В его грезах все в ней было так естественно, так просто, и не существовало рядом никого, перед кем надо держать марку, притворяться, казаться не тем, что ты есть…
Со временем Алекс перестал мечтать.
Автобус, бегающий вдоль бесконечной линии пляжей, доставил Вэла и Джинджер, немного недовольную тем, что пришлось тащиться в такую даль по жаре, к расщелине в скалах Кебрады. Здесь царило необычайное оживление.
Толпы туристов в предвкушении какого-то действа переговаривались и заваливали вопросами гида в большом мексиканском сомбреро.
Вэл заплатил несколько песо за вход и провел Джин, пытающуюся угадать, что происходит, на смотровую площадку.
Особая доля внимания приходилась на нескольких местных мужчин, которые стояли над обрывом, обмениваясь шутками, но видно было, что настроены они гораздо серьезнее, чем пытались показать.
– Это кто? – поинтересовалась Джинджер у Вэла, разглядывая подтянутые смуглые тела. Местные жиголо?
– Нет, что ты, – рассмеялся Вэл. – Это и есть клавадисты. Прыгуны.
– Как это? – не поняла она.
– Сейчас увидишь.
Вэл подвел Джинджер к краю обрыва. Она посмотрела вниз и, забыв о наличии перил, едва не вскрикнула, покрепче ухватившись за плечо своего спутника. Узкий разлом отвесно уходил вниз на многие метры, и на самой глубине неприветливой породы бурно пенилась вода, словно кипя в причудливом котле. Иногда сквозь всплески проглядывало каменистое дно – или это только казалось в пляске пенных волн? Джин как завороженная смотрела в это бурлящее чрево горы. Внезапно ей показалось, что вода в нем прибывает.
Она поделилась своим наблюдением с Вэлом, который хмыкнул и пояснил:
– Именно поэтому мы здесь и сейчас. Все самое интересное происходит во время прилива.
Это искусственно прорубленная щель – городу надо дышать. Горы превращают его в термос, здесь были бы духота и туман, если б не подобная вытяжка. В определенные часы в трубу накатывает волна, и…
Тем временем четверо мужчин по очереди помолились перед небольшим алтарем, расположенным на скале (это святилище Святой Девы Гваделупской, пояснил Вэл), и стали спускаться вниз. Джин ощутила неясное волнение – она не понимала ни слова по-испански, но воздух вокруг был так наэлектризован ожиданием, что она без слов уяснила, что все вокруг ждут чего-то из ряда вон выходящего.
Вскоре мужчины, которых Вэл назвал прыгунами, спустились и заняли место среди камней, на небольшой площадке на откосе скалы.
Они немного постояли, вглядываясь в играющую внизу бирюзовую воду, и вдруг один из них, пружинисто оттолкнувшись, подпрыгнул и, раскинув руки, полетел вниз со скалы.
Джинджер раскрыла рот в беззвучном крике и до побеления пальцев вцепилась в Вэла, почти физически чувствуя, как острые камни впиваются в тело, как если бы она была на месте этого безумца.
Туристы вокруг разразились одобрительными криками и аплодисментами. Голова ныряльщика показалась на поверхности, он довольно фыркнул и деловито поплыл к скале, чтобы подняться наверх.
– Как ты думаешь, какая там высота? – спросил Вэл, наслаждаясь впечатлением, которое произвел прыжок на чувствительную Джинджер.
– Н-не з-знаю… – пробормотала шокированная девушка.
– Двадцать метров! – торжествующе сообщил Вэл, словно самолично только что сиганул с высоты. – А у самой высокой площадки – тридцать пять.
– Да, но – как? Я была уверена, что это самоубийца и он разобьется. Это же страшно опасно!
– Да, и страшно, и опасно, – согласился Вэл. – Волна приходит всего несколько раз в день, а все остальное время прыгать просто нельзя – там слишком мелко. Прыгуны выступают в строго назначенные часы – одно шоу днем, четыре – вечером, при свете прожекторов и факелов. Это как раз то время, когда вода приходит и заполняет ущелье. Они знают, что делают. Это профессионалы, которые тренируются годами.
Джинджер во все глаза смотрела на отважных ныряльщиков. На смену испугу пришло восхищение.
– Жаль, я так перепугалась, что ничего толком не видела, – посетовала она. – Следующий раз, говоришь, только вечером?
– А это еще не конец выступления, – утешил ее Вэл. – Смотри.
Еще три прыжка Джинджер видела во всей красе, полностью теперь насладившись безупречностью движений храбрецов.
Последний, четвертый прыжок был с самой высокой площадки. Этот клавадист был самым старшим. Он дольше всех пробыл наверху перед алтарем – наверное, потому, что больше других заглядывал смерти в глаза, и ему было о чем просить Святую Деву.
Гибкое тренированное тело красиво вошло в воду, и туристы зашлись от восторга, краешком сознания представляя себя на месте героя, но понимая, что никогда не решатся это повторить.
Вэл смотрел на ныряльщика таким восторженным взором, что Джинджер не удержалась от подначки:
– Вот если у тебя карьера не задастся, переберешься в Акапулько и станешь этим… как ты сказал… Контрабандистом…
– Клавадистом. – Вэл рассмеялся. – Проще стать президентом Соединенных Штатов. А для такой профессии надо здесь родиться, вырасти и с детства тренироваться. Ты что, это же каста избранных.
– И часто они так… Прыгают? – Джинджер снова посмотрела вниз, в глубь расселины.
– Каждый день.
Джин попыталась представить себе жизнь человека, чья работа – изо дня в день прыгать с высоты на камни, едва прикрытые непостоянной изворотливой водой… И не смогла.
– Я бы хотела ощутить, каково это… Преодолеть страх и прыгнуть, почувствовать, как вода расступается, чтобы принять твое тело… И вынырнуть победителем.
Смуглые ныряльщики так впечатлили Джинджер, что она только об этом и могла размышлять. Во время обеда в ресторане отеля она думала не столько о еде, сколько об увиденном.
Даже лежа на пляже она не расслабилась и не задремала, вопреки обыкновению, а продолжала болтать, беспокойно вертясь под солнцем с боку на бок. Вэл не ожидал, что предложенное им зрелище возымеет подобное действие.
– Мне кажется, ты сегодня ночью не заснешь, – усмехнулся он, бросая со своего пляжного лежака ехидный взгляд в сторону Джинджер. – Может быть, ты просто запала на кого-то из них?
– Да ну тебя, – наморщила точеный носик Джин. – Я не имею дел с дикарями. Но это было так впечатляюще…
– С дикарями? Опытные клавадисты пользуются таким уважением, что городской глава почитает за честь сесть с ними за стол. А насчет ощущений… Как ты относишься к аквапарку?
Это, конечно, не прыжок со скалы, но поверь мне – пролететь по винтовому желобу и плюхнуться в воду – это тоже захватывает дух.
– Но это как-то… несолидно, – неуверенно возразила Джинджер. – У всех на виду лететь вверх тормашками…
Вэл застонал, закатил глаза и перевернулся на спину.
– Можно подумать, что сейчас на тебе деловой костюм, застегнутый на все пуговицы, и туго затянутый дамский галстук. Джин, ты даже на пляже думаешь, как бы не уронить своего достоинства? Я от очаровательной молодой девушки слышу слово «несолидно» или от лысеющего банкира средних лет? Кем ты себя считаешь – миссис Буш или королевой Елизаветой?
Джинджер обиженно заморгала.
– Но… Ведь… Есть же какие-то представления о приличиях…
– Какие-то. А не черт знает какие. По-твоему, все, кто не ходит на твои чопорные рауты, а веселится искренне и с душой, – страшные развратники? Разве тебе не понравилось тогда на танцах? Не ты ли танцевала лучше всех и громче всех смеялась?
– Но потом меня ограбили, – напомнила она.
– Это случилось потому, что ты пошла на танцы? Или потому, что кто-то разгуливал ночью по рабочему кварталу в бархате и в туфлях за пятьсот баксов, помахивая вечерней сумочкой? Разве я не просил тебя надеть джинсы и кроссовки? И взять машину? Ладно, проехали, дело прошлое.
– Ну уж нет, не проехали. Ты сказал – и мне позволь. Кто меня уговорил – нет, вынудил туда пойти? Разве ты не взял на себя ответственность за мою безопасность, приглашая меня? Разве я могла знать, что творится по ночам в рабочих кварталах?
– Могла. Ты знала. Ты там выросла, – невозмутимо ответил Вэл. – А когда «звезда» не прислушивается к рекомендациям охраны, «телохранитель» снимает с себя всякую ответственность..
– Да я… Да я сейчас… – Джинджер задохнулась от возмущения, резко села на своем лежаке и схватила полотенце, намереваясь запустить им в дерзкого негодника.
–..Ка-а-ак пойду и как скачусь с водной горки! – закончил за нее Вэл.
Он подошел к Джинджер и сгреб ее в охапку вместе с полотенцем.
Она еще немного побрыкалась, возмущенно пыхтя, но потом, ласково прижатая к широкой горячей груди, смущенно затихла и позволила себя унести на соседний пляж, где блестели мокрыми поверхностями на солнце водные аттракционы.
– Тебе же самой надоела игра в принцессу, – тихо добавил Вэл, наклоняясь к Джинджер так низко, что светлая прядь его длинных волос защекотала ей лицо. – Пора поиграть в счастливую и веселую девушку, у которой нет никаких забот.
– Поиграть? Я хотела бы такой стать, – вздохнула Джинджер.
Вэл был прав. Джинджер выросла не в особняке элитного квартала, а в одном из самых дешевых районов города. Родилась она не в Далтонморе, а на ферме где-то ближе к югу. Ее папаша баловался мутным пойлом, которое мать гнала на продажу, и однажды под парами алкоголя застрелил женушку из дробовика, застукав с соседом – таким же, как он сам, фермером, пьяницей и дебоширом (а других типажей в округе и не водилось).
Как ни странно, это печальное событие спасло Джинджер жизнь. Страшно подумать, в какой обстановке она прозябала бы сейчас, если бы отец тогда не сел и ее не забрали бы в приют при мормонской общине.
В приюте Джинджер отмыли, расчесали ее длинные густые волосы, научили аккуратно одеваться, запретили произносить некоторые слова – и оказалось, что она вполне симпатичный и временами милый ребенок, хоть и со сложным характером. Невеселое раннее детство не могло не наложить свой отпечаток.
Однажды сестры велели всем девочкам собраться в зале, где обычно проходили музыкальные занятия. Это происходило так: сестра Мэри играла на фортепиано, а воспитанницы пели религиозные гимны ее собственного сочинения тоненькими-тоненькими голосочками, напоминающими жалобное скуление кутят.
Гимны, надо признать, были дурацкими.
В тот раз все происходило как обычно, кроме одного: музыкальное занятие было в этот день уже вторым, его повторили специально для гостей. Две дамы средних лет вошли в зал в сопровождении сестер, благодушно улыбаясь детям, и присели рядышком на стульчики напротив хора.
– Девочки, это мисс Гринделл и мисс Нортонхилл. Пожалуйста, исполните для них ваш самый любимый гимн, – попросила директриса приютской школы и кивнула сестре Мэри, которая тут же заиграла вступление.
Девочки запели:
Как красиво было утром,
Ярко солнце так сияло,
Птички весело там пели
И весь день весна была!
Мисс Гринделл – худощавая женщина, одетая в черные брючки и элегантную белую водолазку, – с улыбкой кивала в такт, любуясь бедными милыми ангелочками, пищащими свою несусветную чушь. Мисс Нортонхилл – особа гренадерского вида в джинсах и клетчатой мужской рубашке, обладающая, как выяснилось позже, глубоким густым контральто, ее чувств не разделяла. На ее лице грубой лепки читалось не умиление, а безграничная жалость к затюканным детишкам и ирония в адрес их наставниц.
Она вообще, как позже смогла заключить Джинджер, была умнее своей подруги и обладала критическим складом мышления и недюжинными аналитическими способностями.
И, один в лесу тенистом,
Иосиф Господа просил…
– старательно выводили малышки.
Маленькая Джинджер немного смущалась. Теперь, перед лицом посторонних, она чувствовала, что сочинение сестры Мэри не тянет на пять баллов. Особенно ее утверждал в этой мысли кривящийся рот мисс Великанши Нортонхилл.
В школе на уроках английской литературы стихи были не менее нудные, но более складные.
Когда девочки закончили пение, мисс Гринделл захлопала в ладоши.
– Ой, какие вы молодцы! Какие молодцы! – восклицала она.
– Бедолаги, – вздохнула мисс Нортонхилл. – Невесело же вам тут живется.
– Может быть, вам хочется поговорить с девочками? – подсказала сестра Клэр. – Задать им какие-нибудь вопросы?
– Да, пожалуй, – согласилась мисс Нортонхилл. – Например… Крошки, вам нравится песня, которую вы только что исполнили? Вот тебе, например? – Она кивнула маленькой девочке с туго заплетенными белесыми косичками.
– Да, конечно! – заученно отбарабанила малышка. – Сестра Мэри заботится о нас и сочиняет замечательные гимны! Они о том, как надо служить Господу, чтобы быть хорошими девочками и хорошо учиться!
Гринделл закивала, а Нортонхилл нахмурилась и продолжала опрос:
– Ну а ты?
На этот раз вопрос был адресован рослой двенадцатилетней брюнетке с прической-каре. Глядя на нее, не догадаешься, что это не прическа, а кара. Пару месяцев назад сестры остригли роскошные косы беглянки в отместку за то, что девочка смылась из приюта и отправилась путешествовать автостопом, да села по ошибке в машину шерифа, который вернул ее назад.
– Ну нравится, – хмуро подтвердила та. – Если мы будем просить Боженьку и все такое, он пошлет мне хорошего мужа, богатого и который драться не будет.
– Салли, что ты говоришь! Как не стыдно о таком думать! – зашипела на нее одна из воспитательниц.
Взгляд мисс Нортонхилл обратился к хорошенькой малышке с огромными светло-серыми глазами и роскошными каштановыми локонами, которую не портило даже серое платье воспитанницы.
– А ты что скажешь?
Джинджер – а это была она – замялась. Сестры твердили, что ложь – это страшный грех, но за правду сурово наказывали. И она уже готова была солгать, но вдруг поняла, что эта огромная тетя с добродушным мужеподобным лицом ждет от нее совсем другого. И если сейчас Джин побоится и скажет то же, что все, гостья потеряет к ней всякий интерес и равнодушно отвернется к другим девочкам, продолжая свой опрос.
И Джин решилась.
– Нет, что вы, мисс, – искренне ответила она. – Это полное дерь… – Девочка осеклась под злобным взглядом директрисы и растерянным – сестры Мэри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20