– Или… или я сам приеду и заберу тебя.
– Да? Жду не дождусь! – и с силой швырнула трубку на рычаг.
Себастьян заметался по дому, черт-черт-черт. Дерьмо. Элиана ее прибьет, если она бросит ее в такой момент? Черт. Непонятно зачем открыл холодильник. Съел пару ломтиков ветчины. Вошел в ванную, включил и выключил душ. Вышел. Хотел погасить свет, но выключатель заело, Себастьян плюнул и оставил как есть.
Включил Лестат, вытащил из архива фотографию Никки. На экране показалось ее лицо, столь послушное щелчкам кнопок мыши. Он лишил его цвета и стер брови. Снова встал, вызвал такси, подъехавшее через пять минут. Сказав адрес лысому потертому шоферу, от которого неимоверно несло чичей, Себастьян начал проклинать Никки и закончил оскорблениями всех женщин вообще. Этот молодняк женского пола слишком много о себе мнит, нужно поставить их на место.
– И не только молодняк, – кивнул таксист. – Моя жена только что выгнала меня из дома.
– За что?
– Говорит, я много пью.
– А это так?
– Ну, в общем, да.
Проезжая по Мосту самоубийц, Себастьян попросил шофера остановиться. Тот после некоторых колебаний притормозил. Себастьян вышел из машины и приблизился к перилам. К нему уже со всех ног мчался дежурный полицейский.
– Отстаньте от меня! – заорал Себастьян. – Я не собираюсь бросаться вниз. Дайте спокойно проблеваться. Я что, слишком много хочу?
Его старания вскоре увенчались успехом. Полицейский придерживал его рукой, помогая опростать желудок.
Себастьян заплатил таксисту за полный пробег и пешком направился к дому, медленно пересекая границу, отделяющую освещенный вечерними огнями город от сумрачной зоны теней, погружаясь в глубину кварталов с льющимся из окон голубым сиянием телеэкранов, припаркованными на улицах бразильскими «фольксвагенами», разбросанными по тротуарам детскими велосипедами, шляющимися там и тут наглыми псинами и бродячими котами.
8
Себастьян был выжат как лимон и задыхался: он прошагал вверх по склону уже три квартала и теперь бормотал себе под нос, что в спортклуб нужно явно захаживать почаще или хотя бы начать бегать по утрам. Воздух с трудом продирался в горло, словно призванный закачивать его насос был еле жив. А до прямоугольной эспланады оставалось еще два квартала. Там, наверху, располагались восемь основных зданий Цитадели. Себастьян остановился перевести дух, потом перешел через мост, река под которым, измученная долгими блужданиями в горах, превратилась в грязную слезу, готовую вот-вот сорваться на город. Правое колено тоскливо ныло – десять лет назад, играя в футбол, он порвал связки. Операция и длительное лечение вернули колену подвижность, но не до конца.
Утерев ладонью взмокший от пота лоб, Себастьян подумал, что, наверное, никогда не переведутся люди, лелеющие грандиозные замыслы. Во всех этих несоразмерно выпирающих и потемневших от времени кирпичных и каменных, увитых плющом и увенчанных поверху псевдосредневековыми башенками зданиях сквозило что-то фальшивое. Они легко сошли бы за тщательно нарисованный на огромном холсте фон для декораций к съемкам какого-нибудь фильма – нечто, неспособное выдержать прикосновение кончика ножа. Но нет, камень действительно был камнем, и устремленные к небу среди кедров и высоких вязов внушительные архитектурные творения излишней вычурностью лишь подтверждали свою принадлежность реальности, словно убеждая окружающих, что при настолько неправдоподобном облике им не остается иного выхода, кроме как быть самыми что ни на есть настоящими.
Цитадель появилась на свет тридцать лет назад в качестве частного иезуитского университета под эгидой плана сколь амбициозного, столь же и комичного, имеющего целью превратить Рио-Фухитиво в Чаркас конца столетия. Этой идее так и не суждено было воплотиться в жизнь, но тем не менее в семидесятые годы Цитадель превратилась в главный мозговой центр оппозиции правительству Монтенегро, из которого координировались действия боровшихся против военной диктатуры марксистских, троцкистских и маоистских группировок. За первые три года нахождения у власти Монтенегро так устал от постоянных потасовок с науськанными священниками-вольнодумцами студентами университета, что раз и навсегда закрыл и экспроприировал учебное заведение. С тех пор и сам Монтенегро, и череда сменившихся после него президентов предпочитали не вспоминать об этих высящихся на холме над Рио-Фухитиво зданиях, позволяя им тихо укутываться пылью и забвением. Однако несколько месяцев назад Цитадель официально получила статус региональной резиденции Министерства информации, и теперь в ней еще можно было встретить приводящих в порядок потолки штукатуров, протягивающих кабели электриков и придающих каменным стенам более живой и сочный оттенок – нечто среднее между коричневым и пурпурным – маляров.
Себастьян шагал по вымощенным булыжником улицам, поглядывая на раскинувшийся слева внизу город. Своими тянущимися во все стороны жадными щупальцами кварталов Рио-Фухитиво напоминал вирус, атакующий тело затаившейся среди гор долины. Висящее в воздухе облако пыли смазывало очертания зданий. Налитое свинцовой серостью небо давило неимоверной тяжестью, уже на протяжении нескольких недель угрожая так и не разражающейся бурей – все никак не материализующееся обещание грома и молнии. Себастян попытался углядеть на севере свой дом – пробежал взглядом через разделяющую город реку и нашел облюбованный наркоторговцами парк. Сейчас Никки, наверное, собирается на занятия. Она нарисовалась сегодня в семь и, как ни в чем ни бывало, улеглась рядом с ним на кровать. Он обнял ее и попросил прощения. Она молча кивнула, словно принимая извинения, но не желая углубляться в разговоры на эту тему. Единственное, что она потом сказала – что не хочет скандалов и ссор, они навевают на нее дурные воспоминания и ее предыдущий брак распался именно по этой причине. Затем замолчала. Уж лучше так. В глубине души Никки прекрасно понимала, что Себастьян ничуть не более глуп и патетичен, чем обычный по-настоящему влюбленный мужчина. Следуя полученным от Исабель инструкциям, он подошел к зданию, в котором располагался ее кабинет. У входной двери под большим портретом президента Монтенегро на посту стояли два полицейских. Прежде чем войти внутрь, Себастьян окинул взглядом выстроившиеся как на параде здания Цитадели, соединенные бегущими от одного к другому пересекающимися мощеными дорожками, пожелтевшее пастбище поодаль и плакучие ивы, призванные придать месту спокойный умиротворяющий облик.
Полицейские пропустили его без всяких вопросов. Переступив порог, Себастьян обнаружил еще один пост, на котором его попросили предъявить документы и нашли его имя в компьютере. Затем он прошел через арку металлоискателя, вдоль тела провели детектором, который запищал, почуяв лежащую в кармане мелочь. После чего, отметив у себя, что гость вошел на территорию министерства, указали дорогу к кабинету Исабель. Себастьяну пришло в голову, что такие меры предосторожности не совсем соответствуют рангу заведения. Или, может быть, реальная власть тайно переместилась и теперь сконцентрировалась в кабинетах манипулирующих статистикой личностей – тех, что благодаря опросам и анкетам как свои пять пальцев знали реакцию народа на любое, даже малейшее движение лидера; которые разрабатывали стратегию и тактику продажи имиджа правительства и вели рекламные кампании, способные заставить переварить даже несъедобное?
Длинный, хорошо освещенный прохладный коридор. Высокие стены пестрят плакатами, стендами и разноязыкими лозунгами, рекламируя бесчисленные планы правительства «усадить страну в эшелон Первого мира». Себастьян икнул. Реклама была отличного качества – по крайней мере в том, что касалось графического дизайна. Наверняка, «Имадженте». Сестра и ее шефы – настоящие асы в искусстве представлять и подавать повседневную ложь с таким потрясающим воображением, что легко напрочь забыть об отсутствии там и крупицы истины.
Кабинет находился в самом конце коридора. Себастьян постучал и услышал приглашение войти. Исабель разговаривала по телефону и жестом попросила его присесть и подождать. Себастьян устроился в кресле. На столике лежал номер «Тьемпос Постмодернос». Давненько не приходилось его читать. Впрочем, в этом нет ничего удивительного – меньше всего читают журнал те, кто над ним работает (ну, или читают в процессе работы над номером, а это вовсе не одно и то же: процесс охоты за новостями отбивает их восприятие как новостей). На обложке – фотографии Уилли Санчеса, лидера Сосаleros – Себастьян почему-то прочитал «Сосасоleros» – и старика Марино, главы рабочего движения, который без устали напоминал народу о чинимых в семидесятые годы Монтенегро зверствах и обличал его новых союзников, именуя их продавшимися власти трусами и ищущими клиента побогаче проститутками. Пробежав глазами несколько строк – что-то на тему подписания некоего пакта для противостояния «новой диктатуре Монтенегро», – он бросил это печальное занятие. Скучно и утомительно.
На Исабель сегодня была красная шелковая блуза и изрядное количество румян на скулах. Себастьян подумал, что в ней есть что-то от агента Скалли из «Секретных материалов» и попытался представить ее с телом Фокса Малдера. Образ получился впечатляющим, но не слишком привлекательным и уж совсем не эротичным – Себастьян в очередной раз убедился, что никогда не сможет изменить Никки. Только лишь познакомившись с – выражаясь словами Пикселя – «потенциально подходящей для греха» женщиной, он тут же видел ее с телом или лицом мужчины, а представители сильного пола были для него в этом плане совершенно неаппетитными.
– Очень рада вас видеть, – улыбнулась Исабель, повесив трубку. – Как славно, что вы пришли. Кофе?
– Добрый день. Должен признаться, ваш звонок меня заинтриговал. Но у меня мало времени – мне нужно в издательство. Да, спасибо, с молоком и сахаром, пожалуйста.
Она занялась приготовлением кофе. Себастьян почувствовал, что замерзает – в здании явно не работало отопление. На столе хозяйки высились груды бумаг и стояла фотография зрелого мужчины и двух подростков. Значит, замужем. Но кольцо не носит.
– Тогда я вкратце, – кивнула Исабель, подав ему кофе и снова усевшись за стол. – Мое начальство в восторге от вашей работы. Не только начальство – я тоже.
– Спасибо, – проговорил Себастьян, потирая разнывшееся колено. – Но вы же знаете, что это был пустяк. Дело заняло не больше часа.
– То, что для вас является простым и естественным, вовсе не представляется таковым для всех остальных. Талант – искусство, которое не преподают в университете.
Если Исабель вызвала его, только чтобы расхваливать на все лады, то он теряет время. Еще одна из множества разочарованных художниц? К чему она клонит, к частным урокам?
– Самые грандиозные проекты обычно зарождаются из маленькой незаметной идеи. Кстати, вы удовлетворены вашей зарплатой?
– А почему вы спрашиваете?
– Потому что нам известно, что нет. Мы вовсе не просим вас бросить работу в издательстве – мы знаем, что вам нравится заниматься журналом. Но, может быть, вы могли бы перераспределить свое время и по утрам работать в издательстве, а после обеда у нас?
– А «Имадженте» здесь тоже как-то участвует?
– Нет, никоим образом. О нашем проекте известно лишь узкому кругу посвященных. Вам придется подписать кое-какие бумаги о соблюдении полной секретности.
Себастьян обрадовался, что ему не предстоит иметь дело с бывшими коллегами, прожорливыми акулами, которым претила сама мысль об искусстве без торговой марки. Про сестру и говорить нечего – живи сейчас Ван Гог, она добилась бы, чтобы «Coca-Cola» финансировала работу над картинами в обмен на то, чтобы среди его подсолнухов фигурировала знакомая бутылочка с темной жидкостью.
Хотя, не следует быть таким неблагодарным. В «Имадженте» он научился работать в PhotoShop'е и открыл для себя чудо цифровой фотографии. Давно мертвые, застывшие, словно соляные столбы, снимки обретали новую жизнь, цвет, персонажей и значение. В юности Себастьяна привлекало рисование и нравилось фотографировать – но и то и другое не слишком сильно. Благодаря PhotoShop'y ему удалось совместить оба дела и, найдя свое искусство, почувствовать себя реализовавшимся. Уже одно это давало «Имадженте» право на жизнь.
– Естественно, мы хорошо заплатим. Значительно больше, чем вы получаете сейчас, – продолжала Исабель. – И всего за половину рабочего дня.
Себастьян обжег язык горячим кофе и, неловко повернувшись, смущенно уставился на изображавшую осенний лес картину на одной из стен кабинета без единого окна. Исабель затронула сразу две его чувствительные точки: необходимость в том, чтобы хвалили его работу и недовольство зарплатой. Как защититься от столь мастерски нанесенных ударов? Легко оставаться высокоморальным при отсутствии соблазнов. А не удержавшись раз, – причем согласившись на это падение с такой легкостью, какой и сам от себя на ожидал, – естественно было получить предложение, предполагавшее еще более быстрое скольжение по склону коррупции.
– Кого нужно убить? – спросил он с полуулыбкой, понимая, что в целях самоуспокоения следует оказать хотя бы минимальное сопротивление.
Почему, почему его так искушают? Если бы не они, Себастьян так и не узнал бы об этом темном уголке своей личности, и его представление о самом себе было бы более цельным и не зависящим от законов спроса-предложения.
– Многих людей, – также с полуулыбкой ответила Исабель.
Себастьян придал лицу шутливо-злодейское выражение, и Исабель тоже скорчила соответствующую гримасу, после чего на некоторое время воцарилась неловкая тишина, прерываемая только доносящимся с улицы стуком молотков.
9
В тот день Себастьяну никак не удавалось сконцентрироваться на работе. Он долго расхаживал из угла в угол, потом направился в редакционный отдел на втором этаже, где в недавно разделенной невысокими перегородками просторной «светлой комнате», словно выстроившаяся в ряд расстрельная команда, трудились журналисты и репортеры (щелканье клавиш – будто выстрелы в приговоренных).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22