Политика дело жесткое и часто страдает существенным
изъяном - тактические соображения, к сожалению, нередко перевешивают
стратегические... Смотрите, как забавно получается. вас, как писателя, это
должно заинтересовать - меня, хулителя свободы, духовное достояние нашего
общества, каковым вы, конечно, являетесь, сколько бы ни выпендривались,
волнует больше, чем "солдат науки"... Парадокс.
- Надуманный, гражданин следователь, - вставил Поль. - Не берите в
голову. культура часто ставит неспециалистов в тупик.
- Ага... Вы действительно были бы хороши в философском диспуте, как я
и предполагал. Обязательно схвачусь с вами, и пусть победит сильнейший. Но
сейчас я с вами соглашусь - это действительно парадокс не для меня, а для
вас. Вот и подумайте над ним серьезненько. Дома, естественно, дома. Ваши
ответы меня удовлетворили, я вас отпускаю. Вот только занесем в
протокольчик, что вы находились в квартире профессора Серебрякова, когда
произошел этот печальный инцидент.
Привлекают вас будущие покойники. Уж, не экстрасенс ли вы случайно?
Биополе? Научили бы... А еще лучше - поступайте к нам на службу. А? Не
хотите.. Зря. Спецодежда. Премии. Загородная база.. Я не тороплю вас,
подумайте, обсудите с женой. кстати, женитьба такой важный шаг, зря вы так
необдуманно, впрочем, дело молодое...
Следователь тяжело приподнялся и, уставившись на Поля
невыразительными водянистыми глазами, протянул ему бумажку - пропуск.
- Вы свободны, Кольцов. Постарайтесь больше не попадать к нам. Да..
Вот что еще.. Хочу дать вам совет. Из тех, что дешево стоят, но дорого
ценятся - держитесь подальше от фантастики. Не надо это никому. Игры в
фантастику сейчас крайне вредно отражаются на здоровье пренебрегающих
советами. Крайне вредно. Даже я уже не смогу вам помочь. Пишите о
незадачливых влюбленных - по-моему, сейчас подобная литература пользуется
устойчивым спросом.

Только очутившись дома, в своем кресле, Поль почувствовал как устал.
Ему хотелось одного - закрыть глаза и ни о чем больше не думать. Однако,
увидев перед собой злое лицо Надежды, он понял, что отдыхать, пожалуй,
рановато. высший гнев, обуревавший ее - никудышняя защита от умело
поставленных вопросов. Стоило воспользоваться этим и узнать, например,
имеет ли подполье какое-нибудь отношение к убийству Серебрякова.
Невооруженным глазом было видно, что совсем маленькая толика рассчитанного
хамства заставит Надежду окончательно потерять контроль над собой, и тогда
вместе с черной руганью она выплеснет и нужные ему фактики.
- Пожрать бы чего, а, Надя?
- Ну и где ты был? - спросила она.
- А что такое?
- Где ты был?
- А где я был?
- Отвечай по-человечески!
- Можно и по-человечески... Но зачем тебе надо знать, где я был? Уж
не ревнуешь ли?
- Нет. Я не ревную. Я хочу знать, где ты был.
- Мероприятие Ц возложило на меня чрезвычайно важную задачу, для
решения которой требуется время, в том числе и ночное, - скучным голосом
сказал Поль. - Что здесь непонятного? Забыла, что такое дисциплина? Откуда
я знаю, могу я отчитываться перед тобой или нет? Предъяви документ, и я
тотчас все тебе расскажу.
- Не юродствуй! В 16.30 ты вышел из под контроля. Ребята потеряли
тебя. Понял? Не нравится, что твои поступки контролируются? Скрываешь
что-то? Начал двойную игру?
Вот так-то лучше, с удовлетворением отметил Поль. Сейчас пойдут
фактики...
- Чушь. Зачем мне уходить от своих? Чушь! - упорствовал он, а затем
шепотом добавил: - Хорошо, я скажу, но только никому, поняла... Я уходил
от властей. Ты же, наверное, знаешь, я пошел к Серебрякову. А его убили.
При мне. Понимаешь?
- Зачем ты пошел к нему? Зачем? Опять эта фантастика! Тебе она еще
выйдет боком!
- Точно.. Поэтому я и уходил.
- Ушел?
- Нет.
- Как нет? Ты был в участке?
- Меня же не спрашивали - хочу я или нет. Взяли, руки заломили и
поволокли. На допрос!
- Тебя допрашивали? Как же тебя выпустили?
- Наденька, дай пожрать, умираю!
- Мерзавец!
- Да не расстраивайся. Следователь мне попался знакомый. Записал в
протокол, что я находился в момент выстрела в комнате убитого и отпустил.
- Ты же просто идиот! Тебя же провели как ребенка!
- Почему ты так решила?
- Какой же ты дурак! Неужели не понимаешь, если в Центре еще раз
услышат от тебя хоть слово о фантастике - считай, что я вдова! Я тебя
предупредила!
Вот теперь можно и отдохнуть, с удовлетворением понял Поль. Правда,
обед придется готовить самому.

Имею ли я право на скорбь? Профессор погиб как солдат. Лучший
памятник для него - моя борьба. А когда придет пора умирать мне, надеюсь,
что на смену придет следующий. Вот и все. И ни к чему здесь слова о
служении человечеству или благородной идее, или всеобщей благодати. Нет
здесь никакого служения и быть не может. Сомневаюсь, что человечество
можно заинтересовать борьбой с Процессом.
Ладно, ближе к делу.
Со слов Надежды получается, что подполье непричастно к убийству
Серебрякова. А интерес ко мне проявляют только из-за ареста. Боятся, что я
их заложу? Вот уж поистине - мания величия!
Удивительным же во всей этой истории представляется то, что в
последнее время я что-то часто стал слышать о моем пристрастии к
фантастике. И власти, и подполье проявляют в этом какую-то странную
солидарность - они ненавидят фантастику - это бросается в глаза. И все это
настолько бессмысленно, что в голову приходит странная мысль - не
проявление ли это Процесса? Странное проявление, надо сказать. Но очень
наглядное. Вот ведь как красиво получается - с одной стороны власти и
подполье, с другой Ленка и профессор.
Профессор, скорее всего, чувствовал Процесс и боролся с ним, но
Лена... Она ведь не против... Она за то, чтобы я писал фантастику и
печатал ее. Смешно, но этого оказывается достаточно, чтобы и она оказалась
врагом Процесса. Нет, здесь что-то не так...
Кстати, а причем здесь фантастика? Похоже, что это очень важный
момент. Находятся умники, для которых фантастика - литературный прием,
ставящий человека в экстремальную ситуацию. Чушь. Экстремальные ситуации
нужны фантастике не больше, чем традиционной литературе, как
вспомогательное средство для поддержания интереса читателя. Разница, и
существенная, в другом. если в основном потоке художественной литературы
отражение действительности основано на общепринятых философских
концепциях, то фантастика использует новые или нетрадиционные...
В свое время Серебряков потряс меня своим ответом на довольно
невинный вопрос - есть ли биополе или нет? "Если вы материалист, - ответил
профессор, - то биополе есть, если идеалист - нет, потому что вы прекрасно
опишете любые нетрадиционные явления и без помощи понятия поля. Все дело в
философской концепции, которой вы придерживаетесь".
В этом смысле фантастика явно имеет преимущество перед традиционной
литературой, поскольку просто невозможна без философского осмысления
действительности.
Что ж, это уже кое что. При таком подходе проясняется и вопрос с
ненавистью к фантастике - мне, оказывается, настоятельно рекомендуют
оставаться в прежних представлениях. Получается, что понять Процесс можно
только применяя новый подход, новую философскую концепцию. И не потому,
что мне так хочется, скорее всего мы уже давно попали в фантастическую
ситуацию, остается только сообразить, в чем она заключается...
Дело!

Следующие три дня Поль писал фантастический рассказ. Надежда
уговаривала его бросить это опасное дело, ругалась, выходила из себя от
негодования, но помешать работе была не в состоянии.
Сюжет, кстати, был прост. Из тех, где герой и не думает попадать ни в
какие экстремальные ситуации.

Об этом чудике мало кто знал. Общественное признание его не
интересовало. Впрочем, когда-то в молодости, он написал тоненькую книжку
"Покайтесь, мерзавцы, пока не поздно!", в которой пытался обосновать
собственную идею спасения человечества, основанную на добровольном отказе
от природного права на свободу выбора. Довольно сомнительная, надо
сказать, идея.
Книжка имела кратковременный успех среди интеллектуалов, хотя идеи
автора и можно было принять за одно из направлений евгеники. Не
биологической, впрочем, а духовной. Все беды современного общества
проистекали, по его мнению, из-за недисциплинированности духовных
потребностей. "Человек, - писал чудик, - не может впредь оправдывать свои
духовные искания пресловутым - а мне так хочется. Духовная эволюция
перестала быть игрой в желания и амбиции отдельных индивидуумов. Она
окончательно оформилась в целенаправленный процесс, требующий для
успешного развития изрядной доли фанатизма и самоотречения от своих
функционеров. Так что каждый, для кого эволюция не пустой звук, обязан
впредь четко выполнять ее программу, а не кокетничать со своими
потребностями и желаниями".
Главный козырь в предполагаемой борьбе с индивидуализмом наш чудик
видел в индустриализации духовного развития. Алгоритм предлагался простой
- выбирается инициативная группа, которая решает, что для эволюции
полезно, а что, наоборот, вредно, она и выдает задания всем функционерам
духовного развития - ты должен картинку нарисовать, а ты - стих сочинить.
И так далее.
Желающих приобщиться к индустриализации духовной эволюции, впрочем,
не нашлось. Нет, сначала кое-какие группки образовались, но вскоре
распались. Заленились.
Чудик наш обиделся, что идею, выстраданную им, не поддержали, и
отошел в тень. В конце концов его никогда и ничто всерьез не интересовало
кроме служения эволюции.
Время залечило душевную рану. И показалось чудику, что пробил его
час. Решил он вступиться за простого человека, усмотрев в развитии
автоматизации, компьютеризации и робототехники угрозу человеческой
нравственности. Его аж передергивало, когда он узнавал, что вместо
уважаемого всеми, заслуженного, достигшего мастерства в своем деле
сверлильщика устанавливают робота. Или вместо глубокоуважаемого, опытного
начальника используют персональный компьютер.
"Новый луддит" - так он называл себя - принялся крушить и уничтожать
все подряд и роботов, и компьютеры ради прекрасной идеи дать возможность
человеку жить в труде и заботах...
Однажды, правда, после успешной акции, он неожиданно сообразил, что с
трудом может понять, как смысл жизни может состоять в производстве болтов,
гаек или холодильника бытового. Или необходимости покрикивать на
подчиненного... Мелковато получалось. И потерял он веру, что человек живет
ради производительного труда. Вот тогда-то ему впервые в жизни стало
стыдно.

- Надя, - крикнул Поль, удовлетворенный текстом. - Поесть бы
чего-нибудь. Что там у нас на обед?
- Готовь себе сам, если хочешь, я ухожу!

Поль сварил себе кастрюльку рыбного супчика и приготовился к обеду.
Но поесть не удалось.
Скрипнула входная дверь, и в комнату ввалился Фердинанд и два
мальчика из его личной охраны. Вот, оказывается, куда побежала Надежда -
жаловаться.
Фердинанд был серьезен и мрачен.
Уж не мое ли персональное дело они пришли сюда разбирать? - сообразил
Поль. Что ж, посмотрим, чем они, собственно, не довольны. Пусть-ка
объяснят. А если учесть, что ирония, как известно, не сильное место
Фердинанда, можно будет и развлечься.
- Вы, наверное, удивились нашему визиту? - спросил Фердинанд,
рассчитывая взять в свои руки инициативу.
- Нет. Я ждал вас и хочу задать вам несколько вопросов.
- Вопросы будем задавать мы...
- Почему?
- Потому что..
- Но это оскорбительно. Я выполняю специальное задание мероприятия Ц,
подвергаю свою жизнь опасности и вот - благодарность. Ворвались,
подвергаете меня оскорблениям. Может быть, обыщите? Нет, скажите прямо,
будете обыскивать?
- Подождите, Кольцов. Никто вас не оскорбляет, мы хотим задать вам
несколько вопросов. Это, кстати, входит в нашу компетенцию.
- А-а.. Раз так, конечно.. Задавайте.. Я отвечу. Прошу вас,
начинайте.
- Мы не нуждаемся в вашем разрешении. Вы, Кольцов, наверное, не
понимаете всей сложности своего положения.
- Что же это у меня за положение такое? Вы о положении, следователь о
положении... Почему честное выполнение обязанностей, возложенных на меня
руководством, должно порождать какое-то особое положение?
- Все дело - как вы их выполняете! Мы пришли проверить это.
- Что ж.. Если без оскорблений нельзя обойтись.. Спрашивайте..
- Зачем вы ходили к профессору Серебрякову?
- А как мне начинать контрпропаганду? - изобразив благородный гнев,
воскликнул Поль. - Должен же я узнать настроение наиболее авторитетных
ученых?
- Почему же тогда вы говорили с ним о машине времени и нуль-т?
- А о чем мне с ним надо было говорить? О тракторах и сеялках? Должен
был я начать разговор!
- Но почему о машине времени и нуль-т?
- Да мы с ним всегда говорили о машине времени...
- Вот как.
- Конечно. Тесные двойные и машина времени - любимые наши темы для
разговора.
- Неубедительно, Кольцов.
- Я понял - это судилище!
- Не паясничайте... Что вам сообщил Серебряков?
- Я так понял, что вы подслушивали? Значит, сами знаете. Зачем же
спрашивать?
- Верно. Знаем. Так что скрывать бесполезно!
- А я не скрываю. Я готов содействовать.
- Что вам сообщил Серебряков?
- А разве вы сами не знаете?
- Сойер, - вскинулся Фердинанд. - Дай-ка ему по ушам.
- Зачем по ушам? Не надо. Я больше не буду, - заверил Поль, когда
увидел, что здоровяк Сойер медленно продвигается к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12