Особенно — жизненно важные решения. Ты же…
— Понято, — прервал ее Берт. — Принято. Но! Ты могла бы усвоить, что я не дурачок, и когда я что-то планирую…
— Так что ты запланировал? Нет… Сначала скажи, почему ты меня зовешь с собой?
— А черт меня знает… — Он ухмыльнулся, — Хочешь, чтобы я сказал, что я тебя люблю, а?
— А ты на это способен, Берти?
— Черт меня знает, — повторил он. — С тобой, понимаешь… многое «на новенького», как раньше не бывало. А чтобы мне было приятно, когда со мной сидят, пока я работаю, — это и вовсе чудеса. Понятно? Но если по чести, — он ухмыльнулся опять, на этот раз ехидно, — то охранница и сыщица ты очень хорошая, за что и ценю.
Такое вот, значит, объяснение в любви, подумала Амалия и спросила:
— Ну а куда ты меня зовешь?
— Пиренеи. Есть там одна дыра, из которой нас никто не выковыряет. Теперь особенно. — Он приподнял Невредимку со стола. — Ух-ух! Там жизнь, там свобода!
— То есть там нас не найдут, ты полагаешь?
— Если и найдут, то не достанут. И ни-ка-ких гранатометов не потребуется…
Больше она не стала спрашивать, поняв, что сейчас Берт ничего не прибавит к сказанному. Позвала Рональда, и втроем они решили, что послезавтра утром двинутся на юг, к бельгийской границе. На машинах: с тремя большими невредимками и пятью малыми не стоило и пытаться попасть на самолет. (Амалкя хотела ехать завтра же, но Рон сказал, что меньше чем за сутки нельзя уничтожить следы изготовления невредимок.)
Томаса решили попросить, чтобы его группа оставалась на месте; если же господин Тэкер со товарищи не вернется через сутки — считать задачу группы выполненной и отправляться восвояси. Амалия представляла себе, что исполнительный Томас может дернуться и доложить Ренну об эскападе охраняемых господ, а этого ни в коем случае не следовало допускать: Берт совершенно резонно настаивал на своих «московских правилах», отъезд должен быть неожиданным для всех. Но из исполнительности Томаса вытекало и то, что она, Амалия, сможет запретить ему докладывать: все-таки она была здесь для него командиром. Запретить или даже попросить — Томас ей доверял.
А она к нему, кажется, привязалась — к спокойному и скромному немецкому мальчику. У Амалии не водилось подруг, с девчоночьих лет дружила только с мальчишками. С бывшим своим парнем, Стиви, дружила со времен школы старшей ступени — вот уж было местечко, вот уж бедняги там были учителя…
Еще одно совпадение во времени: примерно в тот же час, когда проходило это совещание, мисс Каррингтон, секретарша, доложила президенту «Дженерал карз», что господин Бабаджанян — фирма «Эксон» — желает с ним повидаться и просит о срочной встрече.
Си-Джи поднял брови. Его адвокат Арчи Дуглас (он же Арчи Парамонова), сидевший в кабинете, воскликнул:
— Ого! Неужто с белым флагом? Си-Джи сказал в интерком:
— Сегодня после двух, мисс Каррингтон. Спасибо. — Повернулся к Арчи. — С белым? Я думаю, с «веселый Роджером».
Арчи осторожно предложил:
— Си-Джи, может быть, я буду тебе полезен?
— Пожалуй. Мне от тебя скрывать нечего.
Он слишком хорошо помнил о своем секрете, о том, что встал на одну доску с террористами. Присутствие известного адвоката при разговоре, за словами которого неизбежно будут маячить два террористических акта — взрыв цеха и взрыв вышки, — может когда-нибудь и пригодиться.
Бабаджанян прибыл в два пятнадцать; Арчи Дуглас уже сидел в кабинете. На этот раз нефтяной король был одет по форме, то есть в двубортный костюм-тройку, при галстуке, и благодаря костюму выглядел куда менее пузатым. Если присутствие адвоката и удивило его, он никак этого не показал — уселся в гостевое кресло, скрестил ножки и вперил в Си-Джи свои газельи глаза, еще более грустные, чем в прошлый раз. Си-Джи проговорил:
— Слушаю вас, уважаемый сэр.
— Видел у господина Брумеля вашу очаровательную жену, — нараспев объявил гость и умолк.
— Простите, сэр?.. — переспросил Клем, пытаясь не сжимать кулаки. «Не пугай меня, клоун, — подумал он. — У тебя тоже есть семья».
— Да-да, это вы меня простите, — тот взмахнул пухлой рукой. — Я так… вспомнил… Господин Гилберт, очень хорошо, что здесь господин Дуглас. — Он подался вперед. — Господин Гилберт, пора кончать с этим безумием — вот с чем я пришел. С призывом к миру.
Мы поменялись ролями, сказал себе Си-Джи и ровным голосом произнес:
— Я ни с кем не воюю. Могу предположить, что вы говорите о диверсии на моем заводе?
— Не только об этом. Арчи немедленно вмешался:
— Иными словами, сэр, вы признаете, что имеете отношение к указанной диверсии?
— Поверьте мне, господа, я не приемлю таких методов, они мне глубочайше отвратительны, уверяю вас. — Бабаджанян взмахнул обеими руками. — Если бы я сумел, я бы… Господин Гилберт, повторно призываю вас остановить свое производство. — Он смотрел на Клема в упор, и тот видел его глаза, пылающие горестным пламенем. — Спрашивайте любую компенсацию… Бог мой, я не нахожу слов… господин Гилберт! Вы живете в своем автомобильном мире — конечно, конечно, я живу в своем, нефтяном мире… — Он вдруг жалобно улыбнулся — Люди из разных миров редко понимают друг друга… Понимаете, господа, я по крови несколько иной, чем вы, мой отец видел резню, вырезали полтора миллиона человек — почти девяносто лет назад, но для нас это как вчера. — Он замолчал, потер щеки дрожащими пальцами. — Я не хочу резни, господа. Если вы не остановитесь, будет резня, вы не представляете себе, как огромен нефтяной мир, как он могущественен и .. и свиреп — о нет, я вас не запугиваю, я просто знаю.
— Наверное, я тоже знаю, — мягко произнес Си-Джи Бабаджанян замотал головой.
— Нет, сэр. Снаружи этого знать нельзя Для вас это общие фразы, общие понятия: нефть правит миром и так далее, а для меня — вода, которой я дышу, как рыба Мой мир вас уничтожит, но клянусь вам — самым дорогим вам клянусь, внуками, — мне не хочется этого, мне ужасно об этом думать.
— Это шантаж! — вскрикнул Арчи. — Вы понимаете, что говорите?!
— Вы мне нравитесь, господин Си-Джи, — сказал Бабаджанян, будто не слыша адвоката, и снова улыбнулся, на этот раз не жалобно, а ласково — Если вас убьют, это будет горем для меня и для моего отца. Я ему рассказывал о вас.
Что за бредовая ситуация, подумал Си-Джи и неожиданно для себя спросил:
— Ваш отец уже в возрасте?
— Девяносто четыре года. Скоро девяносто пять.
— Я привлеку вас к суду за шантаж и угрозы, слышите? — снова закричал Арчи Дуглас. — Чудовищно!
— Помолчи, — сказал Клем. — Ваш отец видел геноцид армян в Турции?
— Да, сэр.
Клем опустил голову — так он бессознательно делал в секунды оценок, когда выносил суждение о человеке. Этот человек не был искусным гаером, он говорил искренне и действительно думал не о своих капиталах, а о мире и спокойствии. Как бывало почти всегда, Клем не смог бы объяснить, что именно заставляет его верить или не верить, — это наплывало, как облако, и уходило, оставив уверенность. Ошибся я в нем прошлый раз, ошибся, подумал он и спросил:
— Кофе или чего-нибудь покрепче, господин Бабаджанян?
Тот вдруг осмотрелся, как бы проснувшись, и пропел:
— Я пью не всякий кофе, господин Си-Джи, сэр.. Если бы у вас нашелся ма-аленький стаканчик честной водки..
Си-Джи налил ему водки, себе и Арчи — коньяка. Молча выпили; Арчи все еще гневно таращил глаза. Потом Си-Джи заговорил, покачивая «мартель» на дне рюмки:
— Господин Бабаджанян, то, что вы сказали, мне чрезвычайно созвучно. Я тоже не хочу резни — помимо даже того, что могу стать ее жертвой. Но еще раз, как при нашей первой встрече, хочу напомнить вам о ваших внуках. Геноцид уже идет, сэр. Мой мир — автомобильный мир — уничтожает все живое на земле, и заметьте, при активной помощи вашего мира. Если вы помните, вы назвали это мифом и сослались на то, что электростанции также губят атмосферу. Это могло быть резонным ответом, если бы.. — Он поднял глаза от рюмки. — Если бы генератор Эйвона не делал ненужными и электростанции.
В глазах Бабаджаняна что-то прыгнуло — или повернулось, — и Си-Джи подумал, что этого не может быть, — не может быть, чтобы гость не знал о генераторе всего, что надо.
— Что-о-о? — пропел Бабаджанян.
— Генератор Эйвона вообще не нуждается в энергии. Это своего рода вечный двигатель Нефть будет нужна только как химическое сырье и для реактивной авиации
Минуту гость сидел, уставившись в пространство — вернее, в панорамное окно, за которым текли автомобильные реки. Без сомнения, он был хороший делец, то есть человек, сравнимый с Клемом Гилбертом по быстроте мысли и хватке, и многое, очень многое должно было сейчас прокручиваться в его кудрявой, без единого седого волоса, круглой голове.
"Интересно, что для него главное, — думал Си-Джи — То, что перемены грядут воистине глобальные, или то, что его партнеры скрыли от него важнейшую информацию?»
— В высшей степени любопытные сведения, — на октаву ниже, чем обычно, произнес гость — Иными словами..
— Да, — сказал Си-Джи, — Это затрагивает интересы очень многих людей.
Бабаджанян вскочил и замотал головой, издавая невнятные восклицания. Забегал по кабинету — Арчи Дуглас сидел, выпрямив спину, и только поворачивал голову туда-сюда На столе пискнуло и замигал огонек, это мисс Кар-рингтон извещала о каком-то срочном деле.
Топот ног и бормотанье оборвались. Колобок подкатился к Си-Джи, помялся секунду и выговорил:
— Это страшно, сэр. Вас и господина Эйвона сотрут с лица земли.
— Что вы предлагаете?
— Не смею ничего предлагать, господин Си-Джи, ни-че-го… — Я. понял, что предлагать вам деньги бессмысленно… попытаюсь что-нибудь сделать, но если вы не остановитесь. — Он вскинул руки и почти прокричал:
— Еще не время, поймите же, — не время!
— Искренне вам признателен, — сказал Си-Джи. Когда за гостем закрылась дверь, Дуглас в великом изумлении поднялся и спросил:
— Клем, это правда — что ты ему сказал? Си-Джи кивнул.
— Тогда ты сумасшедший, форменный сумасшедший, — объявил Арчи Дуглас.
За время подготовки к отъезду Амалия сумела часа полтора походить в Невредимке — под бдительным присмотром Берта — и малость привыкнуть к этому невидимому скафандру. Окончательно убедилась, что на теле он неощутим, но тонкую работу делать никак невозможно: рука не чувствовала сопротивления предметов. Ухватиться, скажем, за ручку двери — можно; задача в том, чтобы эту ручку не отломать. Они еще дважды выезжали на машине, прикрытой Невредимкой, и Амалия несколько освоилась со странностями и неожиданностями такой езды, когда вдруг, на каком-то куске дороги, машину начинает вести вбок, и только энергичной работой рулем и отчаянно «газуя» удается ее выправить. Берт объяснил, что это зависит от электропроводности дорожного полотна. Он был возбужден и напорист более, чем обычно, и добрый десяток раз напомнил Амми о том, что можно и чего нельзя делать в машине, накрытой защитным полем:
— Если тебя ударят с разгона, с любой скоростью, тебе не будет ничего, понятно? Ни машине, ни тебе. Зато если ты ударишься во что-то и не свернешь это «что-то» с места, то машине опять ничего не будет, а вот ты разобьешься, как яйцо, которое встряхнули в кастрюле. Понятно?
В первый раз она сказала, что непонятно, и Берт неожиданно завопил:
— Я же объяснял!! (Это была не правда.) Если бьют по тебе, тогда останавливается то, что тебя ударило, — если машина, значит, в ней бьются всмятку. А если бьешь и останавливаешься ты, тогда ты же и бьешься. В смятку, понятно? Например, ты влетела в столб. Машина остановится, целая и невредимая, а ты улетишь вперед, как хорошенькая маленькая пичужка, каковой, — пробасил он галантно, — ты и являешься.
Берт помолчал и добавил, теперь уже снисходительно:
— Это действительно трудно усвоить… что касательное столкновение безопасно, а столкновение в лоб — нет.
Когда он повторил это в пятый или шестой раз, она спросила, отчего он так старается: ждет нападения по дороге, что ли? Он тут же надулся и ответил вопросом на вопрос: чему их учили в ее колледже, академии или где-то там еще? Не сказали разве, что готовность к инциденту есть вещь первостепенно важная?..
В общем, к отъезду Амалия успела немного потренироваться и усвоила основные правила вождения под колпаком поля.
Уезжали ранним утром; оно опять обещало быть солнечным. Рабочие еще не прибыли, и свидетелем отъезда хозяина был один Томас. Он прикрыл дверцу «мерседеса» за Амалией, спросил без улыбки:
— Значит, ждем сутки, фройляйн Амми? Но возможно, вы еще позвоните?
— Как получится, дружок. Оружие учебное не забудьте наверху…
Томас ухмыльнулся и помахал раскрытой ладонью. Бог знает, увидимся, ли еще, подумала Амалия.
Поехали — Умник с Амалией впереди, Рон следом. Старая мельница проплыла за боковым окном, перебралась в заднее, и ее затянуло пыльным хвостом. Амалия вела машину, она была возбуждена и не понимала еще, радоваться ей или огорчаться. С одной стороны, жаль места, где она обрела свое счастье, и непонятно, в какую глухомань ее тащат — не похлеще ли этой. А если смотреть по-другому, то она засиделась, и впереди были три страны, и Брюссель с Парижем, которые она любила, и Испания, где она не бывала, — вино в бурдюках и все остальное…
— Рон, как связь? — спросил Берт.
У них были маленькие рации с крохотными наушниками; Амалия услышала, как в ухе Берта что-то пропищало.
Старая ферма утонула под плоским горизонтом, за пыльной дымкой. Теперь они ехали по узкому скучному местному шоссе, по которому Амалия уже много раз ездила, — на юго-юго-восток, к большой дороге на Амстердам. Так прошло минут пятнадцать — мелькнул один поворот на проселок, другой, и вдруг впереди обнаружилось темное пятно, не похожее на встречную машину. Еще тридцать секунд; пятно приобрело очертания: коричневый или черный фургон, стоящий поперек шоссе.
— Рон, включай! — рявкнул Берт. — Объезжаем по целине… на скорости…
Эйвон щелкнул переключателем, и Амалия руками ощутила — машина стала слегка плавать на дороге. Как хорошо, подумала она, что Берт заставил их испытать невре-димки при езде по целине и убедиться, что защитное поле словно расширяет покрышки и машина совсем не вязнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44