишь: хитер и где-то мудр, я его сто лет знаю... а начать надо с неопознанного контактера, с хлыща, чья фотография красуется на экране: что-то память мне подсказывает. Не машинная память - моя, родимая... Он начал лихорадочно собирать данные. Интуиция не подвела. Он бы и раньше разгадал этот ребус - если бы сразу догадался включить в сферу поиска не только живых, но и давно почивших. Лицо на экране принадлежало Князю. Был когда-то такой комитетчик и космофлотовец. Погиб он при чрезвычайно странных обстоятельствах, умудрившись взорвать над Глухоманью стратегический крейсер ОЧАГа и себя самого впридачу. Взрыв испепелил лес на сотни километров, - мелочь, спички, ничтожная частичка энергии, запасенной в ловушках крейсера. Никто не понимал, как громадная машина, не предназначенная для внутриатмосферных рейдов, вдруг оказалась над Чертой. Никто не мог объяснить спонтанной синхронизации хранителей времени, главных часов планеты, от поясных цезиевых эталонов до гравипотенциальных измерителей на орбитальных межпространственных маяках. Переполошенные фундаменталисты Института Сущего долго лопотали что-то несуразное о разрыве причинности: ой, лихо-то какое, лопнула пуповина, соединяющая новорожденное "сегодня" с материнским "вчера". А пересуды насчет видений, предсказанных явлений и размножений личности затихли сразу, - к подобному протейский народ давно приучен. Но пересуды пересудами, а снимки снимками. Фантомный след Князя держался неделю. Ехидное и словно бы рогатое лицо его плыло среди звезд, заставляя нервничать материковых обывателей, привыкших считать, будто лесные дела - не их дела. И сумасшедшая активность Черты, слизнувшей выжженные просторы как лягушка муху, тоже заставляла задуматься: зачем лесу радиоактивный пепел с вкраплениями протовещества, способными превратить Протею в маленькое солнце. А Князь... Он, как выяснилось, и после своей гибели фигурировал в глухоманской хронике. Фантом. Яркий представитель нежити. Теперь клубок начнет разматываться. Выявить контакты Князя - дело техники. Грядет час расплаты! время чистки грядет... очищения... всех нечистых - в очистки... черт... как был ты, китенок, в отрочестве шалопаем и поэтом салонным, так им до седин и остался... хорошо быть словоблудом, друг, - напевал Кит, - любят словоблуда все вокруг... это дело очень тонкой техники, филигранной, фантом - это тебе не Хряк Рваное Ухо... словоблудить можно и без рук, был бы пыл и слушателей круг... и кадры у меня подходящие есть, например - Рунин... а еще... нет, пожалуй, Рунин подходит идеально. Пожалуй, только он и подходит. Само небо привело его в нашу службу. Мотивы происходящего, по-видимому, тривиальны и вечны. Чтобы обезопасить себя и свою вотчину от силовой структуры - войди в нее! Очевидно, лес давно присутствует в Надзоре. Он ведь способен к обучению: он сделал выводы из той давней истории с разгромом Комитета. Проще не воевать, а тихонько договариваться, играя на желаниях людей, на слабостях и страхах, - и "контроль", при котором необходимо постоянно держать в своих руках все нити, превращается в удобную и всех устраивающую "бесконтрольность". Еще одна трансформация, причем давным-давно распознанная. Подсказки были: например, упоминание о мутанте, служившем в Особом отделе и разлагавшем Отдел изнутри. Это тоже с тех времен, от Ловича. Я близоруко искал виновных, искал беспринципных политиков и алчных торгашей, готовых продать планету и себя самих впридачу за власть и блага, и не мог понять, что беспринципные и алчные - всего лишь марионетки, ведомые лесом. Все, как обычно, оказывается проще и безнадежнее. Но почему эта простая возможность пришла в голову только сейчас? Не раньше и не позже? Словно тихий приказ... Так-так... Нет, китенок, в эту игру мы с тобой играть не будем! Потерпим. Все равно рано или поздно придется обратиться к просветленным. Я вовсе не лекарь, я - всего лишь санитар. Малый Кит, службист с десятилетним стажем, прекрасно изучил протейские реалии. Он знал, во что следует вмешиваться самому и что - оставить на попечение магов. Хирург, заподозрив в себе хворь, не станет сам себя оперировать.
Вселенская Программа должна работать. Сбои, сторонние прерывания, неверные решения устраняются обработчиками, о которых ровно ничего не ведомо; одушевленный фрагмент кода повторяется в цикле; а если снова и снова ничего не выходит - фрагмент корректируется. Или стирается, снимается системой. Все мы, в сущности, не более чем атомы этого процесса. Циклы изменяют нас; мы, сами того не зная, управляем циклами; генетические команды и языковые конструкции ведут нас к выходу из Программы.
Лежит он правильно, умничка, образцово лежит, ничком, зарывшись в мох, не зная и знать не желая, где он находится и что вокруг него, решительно ни о чем не думая, никаких чувств не проявляя, не вспоминая ни о чем. К воспоминаниям нужно тщательно подготовиться, заранее определиться в них; этому я научен. Напрасно вы разглядываете меня, монстры земные, водные и небесные, напрасно надеетесь, я не обернусь на ваш взгляд, и не раскрою я глаз, не окаменею; я не перепуганный мальчонка в темной комнате, я - один из тех, кто противостоит вам. Сгиньте, хищные! в сотворенном светлом нет вам места и щели для вас. Я - специалист по образам, мои образы ярки; со мною и во мне - неофит, некто стремительно восходящий, взрослеющий, теряющий иллюзии. Он возьмет на плечи часть моей ноши. Продолжайте разрушать, горе-завоеватели, - из разрушенного восстанем! Храмы наши на руинах, так уж повелось. Мы отстроим их вновь; каждый раз вам все труднее сокрушить храм. Человек учится, все лучше понимая природу вечного, и все чаще оборачиваются на зов неравнодушные. Они изгонят вас из мира, как изгнали из сердец своих. Но, выясняется, даже мага можно опоить или от души тяпнуть по маковке. Головная боль и к кудесникам беспощадна. Кто бы это меня, а? Что за бес лукавый? Не вспомнить, да и нельзя вспоминать, торопливые чертенята тут же ложную память подошьют, кривой тропой в мозг пролезут, - терпеть нужно, ждать. Вживаться потихоньку. Итак: отчего я вдруг щекой во мху, лицом вниз... Назад! Это лишнее! Я понял, что не о том размышляю, что мысли мои сделались никчемными и опасными, и повелел сознанию замереть. Сразу же, словно в отместку, погасшей кометой выскользнула из сознания недостроенная вселенная. Боль искрами рассыпалась по туманностям, ожидающим Начала. Проплыл скомканный лист, исчерканный эскизами слов; пузатая рыба, шевеля плавниками рун, устремилась к руслу; мелкий пакостник Энтроп пауком полз по спящему Ничто, опутывая девственный вакуум паутиной безмолвия. Стараясь не ожечься, отстранил я пакостника от Очага, развел слипшиеся, в золе и пыли, рукава Галактики, ворвался в образовавшийся просвет - и оказался в начальной точке, на пустой, идеально сферической протопланете, только что вылетевшей из горнила творения. Несколько миллиардов лет ожидания - и можно будет дать волю чувствам и желаниям. А покуда готовится пирог, приведем-ка в порядок себя самого. Не торопясь, не особенно интересуясь ответом, спросил я себя: дружище, а кто ты? Правильно, лесной маг. Но мое локальное имя - Богун. А кто такой Богун? Почему он думает, будто лежит на живом мшистом ковре, среди диких заболоченных лесов, и будто его пребывание здесь оправдано и необходимо? Ответа не последовало. Поторопился. Перепрыгнул через какой-то этап. - Почему я, маг, ставший Богуном, считаю, что нахожусь в лесной глуши? - с осторожностью великой переформулировал вопрос. Точно за другую ниточку дернул... И так же осторожно, неспешно продекламировал явившийся ответ: я чувствую упругий пух на лице, табачный запах глухоманских трав, моя куртка отсырела, несмотря на жару, а руки ощущают подрагивание колючих ворсинок... липкий сок, голубой конденсат на пальцах... стебли расползаются, повредил я траву, и она улепетывает, от корней отлепившись, ложноножками мелькая. Жарко. Мох успел накопить достаточно энергии, чтобы стать мирным, мягким, безвредным. Сок на руках, гул полуденной поляны, золотистые искры цветочной пыльцы, забирушки стрекочут и бегают по ладони, где-то считает года кукуша. Светлое солнце в зените, а темное, Занавесом называемое, - в тощей попятной фазе; если знать, куда смотреть, можно отыскать его тусклый зрачок. Что-то лишнее витает в воздухе. Что-то выпадающее из образа. Отвлекись! Не измышляй. Представь себе синий ковер травы, над которой маячками горят неземные цветы. Похожи они на актиний, на обитателей океанских глубин. Поляну окружают могучие бугристые деревья: сосульки слизи на ветвях, медленные колебания древесных мышц, напоминающие дыхание. Дрожат от сладких сновидений толстые, гранитной прочности стволы; с шипов стекает ароматный нектар. Крик горланов, прожаренное серо-голубое небо и багровые, полные электричества и пыли тучи. Глинистый проселок, с двух сторон выбегающий на поляну. К пряным запахам трав домешивается нездешний смоляной дух, и чья-то робкая тень все витает над головой, чтобы слегка остудить горячий ветер, трогающий волосы... облако на небе, ветка на ветру? Итак, фон я зафиксировал. Отдохну - и начну проявлять детали. Трава: толстые полые стебли, покрытые отростками и плесенью, соединенные отростками в единую сигнальную сеть. Грибы: кругляши на нитевидных ножках сиреневые воздушные шарики, невесомые и смертельно опасные. Мох: плотный, пружинистый, бирюзовый. Кое-где из почвы выползают корни, извиваются, снова буравят грунт в надежде добраться до подземных соков; вьюнцы шуршат в траве, слизывают медоносную влагу. В затылок мне кто-то дышит, часто и неровно. От дыхания, как от городской сосны, распространяется смолистый аромат. Не человек - зверь. Кто-то меня обнюхивает, едва не тычется в шею. Спокойствие! Ничего нельзя форсировать. Лежи и не шевелись, человече, жертва и хозяин леса. Все встанет на свои места, если думать обо всем правильно. Думать надлежит незаметно и тихонько, чтобы сам мыслей своих не слышал. Мыследеяние - серединное искусство: неравнодушным будь, но вместе с тем - собранным, как на ринге перед гонгом. Главное - спокойствие и концентрация. Расслабишься - и в одно дикое утро проснешься рывком, вытаращишься испуганно в предрассветный сумрак и увидишь демонов. И еще одно безумство закружится над миром. Хорошо, если в дымке неопознанного, а не прямо посреди скучной житейской повседневности. Мы и это проходили, а как же. Ночь, окраины, крик. Малолетки, готовые убить по наводке и просто так. Пацаны, едва ли не от рождения отлученные от Жизни. Не дети - волчата. Мы хотели спасти их - и умирали сами, не успев даже слова сказать. В закопченных и паутиной затянутых избах отыскивали таящихся: красные уголья глаз на прозрачных мордах невидимок, ждущих часа; ухмыляющиеся стены, плотный мохнатый туман втекает в закрытую дверь; приветственно руку протягивая, молчала и смотрела на нас улыбчивая тварь, а за ней стояли детишки - рахиточные, не умеющие разговаривать, но уже обученные ворожбе. И волка можно обучить ворожбе, Богун, вот только зачем такое делать? И кто захочет делать такое? Мы звали их домой - и теряли разум в омуте видений... Они - человеческие дети, они должны жить в человеческом мире... но если мир перестал быть человеческим - что тогда? Мы наряжали в белые свадебные платья очаровательных ведьмочек; смеясь, прогоняли прочь кротких, стойких, не умеющих красиво лгать ведуний. Феи вод, трав и звезд достались другим. Мы закладывали душу за понюшку удовольствий, проливали кровь за гордые трескучие фразы. Насмешливый глаз висел в жестяном небе; мертвое светило излучало тьму, и в каждый момент мир выглядел странно. ...Это - тоже обо мне, я знаю! не буди, сон мой нелеп и страшен, но явь еще нелепее! Зверь, который ждет меня, - зачем он? Зачем я зверю?! - Это всего лишь скакун! - рассмеялся маг. - Твой друг, твой слуга. Раздвоение началось: маг осторожно освобождался от судорожной хватки перепуганного Богуна. Всего лишь скакун. Разгоряченный дракончик глядит на поверженного седока. Шепчет, тоскует, но не отходит. Длинный, несуразный, крылатый. Переживает дракоша. Тянется чешуйчатой мордой, полагая, будто его язык - лучшее лекарство от беспамятства. - Если он вздумает облизать тебя своим шершавым мочалом - придется вставать. Как только начнется действие вне тебя - придется тебе вставать и впрягаться в дела. Ищи, действуй. Прощай - и удачи! А мне нужно успеть прорисовать недостающее, затянуть все раны, сквозь которые сочится кровь! Скакун осторожно лизнул руку, и я проснулся окончательно. Перекатился набок, раскрыл глаза. Все было ярким, все радовало взор. Лишь в самый первый миг померещилось, будто бы несколько пустот, несколько клякс на живой картине отпрыгнули к горизонту, спеша уклониться от взгляда; а затем я увидел скакуна, увидел лес; а еще - сквозь чащобу, сквозь непролазные дебри да плотный туман над болотами - увидел я мерцающую над миром Магистраль.
Когда замыкается круг и возвращается минувшее, наша память уходит в глубины. В загадочные сновидения, которых ждешь и которым доверяешь. Путь, еще не пройденный, может начинаться у развилки, когда-то мелькнувшей в боковом стекле - у развилки, пропущенной в спешке, не замеченной из-за невнимательности или вследствие понятного желания двигаться быстро и комфортно. Вернись! Ты остался там - на перепутье. Здесь, в сырце реальности, - не ты, а лишь отражение твое. Одно-единственное плоское отражение: никому не нужное, потерявшее властелина. Секрет прост! Прояви наконец волю, пробудись по своему хотению, - только не торопись, ни в коем случае не раскрывай до срока глаз, ни случайно, ни с перепугу!
Богун смотрел на шар, - шар менял цвет. Стал он багровым, словно раскалился изнутри, и его зловещее свечение пульсировало в такт частому дыханию Элли. Богун, чувствуя, что полностью выложился и уже ничего не сможет исправить, поднялся в рост и огляделся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10