Жажда, голод, ненависть...
Нет, наверное, я не прав.
Хорошие ребята, самозабвенно любящие свою работу, нашедшие в ней свое
предназначение, верящие в нее. Именно, беззаветно верящие... Предположим,
мне запретят писать, и за любой исписанный мной листок - каторга. Смог бы
я жить? Смог бы, я думаю. В последние годы я столько раз отказывался от
того, что составляет смысл моего существования, что отказаться еще раз -
такая мелочь, что и говорить смешно. Сейчас я отказываюсь легко и
профессионально, как хорошо отлаженный механизм, даже не без кокетства. И,
наверное, где-то в глубине души завидую людям, которые отказываться не
научились и учиться не собираются. Может быть, поэтому я и пытаюсь
обвинить их в несуществующих грехах. Нужно быть честным с самим собой, я -
человек без будущего, человек, который давно пережил свои мечты и желания,
человек, у которого не осталось ничего святого за душой. И я завидую им.
Он представил, как парень возвращается на базу после акции, ставит
автомат в пирамиду, сдирает с себя вонючий комбинезон, принимает душ и,
облачившись в белоснежную рубашку, подобрав галстук по настроению,
принимается за работу. Он счастлив эти три, четыре, пять часов, которые
может посвятить своей работе... Впрочем, вряд ли все так красиво и
романтично.
Терроризм - дело хлопотное. Физподготовка, это раз, в прошлом они
почти все были хлюпиками, военная подготовка, тактика, чистка оружия,
разработка операций, патрульная служба да и хозяйственная деятельность
тоже на них, не домработницу же они нанимают. Так что, если у них и
остается личное время, вряд ли они тратят его на науку... Впрочем, очень
может быть, что в подполье давно произошло расслоение - одни (талантливые)
наукой занимаются, другие (рядовые) определены в боевики. Кстати, не
потому ли и Николеньку разыскивают, что он давно забросил свои галактики,
оказавшись неспособным, и стал мстить за это и себе, и другим. Опять
ошибаюсь - они там все гениями себя почитают, иначе какой им смысл в
подполье соваться, если они не гении... Не так воспитаны.

Дома, за чашкой кофе, Поль еще раз запретил себе забивать голову этой
ерундой. Материала очень мало, все равно ничего не получится, тем более,
что он никак не мог понять причины их фанатизма и цели их движения. А без
этого вся их деятельность казалась Полю детским костюмированным
утренником. Он вспомнил, что года два тому назад уже пытался выжать
что-нибудь из этой темы, даже завел специальную папку, куда собирал
газетные вырезки и собственные записи слухов и легенд, которыми движение
обросло, как морской лайнер ракушками.
Он не поленился достать ее с антресоли и, стряхнув пыль, швырнул на
свой письменный стол. Папка остро и неприятно пахла слежавшимися бумагами
и многолетней книжной плесенью, когда-то эти запахи будили его энтузиазм,
а теперь вызывали, пожалуй, лишь заурядное чувство брезгливости.
Работать уже не хотелось. К тому же пора было собираться в
"Андромеду".
Интересно, подумал он, наскоро побрившись и отмыв руки своим любимым
мылом. Неужели на земле есть люди, которые могут обойтись без кабака.
Этакие молодцы, способные трезвыми глазами смотреть на свою радость и на
свое горе, умеющие систематически работать без дозаправки. Наверное, им
можно позавидовать... А может быть и нет... Черт их знает.

Третья рюмка всегда была для Поля критической, он ждал ее с каким-то
детским любопытством, потому что ему самому было интересно, куда заведет
его подогретое алкоголем воображение. На этот раз он во всей полноте
прочувствовал, что живет неправильно.
Почему я так мало волнуюсь в последнее время? Неужели мои чувства
атрофировались? Боже мой, какая нелепая, непоправимая беда. Господи, как
это пошло и глупо - ничего не чувствовать, ни во что не верить... Молю
тебя, не допусти.
Он налил себе еще немного джина.
Я разучился быть естественным, я не способен больше на самое обычное
безрассудство. Неужели, сбылось детское проклятье? Все, все твердили -
подрастешь и будешь гоняться за лишним куском хлеба, позабыв о своих
претензиях и счастлив будешь, только когда урвешь кусок пожирнее. Совесть,
идеалы - все эти слова потеряют четкость, расплывутся под напором желаний,
легко поддающиеся любому толкованию.
Господи, мне уже сейчас хочется хапать, хапать, подгребать под себя.
Неужели я никогда ничего не захочу больше сделать без выгоды для себя? И
мой мозг, мое проклятье, будет стоять на страже моего благополучия, хотя
его никто не просил об этом.
Я не действую. Я статичен, как античный ночной горшок. Рассуждаю,
болтаю, часами что-то обмозговываю и не действую... И удивительное дело -
не хочу действовать. Более того, мне кажется, что это бездействие и делает
меня человеком. Парадокс? Ну почему, есть люди действия, есть люди
бездействия. Эволюция нуждается и в тех и в других. Неизвестно, в ком
больше. Ничего не поделаешь, это диалектика - единственное обоснование
пошлой и скучной философской категории, которую мы называем человеческой
жизнью. Не нами это заведено, не у нас и голова должна болеть, потому что
лично я именно в бездействии обретаю истинное величие. Я - молчаливое
большинство!
Впрочем, эта болтовня бессмысленна - а не действую я по той простой
причине, что никому мои действия не нужны. Мне негде применить свои силы,
и это, пожалуй, очень обидно. Что бы я ни сделал, все принадлежит Великому
Уравнителю - мусорной корзине. А если, мне удастся сделать что-нибудь
по-настоящему большое, что не влезет ни в одну мусорную корзину, тогда,
конечно, придется повозиться, подыскивая для моего творения местечко прямо
на свалке.
Но и это только самообольщение для поддержания самомнения и душевного
равновесия. Мол, силы некуда применить, а то бы я вам показал, как надо
работать, творить, полностью отдаваясь и так далее. Красивая поза
незаслуженно обиженного человека, этакого героического в своем роде
мученика (неужели пробьюсь!). Вот если бы, то тогда, конечно, я бы смог...
Примерно так я всем и говорю, когда спрашивают. Жаль только, что с
некоторых пор и сам-то в эту ахинею не верю. Меня перестали подогревать
длинные периоды из цикла "я самый великий". Я - то, что я есть, ни на что
большее не способен и не хочу быть способным...
Из темноты вновь появился Федор. Он был потный, возбужденный и
красивый.
- Держи, - он протянул Полю бутылку. - Но пока не открывай. Здесь
одна девочка с трудом сдерживает в себе желание познакомиться с тобой... Я
сказал, что после Конгрива ты на втором месте. Это, по-моему, ее здорово
распалило, хотя сомневаюсь, что она знает, кто такой старина Билли.
- Как, впрочем, и ты сам. За всю жизнь ты не прочитал ни одной пьесы.
- Пускай так... Вот ты нам и расскажешь, чем же хорош старик Уильям,
и почему ты его еще не сделал.
- Не надо девочки. У нас есть более важная тема для разговора.
- Мой долг, долг твоего товарища, доставить ее сюда.
- Я сказал - нет.
- Напрасно. Не одобряю... Спорить не буду - дело твое, но не одобряю.
Замечательная девочка, надо сказать, благовоспитанная, из хорошей семьи.
Ее папа на кондитерской фабрике не последний человек, скажу больше -
первый! Что с того, что она считает дружище Конга составителем комиксов
для воскресного приложения к "Спортивному листку"? Разве у нас нет
недостатков? Посмотри на себя! Ну и рожа!
- Иди к черту!
- Ухожу, ухожу, - обиделся Федор, но за столиком остался, продолжая
что-то говорить про себя, обиженно размахивая длинными руками.
В "Андромеде" было сумрачно и прохладно, как всегда, как на болоте.
Непонятно отчего хорошо думалось. Поль уже и забывать стал, когда ему
хорошо думалось в последний раз. Давно, давно, давно, давно, давно... Вот
и получается, что болото - отличнейшая вещь! Как жаль, что за
повседневными заботами забываешь о совершенно необходимых вещах, без
которых того и гляди - загнешься. Например, болото. Почему я издеваюсь над
собой, просиживая штаны вместе с этими идиотами на вонючих фешенебельных
курортах? Что там хорошего? Вечно пьяный, потный, по горло в грязи!
Уверен, что на болоте все было бы по-другому. Например, я где-то слышал,
что болотный воздух полезен для здоровья, подлечусь. заберусь в глухую
лесную сторожку. Может быть, наконец-то, удастся пожить в свое
удовольствие. Бродить буду один, и чтобы вода была слышна при каждом шаге,
и чтобы почувствовать свои мускулы, и чтобы землю твердую нащупывать с
трудом и верить только в себя... А еще - тяжелый рюкзак за плечи, и каждые
два часа - глоток джина, как лекарство. Может быть и удастся избавиться от
проклятого тумана в башке.
Значит, прав был таксист, жизнь действительно зародилась в болоте, и
люди произошли вовсе не от обезьян, а от добрых зеленых лягушек. Жаль, что
они порастеряли большинство своих достоинств, доверчиво связавшись с
эволюцией. Ходят теперь на задних лапках. Перед кем, спрашивается?
Только скучно там будет, на болоте, девочек ведь днем с огнем не
найдешь.
- Скучно, - сказал Федор и плеснул себе и Полю джина. - Проклятые
порошки! Это из-за них моя жизнь не удалась! Не для меня это, вот что я
думаю. Чем больше стараюсь, тем хуже выходит, разве я виноват, что у меня
их организм не держит! А шеф требует - никакого тебе, говорит, продвижения
по службе не будет, если отказываешься. Как будто я не понимаю! Только не
могу я - не могу.
Он замолчал, потом расплылся в улыбке и попросил:
- Расскажи мне что-нибудь?
- Что же мне тебе рассказать?
- Что-нибудь. Чем ты сейчас занимаешься?
- Пью с тобой в "Андромеде".
- Нет.. Что ты сейчас пишешь?
- Рекламы для телевидения.
- Опять не так. Что ты пишешь серьезное?
- Серьезное? Зачем?
- Перестань крутить! Запираться бессмысленно, а скрывать что-нибудь
от друга грешно.
- Ты веришь в бога?
- Я? Нет, конечно, это я так, к слову пришлось. А бога нет.
- А вот это ты напрасно. Наш Создатель проделал большую
организационную работу, и недооценивать его просто глупо. Другое дело, что
его моральные критерии несколько отличаются от наших, так что инакомыслие
ему, пожалуй, пришить можно, но разве это повод, чтобы отрицать его
существование?
- Ты что это? В бога, что ли, веришь?
- Понимаешь, верить и не верить - вещи одного порядка.
- Однако...
- Верю я или не верю - дело моей совести и касается только меня.
Пожалуй, я скоро займусь организацией самой реакционной и самой
консервативной и догматической секты в истории человечества, если,
конечно, это не будет слишком скучно и утомительно.
- Ты это серьезно?
- Как никогда. Разве я не говорил, что у меня было Видение, и
Господин Агнец раскрыл мне планы нашего Вседержателя относительно
человеков, а заодно и смысл его, Господа нашего, существования?
- Так я тебе и поверил!
- Создатель наш не настолько глуп, чтобы рассчитывать на веру
людишек, поэтому Агнец привел мне соответствующие доказательства,
удостоверяющие истинность Видения.
- Вот как? Ну-ка, ну-ка!
- А стоит ли? Ведь сказано: не мечите бисера перед свиньями, чтобы
они не попрали его ногами и, обратившись, не растерзали вас.
- А вот хамить бы не надо.
- Ладно... Слушай дальше...
- Иисус Христос, оказывается, писатель. Не знаю, прилетел ли он к нам
на тарелке и, увидев всеобщий развал, принялся собирать материал о самом
бестолковом мире во Вселенной, может быть, мы куклы, с помощью которых он
моделирует интересующие его эпизоды, а может быть, то, что мы называем
жизнью, всего лишь более или менее удачные страницы многотомной эпопеи
убогого калеки и наркомана, реализованные в каком-нибудь пространстве
литературного бытия.
- Не получается у тебя сегодня, - перебил его Федор. - Скучно.
- Правильно. Истина всегда скучна. Нет тайны, нет и
привлекательности. Аксиома.
- Так уж сразу и истина! Почему?
Поль на минуту задумался.
- Во-первых, мне это нравится. Во-вторых, разве это не разрешает
самый мучительный в истории человечества вопрос - почему Богу так
откровенно наплевать на людей? Подумай сам, что делать писателю, если все
его герои честны, добры, счастливы, обеспечены? В этом все дело.
- Обидно как-то, ты не находишь?
- Почитай библию, славно написано, надо сказать. Там доказательств
навалом. Разве не сказал Иисус: "Не хлебом единым будет жить человек, но
всяким словом, исходящим из уст моих"?
- Но почему писатель? - упорствовал Федор. - Человек пришел, устроил
цирк, костюмированный утренник, как ты любишь говорить, и при этом,
кстати, не написал ни единой строчки. С тем же основанием его можно
считать рок-певцом!
- "Потому говорю людям притчами, что они видя не видят, и слыша не
слышат, и не разумеют..." Балда, разве не ему мы обязаны появлению библии,
величайшей в истории человечества книги!
- Но не он же ее написал!
- Идиот, что же по-твоему, если я напечатаю на машинке что-нибудь
антиконституционное - ее поволокут в каталажку?
Поль раскраснелся, его голос, обычно тихий, набрал силу и гремел
теперь на весь зал:
- "За всякое слово, которое скажут люди, дадут они ответ в день суда:
ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься.."
Федор засмеялся:
- Это уже не писатель. Критик.
- Не перебивай. "Если кто скажет слово на Сына Человеческого (то
есть, писателя), простится ему, если же кто скажет на Духа Святого
(понимай, как творчество, вдохновение), не простится ему ни в семь веков,
ни в будущем.
- Ты что это - всерьез?
- Простите, пожалуйста, - к столику подошел высокий парень в джинсах
и грязном мятом свитере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12