https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Grohe/
– Они есть и сегодня…
5
В небольшой душной комнате, где располагался временный секретариат Литературной встречи, среди гор папок и докладов разговаривали Ян Здржазил и поэт Прша. Здесь присутствовала также и смущенная студентка чешского отделения, которой Прша время от времени быстрым взглядом сигнализировал, что именно она должна ему перевести.
– Но у меня украли роман! – повторял чех. Его бледное, орошенное потом лицо, то, как он ломал руки, и его потерянный взгляд свидетельствовали об искреннем отчаянии.
– Ну вот, опять! Объясните вы мне, кому он нужен, этот ваш роман? Да к тому же еще на чешском языке!
– Я сам задаю себе этот вопрос, – тихо отозвался чех. – Но тем не менее роман украден!
– Не понимаю, что вы так волнуетесь, ведь дома у вас лежит копия, второй экземпляр?!
Чех глубоко вздохнул, будто ему не хватало воздуха, и обвел комнату взглядом, ищущим спасительную соломинку. Взгляд его остановился на носках собственных ботинок.
– В том-то и дело… у меня нет, – сказал он хрипло.
– Как это нет?! – искренне удивился Прша и посмотрел на студентку.
– Нет, – тихо подтвердила студентка.
– Ну знаете… как бы вам объяснить… копию я спрятал… – заикался чех.
– Куда спрятали? – с любопытством перебил Прша.
– В стиральную машину.
– Куда?!
– В старую стиральную машину. В подвале. Сейчас у нас новая. Зденка в прошлом году оформила в кредит…
– Кто такая Зденка?
– Моя жена.
– Так, ясно. Продолжайте, – сказал Прша уверенным тоном добродушного полицейского инспектора.
– И эта новая машина сломалась…
– Не понимаю. Какая связь…
– Зденка позвонила в гарантийку. А вы сами знаете, как всегда бывает с мастерами. Звонишь им, звонишь, а они не идут. И тогда Зденка постирала белье руками.
– И? – спросил Прша, бросив быстрый, озабоченный взгляд на студентку. Озабоченность, разумеется, была вызвана душевным состоянием растерянного чеха.
– А потом она вспомнила, что у старой машины, в подвале, работает одна из программ. Отжим…
– Дорогой мой, покороче! Я ничего не понимаю, не улавливаю… – занервничал Прша.
– Зденка ничего не знала, про то, что там спрятана копия.
– Невероятная история! Вы кто?! Новый Швейк?! – разнервничался Прша.
Здржазил, казалось, не услышал его иронического замечания. Он ломал руки, утирал платком холодный пот, потом уставился на Пршу отсутствующим взглядом и пробормотал:
– Вы бы видели, во что превратились шестьсот страниц рукописи…
– Постойте, постойте. – Прша вперил в чеха проницательный взгляд. – А зачем вам вообще понадобилось прятать рукопись в стиральную машину?! И почему, собственно говоря, после всего этого вы привезли сюда второй экземпляр?!
Чех выпрямился и проговорил:
– Этого я вам сказать не могу.
– Ага! Ясно! Так вам и надо, раз вы пишете антигосударственные романы!
Чех вздохнул и, ничего не ответив на это замечание, грустно сказал:
– Я и сам не знаю. По глупости. Все это произошло незадолго до отъезда сюда. Я был потрясен. А оказавшись здесь, я понял, что вернуться с этим романом назад я не могу…
Здржазил снова поискал взглядом спасительную соломинку, но, очевидно, снова не найдя ее, опустил глаза вниз и пробормотал:
– Теперь мне не остается ничего другого, кроме как покончить с собой.
– Покончить с собой?! – воскликнул Прша и вопросительно мотнул головой в сторону студентки: – Вы имеете в виду сами себя… убить?!
– Ano…
– Он говорит «да», – испуганно подтвердила студентка.
– Ни в коем случае! Такие вещи делают у себя на родине, дома! Вы представить себе не можете, какие начнутся сложности! Телефонные звонки, консульства, посольства, полиция, судебная медицина, протоколы, расходы по перевозке… Катастрофа! Ни в коем случае! Прошу вас, переведите все точно! – обратился Прша к студентке. – Вы знаете, какие проблемы, какие затруднения были у нас вчера из-за этого испанца?! А человек пострадал непреднамеренно, я хочу сказать, случайно!
– Ano, – тихо ответил чех.
– Кроме того – из-за романа?! Я вас умоляю! Не будьте ребенком! – продолжил Прша примирительно.
Чех резко выпрямился, посмотрел на Пршу долгим гордым взглядом, так что и тот тоже невольно выпрямился, и произнес очень убедительно:
– Это было произведение всей моей жизни!
– Ха! У каждого из нас есть произведение нашей жизни! – тоже разволновался из-за чего-то Прша. – Вы не исключение! Кроме того, как вы можете это доказать, а?
Чех снова сник.
– Мой вам совет, – продолжал Прша, – забудьте все это, вас же объявят ненормальным.
– Я не лгу, – тихо сказал чех.
– Слушайте, – обратился к студентке теперь уже совершенно разнервничавшийся Прша, – давайте-ка вы его вразумите! Мы тут ничего поделать не можем. Директор отеля разговаривал с горничной. Ключ есть только у нее, и только она имеет право входить в комнату гостя. Она не видела никакой рукописи. Скажите ему, чтобы он успокоился и перестал выдумывать небылицы. А у меня больше нет ни времени, ни терпения обсуждать все это.
Прша открыл дверь. Поникший чех и студентка вышли в коридор. Прежде чем закрыть дверь, Прша протянул чеху руку и крепко пожал ее. При этом он поднял брови и посмотрел на него так, как обычно смотрят на павших духом.
6
– Мне исключительно приятно, господин Прша, что вы согласились пообедать со мной, – любезно сказал Жан-Поль Флогю, поднимая бокал. – За ваше здоровье!
– Спасибо! За вас… – ответил Прша, у которого с французским было не совсем гладко.
– Может быть, вы хотите перейти на английский или немецкий? – предложил господин Флогю.
– Нет, почему же?… – ответил как можно беспечнее Прша. Английского и немецкого он не знал вовсе.
– Прежде всего, – продолжал Флогю, – я должен еще раз высказать вам мое удовлетворение. Вы нашли для меня немного вашего драгоценного времени. Я восхищаюсь вами. Все так продумать, организовать, заботиться о стольких людях, я отдаю вам должное. И, насколько я успел заметить, все лежит в основном на ваших плечах.
– Ничего особенного, – скромно сказал Прша. – И не доверяйте особенно тому, что видите. Все это видимость, камуфляж, потемкинские деревни, понимаете?! – воскликнул Прша. Воскликнул он бессознательно. Как будто господин Флогю глух или не знает, что такое потемкинские деревни.
– Я вас не вполне понимаю.
– Я хочу сказать, что все это – ничтожество и нищета! Никто здесь пальцем о палец не ударит ради культуры! Провинция… понимаете, – неопределенно махнул рукой Прша, замолк и, совершенно как помещики из русского романа, уставился в какую-то воображаемую точку.
Жан-Поль Флогю слушал Пршу с вниманием хорошо воспитанного старого господина.
– Знаете… – сказал он после недолгого молчания, – мой дальний родственник Постав Флобер сказал бы, что захолустный Жонвиль интересен не меньше, чем Константинополь. В нынешних условиях это означало бы, что Загреб интересен не менее, чем Париж.
– Ваш родственник ошибался! – с гневными нотками в голосе возразил Прша, а потом ошалело уставился на француза. – Погодите, вы что, только что сказали, что Флобер ваш родственник?
– Да, а что тут удивительного?
– И вы – его племянник?!
– Внучатый. Но я не понимаю, что тут интересного?
– Да как же! Ну знаете, если бы у меня был такой родственник, я бы только о нем и говорил, – запутался в словах Прша.
– Вы думаете? Кто знает, может быть, вы бы это скрывали, – улыбаясь сказал господин Флогю. – Нелегко жить в тени, даже если этой тени сто пятьдесят лет…
Прша представил себе стопятидесятилетнюю тень Флобера, простирающуюся над господином Флогю.
– Пожалуй, вы правы. Это и приятно, и неприятно, – сказал Прша.
– Раз уж мы затронули эту тему, не скрою, мне было бы очень приятно увидеть издания его произведений на вашем языке.
– Я позабочусь об этом, – с готовностью отозвался Прша.
– Спасибо. Вам поможет мой секретарь Рауль, – сказал господин Флогю.
Прша чуть не подавился. Он и понятия не имел, что француз привез с собой собственного, личного секретаря. Он, видно, большая шишка. Или же просто очень богат. Может быть, гонорары за переиздания родственника? Тень Флобера теперь казалась ему присыпанной золотой пылью.
– Знаете, – сказал Жан-Поль, – доклад этого господина, сегодня, показался мне исключительно интересным. Его резкий, неподкупный тон…
– Вы имеете в виду Люштину? Ну что вы! Чистый блеф! Хитрец! На нем клейма ставить негде! Его можно купить за один обед! – ожесточился вдруг Прша.
– Что вы говорите?! А тот господин, который говорил о диалектах? Для меня было настоящим открытием…
– Это вы о Грахе?! Катастрофа! Провинциал. Устарело. Господи, мир о нас почти ничего не знает, а он лезет со своими диалектами…
Господин Флогю кивал головой и любезно улыбался.
– Скажите, а этот ваш прозаик, такой крупный человек, очень симпатичный?
– Страшно! Катастрофа! Крайне бездарно! Это был просто бред! Убийца печатного слова, так я его называю, – бушевал Прша.
Жан-Поль Флогю внимательно смотрел на поэта. Прше чрезвычайно импонировало внимание старого господина, на котором лежала позолоченная тень Флобера. Ему было жаль, что его собственный французский так беден, потому что у него вдруг возникла потребность высказать все, что накипело.
– Литература сильнее, чем ее убийцы, господин Флогю. Если бы я не верил в силу литературы, в ее способность выживать, одерживать победу над всеми, кто на нее навалился, я бы занялся каким-нибудь другим делом, – сказал Прша страстно и сам растрогался от этих слов.
– Вы правы, господин Прша, – сказал господин Флогю. – Поднимем же наши бокалы за непобедимую литературу. К тому же и мы сами собрались здесь ради нее, не так ли?
Француз улыбнулся и поднял бокал.
7
– Барбитураты… – повторил чудной иностранец.
– Я же вам сказала, мы не отпускаем без рецепта, – ответила блондинка с блеклым лицом.
Иностранец, бледный и потный, нервозно вытащил платок из кармана, он то вытирал лоб, то ломал пальцы. Полинявшая блондинка внимательно наблюдала за иностранцем. Затем, не спуская с него глаз, позвала приглушенным тоном:
– Лидия, поди-ка сюда.
Из соседнего помещения появилась брюнетка с таким же блеклым лицом, в белом колпаке.
– Спроси, чего ему надо, – шепнула белая аптекарша черной.
– Дуюспикинглиш?
– Нет, – замотал головой иностранец.
– Шпрехензидойч?
– Нет.
Иностранец качал головой и грустно смотрел на женщин.
– Поруски?… – предложил он испуганно.
– Njet, – замотали головами женщины.
Лицо иностранца выражало искреннее отчаяние. Затем чудной иностранец на мгновение оживился, как будто что-то пришло ему в голову, схватился рукой за лоб и энергично скривил лицо. Потом вопросительно посмотрел на женщин.
– Головная боль, – сказала блондинка, почему-то тоже схватилась рукой за лоб, скривила лицо и вопросительно посмотрела на иностранца.
– Аnо, – закивал радостно иностранец.
– Что я тебе сказала?! – воскликнула блондинка, вытащила из выдвижного ящика пачку таблеток от головной боли и, просунув руку через круглое отверстие в стекле, положила лекарство на прилавок.
Иностранец тем временем опять скривил лицо, выпучил глаза и показал рукой на живот.
– Ему плохо… Его тошнит, – объясняла первая аптекарша второй, как будто переводя на хорватский, и напряженно следила за движениями иностранца.
– Дам ему что-нибудь желудочное, – сказала брюнетка. Блондинка, не сводя глаз с иностранца, только кивнула головой. Брюнетка вытащила еще одну упаковку таблеток и осторожно просунула их через окошечко. Она уже была готова выписать счет, как тут чудной иностранец снова весь перекривился, согнувшись почти до пола и показывая рукой на спину.
– Что это, у него спина болит? – обратилась тихо блондинка к брюнетке, а затем громко к иностранцу: – Нет, это мы не выдаем без рецепта! Понимаете?!
Иностранец, однако, упорно повторял движения, надувал щеки, кривил лицо и стискивал челюсти.
– Господи Иисусе, это просто невыносимо, – сочувственно сказала блондинка. Бледное лицо иностранца покраснело, вены на висках опасно вздулись.
– Девочки, а мне кажется, он просто не может просраться! – включилась в разговор пожилая кассирша, которая сидела за кассой и что-то подсчитывала.
Брюнетка без слов вынула из ящика еще одну упаковку и положила на прилавок рядом с предыдущими. Иностранец выпрямился и благодарно улыбнулся. Брюнетка выписала счет. Иностранец пошел к кассе, заплатил и протянул кассирше руку. Кассирша с недоумением посмотрела на чудаковатого иностранца и пожала его руку. Иностранец вернулся с чеком к своим коробочкам, запихал их в карман, через окошечко в стекле снова протянул руку, сначала блондинке, потом брюнетке, и, удовлетворенный, вышел на улицу.
– Представляешь, у меня бабушка была чешка, а я ни бе, ни ме, – растроганно сказала блондинка брюнетке. Обе они, как загипнотизированные, стояли и смотрели вслед исчезнувшему иностранцу.
8
– А ты пишешь прозу или поэзию? – спросил Марк у Пипо. Оба они сидели в кафе «Кавказ» и попивали лозовачу.
– Э-э… прозу, – ответил Пипо смущенно. У Пипо Финка была опубликована одна книга, которая служила ему внутренним оправданием. Она позволяла ему чувствовать себя писателем. Причем в гораздо большей степени, чем он был им на самом деле.
– И ты этим зарабатываешь на жизнь? Писанием?
– Ну да… – сказал Пипо и покраснел. Он соврал. Пипо жил с мамой на вполне приличную отцовскую пенсию, которую мама получала после смерти мужа. Писал он сценарии для детской программы телевидения. Хотя он считал это занятие третьесортным, оно обеспечивало ему карманные деньги и определенный статус в доме. В сущности, никто и не спрашивал, чем Пипо занимается, все знали, что он «тот, с телевидения». Мама тоже способствовала поддержанию его репутации, когда приглашала соседок на кофе. «Пипо? Работает, все время работает, сегодня ночью свет у него горел до трех часов…» Соседки кивали головами, и в доме чести Пипо ничто не угрожало. А это было самое важное. Потому что его трудовая биография не представляла интереса ни для кого, кроме жителей их дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
5
В небольшой душной комнате, где располагался временный секретариат Литературной встречи, среди гор папок и докладов разговаривали Ян Здржазил и поэт Прша. Здесь присутствовала также и смущенная студентка чешского отделения, которой Прша время от времени быстрым взглядом сигнализировал, что именно она должна ему перевести.
– Но у меня украли роман! – повторял чех. Его бледное, орошенное потом лицо, то, как он ломал руки, и его потерянный взгляд свидетельствовали об искреннем отчаянии.
– Ну вот, опять! Объясните вы мне, кому он нужен, этот ваш роман? Да к тому же еще на чешском языке!
– Я сам задаю себе этот вопрос, – тихо отозвался чех. – Но тем не менее роман украден!
– Не понимаю, что вы так волнуетесь, ведь дома у вас лежит копия, второй экземпляр?!
Чех глубоко вздохнул, будто ему не хватало воздуха, и обвел комнату взглядом, ищущим спасительную соломинку. Взгляд его остановился на носках собственных ботинок.
– В том-то и дело… у меня нет, – сказал он хрипло.
– Как это нет?! – искренне удивился Прша и посмотрел на студентку.
– Нет, – тихо подтвердила студентка.
– Ну знаете… как бы вам объяснить… копию я спрятал… – заикался чех.
– Куда спрятали? – с любопытством перебил Прша.
– В стиральную машину.
– Куда?!
– В старую стиральную машину. В подвале. Сейчас у нас новая. Зденка в прошлом году оформила в кредит…
– Кто такая Зденка?
– Моя жена.
– Так, ясно. Продолжайте, – сказал Прша уверенным тоном добродушного полицейского инспектора.
– И эта новая машина сломалась…
– Не понимаю. Какая связь…
– Зденка позвонила в гарантийку. А вы сами знаете, как всегда бывает с мастерами. Звонишь им, звонишь, а они не идут. И тогда Зденка постирала белье руками.
– И? – спросил Прша, бросив быстрый, озабоченный взгляд на студентку. Озабоченность, разумеется, была вызвана душевным состоянием растерянного чеха.
– А потом она вспомнила, что у старой машины, в подвале, работает одна из программ. Отжим…
– Дорогой мой, покороче! Я ничего не понимаю, не улавливаю… – занервничал Прша.
– Зденка ничего не знала, про то, что там спрятана копия.
– Невероятная история! Вы кто?! Новый Швейк?! – разнервничался Прша.
Здржазил, казалось, не услышал его иронического замечания. Он ломал руки, утирал платком холодный пот, потом уставился на Пршу отсутствующим взглядом и пробормотал:
– Вы бы видели, во что превратились шестьсот страниц рукописи…
– Постойте, постойте. – Прша вперил в чеха проницательный взгляд. – А зачем вам вообще понадобилось прятать рукопись в стиральную машину?! И почему, собственно говоря, после всего этого вы привезли сюда второй экземпляр?!
Чех выпрямился и проговорил:
– Этого я вам сказать не могу.
– Ага! Ясно! Так вам и надо, раз вы пишете антигосударственные романы!
Чех вздохнул и, ничего не ответив на это замечание, грустно сказал:
– Я и сам не знаю. По глупости. Все это произошло незадолго до отъезда сюда. Я был потрясен. А оказавшись здесь, я понял, что вернуться с этим романом назад я не могу…
Здржазил снова поискал взглядом спасительную соломинку, но, очевидно, снова не найдя ее, опустил глаза вниз и пробормотал:
– Теперь мне не остается ничего другого, кроме как покончить с собой.
– Покончить с собой?! – воскликнул Прша и вопросительно мотнул головой в сторону студентки: – Вы имеете в виду сами себя… убить?!
– Ano…
– Он говорит «да», – испуганно подтвердила студентка.
– Ни в коем случае! Такие вещи делают у себя на родине, дома! Вы представить себе не можете, какие начнутся сложности! Телефонные звонки, консульства, посольства, полиция, судебная медицина, протоколы, расходы по перевозке… Катастрофа! Ни в коем случае! Прошу вас, переведите все точно! – обратился Прша к студентке. – Вы знаете, какие проблемы, какие затруднения были у нас вчера из-за этого испанца?! А человек пострадал непреднамеренно, я хочу сказать, случайно!
– Ano, – тихо ответил чех.
– Кроме того – из-за романа?! Я вас умоляю! Не будьте ребенком! – продолжил Прша примирительно.
Чех резко выпрямился, посмотрел на Пршу долгим гордым взглядом, так что и тот тоже невольно выпрямился, и произнес очень убедительно:
– Это было произведение всей моей жизни!
– Ха! У каждого из нас есть произведение нашей жизни! – тоже разволновался из-за чего-то Прша. – Вы не исключение! Кроме того, как вы можете это доказать, а?
Чех снова сник.
– Мой вам совет, – продолжал Прша, – забудьте все это, вас же объявят ненормальным.
– Я не лгу, – тихо сказал чех.
– Слушайте, – обратился к студентке теперь уже совершенно разнервничавшийся Прша, – давайте-ка вы его вразумите! Мы тут ничего поделать не можем. Директор отеля разговаривал с горничной. Ключ есть только у нее, и только она имеет право входить в комнату гостя. Она не видела никакой рукописи. Скажите ему, чтобы он успокоился и перестал выдумывать небылицы. А у меня больше нет ни времени, ни терпения обсуждать все это.
Прша открыл дверь. Поникший чех и студентка вышли в коридор. Прежде чем закрыть дверь, Прша протянул чеху руку и крепко пожал ее. При этом он поднял брови и посмотрел на него так, как обычно смотрят на павших духом.
6
– Мне исключительно приятно, господин Прша, что вы согласились пообедать со мной, – любезно сказал Жан-Поль Флогю, поднимая бокал. – За ваше здоровье!
– Спасибо! За вас… – ответил Прша, у которого с французским было не совсем гладко.
– Может быть, вы хотите перейти на английский или немецкий? – предложил господин Флогю.
– Нет, почему же?… – ответил как можно беспечнее Прша. Английского и немецкого он не знал вовсе.
– Прежде всего, – продолжал Флогю, – я должен еще раз высказать вам мое удовлетворение. Вы нашли для меня немного вашего драгоценного времени. Я восхищаюсь вами. Все так продумать, организовать, заботиться о стольких людях, я отдаю вам должное. И, насколько я успел заметить, все лежит в основном на ваших плечах.
– Ничего особенного, – скромно сказал Прша. – И не доверяйте особенно тому, что видите. Все это видимость, камуфляж, потемкинские деревни, понимаете?! – воскликнул Прша. Воскликнул он бессознательно. Как будто господин Флогю глух или не знает, что такое потемкинские деревни.
– Я вас не вполне понимаю.
– Я хочу сказать, что все это – ничтожество и нищета! Никто здесь пальцем о палец не ударит ради культуры! Провинция… понимаете, – неопределенно махнул рукой Прша, замолк и, совершенно как помещики из русского романа, уставился в какую-то воображаемую точку.
Жан-Поль Флогю слушал Пршу с вниманием хорошо воспитанного старого господина.
– Знаете… – сказал он после недолгого молчания, – мой дальний родственник Постав Флобер сказал бы, что захолустный Жонвиль интересен не меньше, чем Константинополь. В нынешних условиях это означало бы, что Загреб интересен не менее, чем Париж.
– Ваш родственник ошибался! – с гневными нотками в голосе возразил Прша, а потом ошалело уставился на француза. – Погодите, вы что, только что сказали, что Флобер ваш родственник?
– Да, а что тут удивительного?
– И вы – его племянник?!
– Внучатый. Но я не понимаю, что тут интересного?
– Да как же! Ну знаете, если бы у меня был такой родственник, я бы только о нем и говорил, – запутался в словах Прша.
– Вы думаете? Кто знает, может быть, вы бы это скрывали, – улыбаясь сказал господин Флогю. – Нелегко жить в тени, даже если этой тени сто пятьдесят лет…
Прша представил себе стопятидесятилетнюю тень Флобера, простирающуюся над господином Флогю.
– Пожалуй, вы правы. Это и приятно, и неприятно, – сказал Прша.
– Раз уж мы затронули эту тему, не скрою, мне было бы очень приятно увидеть издания его произведений на вашем языке.
– Я позабочусь об этом, – с готовностью отозвался Прша.
– Спасибо. Вам поможет мой секретарь Рауль, – сказал господин Флогю.
Прша чуть не подавился. Он и понятия не имел, что француз привез с собой собственного, личного секретаря. Он, видно, большая шишка. Или же просто очень богат. Может быть, гонорары за переиздания родственника? Тень Флобера теперь казалась ему присыпанной золотой пылью.
– Знаете, – сказал Жан-Поль, – доклад этого господина, сегодня, показался мне исключительно интересным. Его резкий, неподкупный тон…
– Вы имеете в виду Люштину? Ну что вы! Чистый блеф! Хитрец! На нем клейма ставить негде! Его можно купить за один обед! – ожесточился вдруг Прша.
– Что вы говорите?! А тот господин, который говорил о диалектах? Для меня было настоящим открытием…
– Это вы о Грахе?! Катастрофа! Провинциал. Устарело. Господи, мир о нас почти ничего не знает, а он лезет со своими диалектами…
Господин Флогю кивал головой и любезно улыбался.
– Скажите, а этот ваш прозаик, такой крупный человек, очень симпатичный?
– Страшно! Катастрофа! Крайне бездарно! Это был просто бред! Убийца печатного слова, так я его называю, – бушевал Прша.
Жан-Поль Флогю внимательно смотрел на поэта. Прше чрезвычайно импонировало внимание старого господина, на котором лежала позолоченная тень Флобера. Ему было жаль, что его собственный французский так беден, потому что у него вдруг возникла потребность высказать все, что накипело.
– Литература сильнее, чем ее убийцы, господин Флогю. Если бы я не верил в силу литературы, в ее способность выживать, одерживать победу над всеми, кто на нее навалился, я бы занялся каким-нибудь другим делом, – сказал Прша страстно и сам растрогался от этих слов.
– Вы правы, господин Прша, – сказал господин Флогю. – Поднимем же наши бокалы за непобедимую литературу. К тому же и мы сами собрались здесь ради нее, не так ли?
Француз улыбнулся и поднял бокал.
7
– Барбитураты… – повторил чудной иностранец.
– Я же вам сказала, мы не отпускаем без рецепта, – ответила блондинка с блеклым лицом.
Иностранец, бледный и потный, нервозно вытащил платок из кармана, он то вытирал лоб, то ломал пальцы. Полинявшая блондинка внимательно наблюдала за иностранцем. Затем, не спуская с него глаз, позвала приглушенным тоном:
– Лидия, поди-ка сюда.
Из соседнего помещения появилась брюнетка с таким же блеклым лицом, в белом колпаке.
– Спроси, чего ему надо, – шепнула белая аптекарша черной.
– Дуюспикинглиш?
– Нет, – замотал головой иностранец.
– Шпрехензидойч?
– Нет.
Иностранец качал головой и грустно смотрел на женщин.
– Поруски?… – предложил он испуганно.
– Njet, – замотали головами женщины.
Лицо иностранца выражало искреннее отчаяние. Затем чудной иностранец на мгновение оживился, как будто что-то пришло ему в голову, схватился рукой за лоб и энергично скривил лицо. Потом вопросительно посмотрел на женщин.
– Головная боль, – сказала блондинка, почему-то тоже схватилась рукой за лоб, скривила лицо и вопросительно посмотрела на иностранца.
– Аnо, – закивал радостно иностранец.
– Что я тебе сказала?! – воскликнула блондинка, вытащила из выдвижного ящика пачку таблеток от головной боли и, просунув руку через круглое отверстие в стекле, положила лекарство на прилавок.
Иностранец тем временем опять скривил лицо, выпучил глаза и показал рукой на живот.
– Ему плохо… Его тошнит, – объясняла первая аптекарша второй, как будто переводя на хорватский, и напряженно следила за движениями иностранца.
– Дам ему что-нибудь желудочное, – сказала брюнетка. Блондинка, не сводя глаз с иностранца, только кивнула головой. Брюнетка вытащила еще одну упаковку таблеток и осторожно просунула их через окошечко. Она уже была готова выписать счет, как тут чудной иностранец снова весь перекривился, согнувшись почти до пола и показывая рукой на спину.
– Что это, у него спина болит? – обратилась тихо блондинка к брюнетке, а затем громко к иностранцу: – Нет, это мы не выдаем без рецепта! Понимаете?!
Иностранец, однако, упорно повторял движения, надувал щеки, кривил лицо и стискивал челюсти.
– Господи Иисусе, это просто невыносимо, – сочувственно сказала блондинка. Бледное лицо иностранца покраснело, вены на висках опасно вздулись.
– Девочки, а мне кажется, он просто не может просраться! – включилась в разговор пожилая кассирша, которая сидела за кассой и что-то подсчитывала.
Брюнетка без слов вынула из ящика еще одну упаковку и положила на прилавок рядом с предыдущими. Иностранец выпрямился и благодарно улыбнулся. Брюнетка выписала счет. Иностранец пошел к кассе, заплатил и протянул кассирше руку. Кассирша с недоумением посмотрела на чудаковатого иностранца и пожала его руку. Иностранец вернулся с чеком к своим коробочкам, запихал их в карман, через окошечко в стекле снова протянул руку, сначала блондинке, потом брюнетке, и, удовлетворенный, вышел на улицу.
– Представляешь, у меня бабушка была чешка, а я ни бе, ни ме, – растроганно сказала блондинка брюнетке. Обе они, как загипнотизированные, стояли и смотрели вслед исчезнувшему иностранцу.
8
– А ты пишешь прозу или поэзию? – спросил Марк у Пипо. Оба они сидели в кафе «Кавказ» и попивали лозовачу.
– Э-э… прозу, – ответил Пипо смущенно. У Пипо Финка была опубликована одна книга, которая служила ему внутренним оправданием. Она позволяла ему чувствовать себя писателем. Причем в гораздо большей степени, чем он был им на самом деле.
– И ты этим зарабатываешь на жизнь? Писанием?
– Ну да… – сказал Пипо и покраснел. Он соврал. Пипо жил с мамой на вполне приличную отцовскую пенсию, которую мама получала после смерти мужа. Писал он сценарии для детской программы телевидения. Хотя он считал это занятие третьесортным, оно обеспечивало ему карманные деньги и определенный статус в доме. В сущности, никто и не спрашивал, чем Пипо занимается, все знали, что он «тот, с телевидения». Мама тоже способствовала поддержанию его репутации, когда приглашала соседок на кофе. «Пипо? Работает, все время работает, сегодня ночью свет у него горел до трех часов…» Соседки кивали головами, и в доме чести Пипо ничто не угрожало. А это было самое важное. Потому что его трудовая биография не представляла интереса ни для кого, кроме жителей их дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28