Когда меня
обижают, она покупает мне ландыши. А летними вечерами мы с табуреткой стоим
на балконе, глядим на звезды и шлем открытку старичку Филофею на небо:
"Дорогой Филофей Пантелеевич!
Мы Вас помним и нежно любим. Сегодня была гроза. После грозы посвежело, мы
чирикали и качались на ветках липы. А потом опять припекло, нынче - жаркое
лето, на балконе лимоны выросли. Вчера был Ваш юбилей и портрет Ваш во всех
газетах и по телевизору. Выглядели Вы замечательно.
Желаем Вам благодати.
Обожающие Вас -
МАРУСЯ И ТАБУРЕТКА".
1997

ДО И ПОСЛЕ ОБЕДА
Всякий раз, как мне попадаются на глаза киноленты и книги про шпионов,
разведчиков, сыщиков и бандитов, я вспоминаю во всей живости одну
бесподобную историю о том, как целых двадцать четыре дня прожила я в комнате
- между гестапо и НКВД.
Нас разделяли только дощатые стены, за одной из которых гестапо допрашивало
разведчиков - до и после обеда, а за другой НКВД допрашивало бандитов,
агентов и шпионов - после обеда и до.
Дело было летом, году в шестьдесят пятом, на берегу Понта Евксинского, или
Понта Скифского, или просто Понта. В общем, меня взяли на Понт, в город
Гагру, где платаны, магнолии, розовые птицы и все чудеса райских садов.
Правда, в этом раю грохотала железная и автомобильная дорога. Но
одноэтажное, длинное строение под названием "Деревянный корпус", голубое
снаружи и сырое внутри, стояло так близко к волнам, что грохоты всех дорог
утопали в морском гуле. Там круглые сутки длился концерт природы, ветры
свистели, море ходило, волны гуляли, чайки вопили, дети визжали от счастья,
шпарило солнце, ливни гремели, все заглушая, кроме кое-чего... А справа и
слева от моей комнаты обитали авторы детективных произведений.
В семь утра за стенкой, где стояла моя кровать, начинало работать гестапо.
Их было двое. Один говорил другому:
- Значит, так!.. До обеда - я допрашиваю тебя. После обеда - ты допрашиваешь
меня. Во время допроса все идет под машинку в трех экземплярах. Допрос -
перламутровый, переливчатый. Море видишь? А жемчуг на дне видишь? Так вот,
жемчуг - ерунда. Главное - раковина: сюда падает свет - она зеленая, туда
падает свет - она красная, а туда-сюда падает свет - она синяя, красная,
зеленая, фиолетовая и так далее. Главное - куда падает свет при допросе. Это
же гестапо, старик, ге-ста-по! Зрелище, ужас, игра! Я почти приволок тебя на
виселицу. Теперь ты должен сработать, как фокусник. Туда бросай свет, сюда
бросай свет, напрягай меня, отвлекай вниманье на мелочи, рассеивай, колдуй
на конвейере обманных движений, привораживай к ерунде - и вешай лапшу на
уши! Ну виртуозно так, артистично... Игра называется "Чем больше смотришь,
тем меньше видишь". Но каждый раз должна получаться чистая правда, чи-ста-я!
Понял? А чистая правда, она из чего получается? Из лапши, из виртуозной
лапши!.. Из фокуса, больше не из чего. Старик, сегодня допрос будет
кошмарный, ты наследил, а твоя любовница скурвилась с английским агентом.
Потом они шли на завтрак и весь день допрашивали друг друга с двумя
перерывами для купания.
На пятые сутки я развернула свою кровать к противоположной стенке.
В семь утра за этой стенкой начинало работать НКВД. Их было трое: двое
мужчин и женщина.
- Значит, так! До обеда я допрашиваю тебя,- говорила она.- После обеда ты
допрашиваешь его. В это время я схожу на базар. А потом вы оба допрашиваете
меня. Труп находится на экспертизе. Шарфик покойницы опознали прохожие на
Марье Петровне. Но банда еще должна наследить, а мы выследить. Если работа
пойдет, сегодня появится на пароходе немецкий агент с чемоданом денег и с
рацией. НКВД получило шифровку от Рябчика и очень тихо ведет агента. На
допросе вполне допустимо психическое давление, даже пытка страхом, тихим
ужасом и ожиданьем кошмара. Ребятки, если б вы только знали, как загробно
делает это Хичкок!.. Нам показывали на закрытом просмотре. Вот Хичкок - это
настоящее НКВД! - и она снимала купальник с ве-
ранды.
Потом они шли купаться и до ужина допрашивали друг друга с перерывом на
обед. Несмотря на жару, они делали это в комнате.
Тогда, поразмыслив, я перетащила свою кровать на веранду и занавесилась.
О, ужас!.. Работа у них не клеилась, они торопились и приступили к допросам
с пяти утра. Теперь с двух сторон я слышала два допроса одновременно, справа
- гестапо, слева - НКВД:
- Что вы делали на Фридрихштрассе в среду вечером, когда ели омаров?
- Откуда у вас, Марья Петровна, этот шарфик покойной гражданки Моськиной?
- На Фридрихштрассе вечером в среду? Что я делал? Я? Ел омаров.
- Этот шарфик покойной гражданки Моськиной я купила на распродаже в райкоме,
вот квитанция!
Не вытерпев лютой пытки, я постучалась в гестапо, которое занимало две
комнаты, во второй жили их дети. Гестаповцам я сказала, что слышу все их
допросы с пяти утра, и очень их попросила переселиться с детьми поближе к
НКВД, а вместо моей отдать мне их детскую комнату. Они с удовольствием это
сделали, но спросили сперва: "Чьи допросы лучше, у нас или у них?" Я
сказала, что нечего даже сравнивать этого Шекспира с теми сапогами. Все были
счастливы, у гестапо случился творческий подъем.
Но как же я потом хохотала, когда ранним утром их дети за стенкой проснулись
и звонко-звонко сказали друг другу:
- Значит, так! До обеда я допрашиваю тебя. А после обеда ты допрашиваешь
меня. Вам барыня прислала сто рублей! Что хотите, то купите. Да и нет - не
говорите. Черный с белым не берите. Вы поедете на явку?
- Поеду.
- Вы - шпион или разведчик?
- Я - графиня.
- Резидент или агент?
- Я - графиня.
- А какого цвета граф?
- Голубого.
- А какого цвета зубки?
- Розового.
- Эх, графиня, вы же графа провалили! Он теперь пропал!
- Почему?
- А потому, что зубки - розовые! На зубки маску не наденешь - их везде
видно, когда едят и улыбаются. По этим зубкам мы теперь его поймаем.
- А вот и нет! У графа зубки вынимаются! Они кладутся в чашку и в любой
тайник. Например, в дупло. В этих зубках оставляет граф секретные записки,
граф секретные записки оставляет в этих зубках! - дразнилась графиня,
игравшая всех прекрасней в эту страшно древнюю "игру в допросики".
1993
СЫР, ИНДЕЕЦ И НАДЕЖДА
Жил-был Сыр. Снаружи - круглый и красный, а внутри - со слезой и с большими
дырками. Он в масле катался да и сам был продукт. Наивысшего качества,
талантливой жирности, с большим содержаньем минеральных солей. Он катался на
службу, где многих вывел в сыры: одних - в крупные, других - в очень
крупные, а третьих - "по собственному желанию".
Очень крупные сыры были квадратные и прямоугольные или колесом - все
зависело от пресса! Чем прессы прогрессивней, тем крупней сыры. Очень
крупные раз в месяц совещались, просто крупные все время совещались: кого
переплавить? кого растереть?..
У Сыра были женка и трое детей. Женка - голландская, две дочки -
швейцарские, а сын - рокфор! От первого брака было два внука: один -
камамбер, другой - пармезан.
А у нас в тот год корова у колонки в лед вмерзла. Еле отодрали, еле
ископали, глядь - а она вся мамонт!.. о молоке и речи быть не может. Отвели
в музей. Музеец говорит:
- Это - не подделка, а подлинник мамонта, отличная сохранность, полный
комплект. Мы б его купили, но у нас большие трудности. Денег нету. Можем
обменять вашего мамонта на нашего индейца.
- Зачем нам индеец?.. Вещь бесполезная - ни молока, ни масла, ни сметаны, ни
сливок, ни творога, ни сыра. Это - не продукт!
- Индейца не хотите? Ну, как хотите! А все равно мамонт не может вам
принадлежать, он - государственный. Это ископаемое - наше достояние,
принадлежит народу, науке и культуре, передовой общественности. Вызовем
милицию, составим опись мамонта и конфискуем в пользу поколений. Меняйте
вашего мамонта на нашего индейца, а то будет хуже! - говорит музеец, грубиян
и жулик.
Ну его к черту! Взяли мы индейца. И правильно сделали, нет худа без добра.
Индеец был тихий, курил себе трубку и сажал маис. От этого маиса, то есть
кукурузы, вспрыгнули на ножки дохлые коровы, козы и овечки, гуси и жирафы,
зебры и удоды, сами поскакали, дали молока!.. Загудели прессы на нашей
сыроварне. Ох, нет добра без худа! Главный Сыр от радости съехал с катушек,
в кресло покатился, запер свой кабинет и составил списки: кого переплавить,
кого растереть.
Сижу и дрожу за бедную Надю, за Надежду Павловну, за душу святую. Так оно и
есть! Сыр вызывает и Наде говорит с великим отвращеньем:
- Вас не переплавить, вас не растереть! Вы - старородящая! А у меня
сырьезный, ответственный сыр-бор. Кассыру из Минсыра, из Минсыробороны
обещано давно, освободите место для юной пармезанки, дорогу - молодым!
Надя - на грани. Индеец курит "Яву" и думает: "Хана! Ведь он ее угробит.
Надо что-то делать, кому-то позвонить... Узнать - кого боится вонючий этот
Сыр? И кто стоит на прессе?.."
А там на прессе как раз стоит приятель нашего индейца. Ему индеец позвонил,
и выразил большое пожеланье, и попросил о маленькой услуге на вот каком
секретном языке:
- Алло! Привет, китаец! Да это я! Индеец! А как живет кореец? Женился ли
алтаец? А где сейчас гвинеец? Здоров ли кустанаец? Дежурят ли гаваец,
малаец, гималаец?
И отвечал китаец:
- Давно пора, индеец! Я тоже - сырота, и всюду эта сырость...
Какое совпаденье! Минут через пятнадцать сама собой разбилась на сыроварне
лампа - башкой своей стеклянной вдрызг о потолок. Малаец с гималайцем в
такой кромешной тьме не ту нажали кнопку - и Сыр пошел под пресс!
Услышав эту новость, кассыру из Минсыра сказала пармезанка, что больше -
никогда!.. Такой-сякой рокфор!
...Но все равно ничто непоправимо. Душа Надежды жмется к облакам,
а плоть мычит, вмерзая в черный лед.
1988
-
*Эроплан - эротический план. (Прим. ред.)

1 2 3 4 5 6 7 8