– Вот, – объявила мамуля. – Мой магазин. Мой обеденный перерыв подходил к концу.
Мне надо было заехать домой, покормить мальчиков, сделать им инъекции морфия, включить видеомагнитофон и, преодолев пробки, вернуться на работу до двух часов. Если я не вернусь в офис к двум, я упущу леди, которая приносит банановые булочки с орехами. Обычно я сдерживаюсь и не поддаюсь соблазну купить булочку, но один лишь стойкий аромат свежей сдобы делает остаток дня более сносным.
– Чего мы ждем? – спросила я.
– Тише, Кесси. Смотри и слушай.
– Она глянула, нет ли машин, и шагнула с тротуара на проезжую часть. В ту же секунду началось нечто невообразимое. Вспомните, как воет в зарубежных фильмах сирена «скорой помощи», когда непривычная высота звука кажется нам неправильной. Однако по сравнению с сигналами электронного браслета сирена «скорой помощи» – это просто колыбельная. Браслет завывал как привидение-плакальщик в шотландских легендах, вопли которого предвещают близкую смерть. Пешеходы за несколько кварталов от нас закрыли уши руками; машины начали с визгом тормозить.
– Ты слышишь? – торжествующе прокричала мамуля. – Именно это я имела в виду!
– Какой ужас! – крикнула я в ответ.
– Мы отошли всего на триста двадцать футов.
Поразительно, как предмет таких ничтожных размеров, едва заметный на миниатюрной ноге моей матери, издавал звуки, способные до смерти напугать разъяренного носорога. Я стала умолять ее вернуться на тротуар и прекратить этот кошмар. Кое-кто из пешеходов уже определил источник шума и, похоже, начал строить кровожадные планы. Я представила, как выступаю в телешоу, на языке глухонемых объясняя симпатичному ведущему, что оглохнуть можно всего за десять секунд.
– Теперь ты мне веришь?
– Да, я тебе верю. Верю. Вернись на тротуар!
Едва она пересекла невидимую черту, браслет умолк и леденящее душу завывание сменил обычный шум машин.
– Триста двадцать футов, – вздохнула мамуля. – Это несправедливо. Это…
– На сто восемьдесят футов меньше, чем следует.
Мамуля просияла.
– Ах ты моя умница! – сказала она, больно ущипнув меня за щеку. – У тебя всегда были способности к математике.
Я вытащила из сумочки от Филиппа Моделя, которую Клэр привезла мне из Парижа, сотовый телефон. Эта сумочка не очень подходила к моему сегодняшнему туалету – блузка от «Экспресс» цвета слоновой кости, удлиненная серо-коричневая строгая юбка от Армани и босоножки «Линеа Паоло», – но, глядя на серебристую кожу, я каждый раз представляю, как бреду по Елисейским Полям, и пока я не найду другую сумочку, которая напоминает мне о шоколадных круассанах и ореховой пасте «Нутелла», я не расстанусь с этой, и к черту хороший вкус.
– Я позвоню судье, – сказала я мамуле, – и узнаю, могут ли они прислать мастера, чтобы починить браслет.
Она вырвала телефон у меня из рук и засунула его ко мне в сумочку.
– Вот этого не надо. Я взрослый человек. Я могу о себе позаботиться.
– Я знаю, что можешь. Просто… зачем тебе приставать к прохожим, если я могу…
– Хватит, больше ни слова.
Я не собираюсь с ней спорить. Чтобы одержать победу в таком споре, нужна уйма сил, уж лучше потратить их, потея в тренажерном зале. К тому же уже полвторого.
– Так все дело только в этом? Ты хотела, чтобы я приехала послушать, как воет твой браслет?
– Вообще-то, – призналась она, – я надеялась, что ты купишь мне манго.
Поскольку я могла перейти улицу, не издавая жутких звуков и не нарушая закона о соблюдении тишины, мне было несложно зайти к Ральфу, взять со стеллажа пару манго и расплатиться за них в кассе экспресс-обслуживания.
Вернувшись туда, где я оставила мамулю, я увидела, что она уже подыскала очередную жертву. На этот раз это была женщина, точнее, девушка лет двадцати пяти. Видимо, она вышла перекусить и неожиданно для себя оказалась в плену у пятифутового сгустка энергии. Девушка поднесла к уху сотовый телефон, стараясь держаться на безопасном расстоянии от безумной леди в кашемировом халате.
– Скажи им вот что, – распорядилась мамуля. – У Джуди Френч испортился ножной браслет, и они немедленно должны прислать ко мне техника, чтобы его починить. Чего ты ждешь? Давай, говори.
Девушка, как все прочие девушки, юноши, женщины и мужчины, которые попались моей матери за шестнадцать месяцев, слово в слово передала ее требования.
Если бы судья Хэтэуэй знал, что, запретив моей матери пользоваться телефоном в течение трех лет, он на самом деле приговаривает жителей Лос-Анджелеса к постоянным столкновениям с полоумной леди в домашнем халате, уверена, он сжалился бы над нами и оправдал ее. Надеюсь, придет час, когда его честь выйдет на бульвар Беверли и почувствует, как кто-то трогает его за плечо, и, прежде чем он успеет улизнуть, ему придется вытащить сотовый телефон, набрать номер, названный мамулей, и послушно повторить все, что она скажет. Скорей всего, ему придется звонить мне. И это наверняка случится в полшестого утра. У мамули твердые принципы.
Наконец я возвращаюсь в офис. Разумеется, леди с булочками уже ушла, но офис еще пропитан ароматом бананов и орехов. Этот запах можно было бы продавать вместо туалетной воды. Лично я предпочла бы мужчину, который благоухает свежими булочками, тому, кто пахнет мускусом. Честно говоря, я смутно представляю, что такое мускус, но его наверняка нельзя макать в кофе.
Когда я пришла домой, мальчики умирали с голоду. Я приготовила им сэндвичи с индейкой и, понимая, что этого недостаточно, чтобы утолить голод, добавила каждому по десять штучек фигурного печенья. После еды они заметно повеселели. Я давно усвоила, что колоть морфий на пустой желудок не стоит.
Собирая тарелки после ланча, я почувствовала, что мальчикам не терпится посмотреть обещанный фильм. Кино в Пансионе – целое событие, и я рада, что научила мальчиков наслаждаться им в полной мере. Порой мои мальчики радуются всяким пустякам как дети, и за это я люблю их еще больше.
Оуэн уже уселся рядом с кроватью и, положив руки на колени, терпеливо ждал, когда я выкачу тумбу с телевизором и видеомагнитофоном; Алан сидел в другом углу в точно такой же позе. Однако Дэниел продолжал лежать на койке, с головой укрывшись одеялом.
– Что с Дэнни? – спросила я.
Оуэн поднял руку. Я кивнула, и он ответил:
– По-моему, он заболел. Всю ночь он метался и разговаривал во сне.
Я приложила ладонь к влажному, горячему лбу Дэниела. Потом сбегала наверх и принесла термометр. Так и есть, умеренный жар, наверное, грипп или простуда. Я, как встревоженная мать, стремглав бросилась на кухню за тайленолом для Дэниела и апельсиновым соком для остальных. Подвал плохо проветривается, здесь раздолье для вирусов, но я ни за что не позволю каким-то паршивым одноклеточным одержать над нами верх. Как говорил один мой приятель, помешанный на спорте, лучшая защита – это нападение.
– Фильм, который вы увидите, – сказала я, перематывая ленту к началу, – называется «Красотка». Кто-нибудь из вас видел его раньше?
Оуэн поднял руку; Алан робко покачал головой. Рука Дэниела зашевелилась под одеялом и тоже поднялась.
– Отлично. Можете опустить руки. Значит, двое из вас заметят, что фильм, который вы видели раньше, отличается от того, что вы увидите сегодня.
– Как «Касабланка»? – спросил Оуэн.
– Верно, как «Касабланка». Я рада, что ты это запомнил. Алан, ты этот фильм видишь впервые, и я надеюсь, он тебе понравится.
Мальчики знают, что последует дальше, и терпеливо ждут, когда я сделаю им внутримышечную инъекцию – пятнадцать миллиграммов морфия. Когда я делала им первые уколы, я не знала, как это делается, и вводила морфий прямо в вену, – так поступают в полицейских сериалах наркоманы, сидящие на героине. В результате мои студенты становились абсолютно невосприимчивыми и начинали бормотать нечто бессвязное. Само собой, иногда нужно привести мальчика именно в такое состояние, но такая необходимость возникает крайне редко. Внутримышечное введение, как я выяснила в Интернете, снижает одурманивающее воздействие, но обеспечивает постепенное наступление приятного кайфа, не превращая пациента в «отточенное лезвие».
В «Красотке» Гарри Маршалла – этот фильм знают все – Ричард Гир играет прощелыгу-бизнесмена, что покупает женщин так же легко, как крупные корпорации, и, попользовавшись ими, выбрасывает за ненадобностью. В конечном счете, проститутка с золотым сердцем в исполнении Джулии Робертс дает ему понять, что не все продается и покупается, Гир влюбляется в нее, становится настоящим рыцарем и спасает Джулию, не давая ей опуститься на дно. Почему-то этот фильм считается девчачьим. При этом он внушает мужчинам, что девяносто пять процентов своей сознательной жизни им позволено быть напористыми мачо, с тем, чтобы раскаяться лишь в третьем акте.
В «Красотке», отредактированной Кассандрой Френч с помощью чудесной программы редактирования видеофильмов – я купила ее за шестнадцать долларов на распродаже в «Бест Бай», – Ричард Гир куда более порядочен, заботлив и честен.
Возможно, вы помните сцену, в которой мистер Гир торгуется с Джулией Робертс за ее время в уикенд и, договорившись, что ее услуги будут стоить три тысячи долларов, говорит, что мог бы дать куда больше. Так вот, этого эпизода больше нет. Вместо него идет сцена – в оригинале она дается гораздо позже, – где Гир ставит на место своего отвратительного бизнес-партнера, завзятого женоненавистника (его великолепно сыграл Джейсон Александр, которого я постоянно вижу в буфете студии, где он всегда покупает ржаную булочку и салат из тунца). В новом варианте Джулии и Ричарду так хорошо вместе, что Ричард готов отменить свои бизнес-планы, чтобы остаться с ней и защищать ее честь. Подобные замены и купюры сделаны на протяжении всего фильма, и все они подкрепляют мою основную идею: мужчине не нужно ждать полжизни, чтобы стать порядочным человеком; женщины готовы оценить честь и благородство с первого дня. Надо заметить, что, кроме прочего, я здорово сократила фильм. В оригинале он продолжается полтора часа, мой – чуть меньше часа.
Когда фильм начался, мальчики уже уютно устроились на своих любимых местах, во все глаза глядя на экран, их губы расплывались в блаженной улыбке. Даже Дэниел устремил на экран взгляд, слегка затуманенный гриппом. Их мозг вновь и вновь устанавливал связь между достойным отношением к женщине и приятными ощущениями. Посмотрите на Ричарда Гира – он богат, красив, влиятелен, и при этом так добр к этой девушке. Рыцарство не умерло. Хорошие парни непременно добиваются своего. Доброта – не удел лохов. Морфий – это всего лишь средство, он помогает мальчиком восстановить связь между благородным поступком и приятными ощущениями. Это способ напомнить им о том, что они знали раньше, пока общество не заставило их забыть об этом.
У меня еще оставались дела в офисе, но, не удержавшись, я села рядом с Оуэном, взяла его руку в свою и тоже немного посмотрела фильм. Мне нравится эпизод, когда Джулия Робертс ставит на место владельцев магазинов в Беверли-Хиллз, но я ненавижу сцену, в которой они обходятся с ней по-свински. Пожалуй, ее тоже нужно убрать.
Преданность Пансиону. Пятерка с плюсом. Не знаю, что бы я делала без моих мальчиков. Что бы ни происходило в моей жизни – неприятности на работе, нелады с близкими и друзьями, неудачная прическа, – мальчики для меня – это свет в окне. Когда-нибудь они покинут меня и вернутся в мир, который их создал. Ведь моя цель именно в этом. Хочется верить, что порой они будут забегать ко мне, чтобы поблагодарить за то, что я для них сделала А может быть, попросить сделать им еще разок инъекцию морфия.
Час ночи. Я только что вернулась из бара и хочу записать все, что произошло, прежде чем усталость, досада и алкоголь сотрут мои воспоминания. Телевизионная леди утверждала, что записи нужно делать по свежим следам. Размышления, сказала она, делают оценку менее точной. Или что-то вроде того. Я слишком устала, чтобы воспроизвести сказанное слово в слово.
Клэр заехала за мной в восемь, и мы отправились в Хофорн. Соображения Лекси показались нам сомнительными, и мы обе решили не надевать меха. Хотя я всегда считала, что лучше надеть на себя лишнее, чем прийти полураздетой, едва ли этот принцип применим к шкурам животных. Если в этой «Собачьей конуре» собирается публика в норковых манто, я не расстроюсь, если меня туда не пустят.
По дороге Клэр снова рассказывала про своего психоаналитика. На сей раз во время сессии они обсуждали мандалу Юнга, но внезапно добрый доктор решил заняться иными исследованиями.
– Представляешь, я сижу в кресле и по его просьбе выворачиваю свое нутро наизнанку, и вдруг чувствую, что внизу что-то происходит. Оказывается, он встал на колени и сунул голову мне под юбку.
– Какую?
– «Гарфилд энд Маркс», с прямым разрезом.
– Но она ведь такая узкая! Как он не задохнулся?
– Мне кажется, он вообще не дышал. Это продолжалось минуты две, и я не стала сопротивляться. В конце концов мы оказались на диване, и тут-то и случилось самое интересное. В самом разгаре я заметила, что он не смотрит на меня. Я заглянула ему в глаза. Знаешь, куда он смотрел?
– В зеркало на потолке?
Клэр усмехнулась.
– На свой диплом. Степень доктора философии в Беркли. Думаю, это помогло ему кончить. А потом я поняла, что он делал это каждый раз. Именно поэтому мы занимались сексом только в его кабинете.
– И больше нигде?
Она задумалась.
– Вообще-то один раз это было у меня дома. В спальне. И мне кажется, он в это время изучал ярлык на подушке. Наверное, представлял, что это учебник.
– Зато ты знаешь, как его стимулировать, – сказала я.
– Да уж. До сих пор мне не приходилось иметь дело с тем, кого возбуждают знания.
– Возбудимый Знанием, – задумчиво повторила я. – Так могло бы звучать его индейское имя.
Спустя полчаса мы добрались до Хофорна, который остался почти таким же убогим, как прежде, не то что бы грязным, но каким-то неухоженным. Наверно, примерно так же выглядит с точки зрения микроба мое бедро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40