Наверняка все, кто моложе, давным-давно сбежали в Милтон-Кейнс.
Я стиснула зубы и поплелась дальше, игнорируя ее слова.
– Может, и встретишь какого-нибудь кузнеца, – недовольно продолжала она. – Каленое железо, литые мускулы. Но ты никогда в жизни не познакомишься с умным парнем. Кстати… – Она вдруг замолкла. – Что случилось с тем симпатичным адвокатом, с которым ты встречалась?
– О боже, нет, только не он. Слишком любит шабли и самого себя.
– Хорошо, а с тем парнем, о ком ты говорила на прошлой неделе – Чарлз или как его там? Мужчина мечты всего офиса?
– Чарли. – Я тут же покраснела: слава богу, что она не видит. Черт, я что, сболтнула, что он из нашего офиса? Скорее всего.
– Ага, вот видишь! Чарли. Так ты не станешь с ним встречаться, да?
– Может, и стану. Между прочим, он живет неподалеку от Оксфорда, – выпалила я, не в силах удержаться.
Она вдруг замерла, бросила стол и заставила меня остановиться позади нее.
– Так-так, – медленно проговорила она, внимательно глядя на меня. – Ты знала об этом, когда Роуз тебе предложила?
– Предложила что? – ляпнула я, отчаянно пытаясь выиграть время.
– Предложила переехать к ним, бога ради!
– Ну, я… – Я замялась. Черт, так и знала, что не надо было заговаривать о Чарли! Ну зачем я про него ляпнула?
– Чарли тут ни при чем, – торопливо поправилась я, чувствуя, что лицо у меня до сих пор красное, как рак. – Дело в том, Джесс, что я толком его не знаю, но даже если бы и знала, он все равно мне не подходит, это исключено.
– Почему?
– Потому что… я не для него.
– Чушь собачья, – фыркнула Джесс. – Что значит – ты не для него, Люси, ты же настоящая красавица! Просто ты слишком рано вышла замуж, и никто не успел сообщить тебе об этом, полюбоваться тобой, позаигрывать. В колледже Нед захомутал тебя минут за десять.
– Неправда. – Я смотрела в одну точку, мимо нее.
– Ага, как же, неправда, ты абсолютно права. Светлые волосы до талии, голубые глаза, фигура, за которую убить можно – это точно, ты просто страшилище. Без страха взглянуть нельзя. Как ты вообще смотришь на себя в зеркало по утрам? «Я не для него»? Не смеши меня! Ты просто не привыкла, что мужчины на тебя пялятся, вот и не замечаешь, что он все глаза проглядел. – Она внимательно посмотрела на меня из-под темной челки. – Ничего себе, какая ты красная. Багровая! Так что это за парень?
– Я же тебе говорила, Джесс, – огрызнулась я. – Никто. Оставь меня в покое и займись своей жизнью, ладно? Ну почему у меня такие наглые подруги? – Я хотела двинуться вперед, но она накрепко приросла к тротуару. И вперилась в меня глазами.
– Значит, с ним что-то не так.
– С ним все в порядке.
– О нет, не в порядке. Ты скрытничаешь, Люси, а ведь я тебя знаю. – Она задумчиво прищурилась. – Он женат, да?
– Нет, конечно! – выпалила я. – Стала бы я связываться с женатиком!
– Спорю на что угодно, что стала бы, и знаешь почему?
Я потупилась и закусила щеку.
– Потому что он наверняка немного старше тебя, немного опытнее, и ты чувствуешь себя в безопасности. Но самое приятное в том, что он занят, поэтому на глубокие эмоции рассчитывать не приходится. И, наконец, никаких обязательств – тебе не надо думать об ответственности! О-о-о да, идеальный вариант. – Она злорадно потерла руки. – Безупречный!
– Прекрати, Джесс, – рассердилась я. – Я же сказала, между нами ничего нет. Я слегка увлеклась, только и всего. Это безобидная влюбленность на расстоянии – все равно что сидеть в парикмахерской и мечтательно разглядывать фотографию Хью Гранта в «Хелло!». Он заставляет мое сердце биться быстрее, когда я прохожу мимо него на ули… в офисе, – торопливо поправилась я. – Только и всего.
– Надеюсь, ты говоришь правду, – угрюмо проворчала Джесс. – Ты знаешь мое мнение о женатых мужчинах. Это запретная территория, Люси, не забывай.
– Забудешь тут, когда ты постоянно тычешь мне в лицо своим идеальным браком.
Внезапно мы в ужасе уставились друг на друга. Я нервно сглотнула.
– Ну почему мы ссоримся?
– Не знаю. – Джесс виновато потерла затылок – Думаю, это моя вина. И все равно, – отмахнулась она, – тебе не хуже моего известно, что мой брак далек от совершенства. Отчасти проблема в том, что Джейми тоже хотелось бы стать мечтой всего офиса, чтобы женщины с открытым ртом пялились на его точеные черты, стоя рядом с ним у ксерокса. Но этого не происходит, потому он сам пялится на их буфера.
– Все мужчины так делают, Джесс, – великодушно произнесла я, понимая, что она по доброте душевной нарочно ругает своего мужа ради подруги, то есть меня. – Ты просто должна смириться. К тому же какая разница, главное, чтобы он их не трогал, – уверенно добавила я.
Джесс вздохнула, и я поняла, что она думает о том, как могла бы сложиться ее жизнь. Умница с ньюкасловским дипломом и десятком предложений о работе, Джесс без усилий сделала карьеру в коммерческом банке. Через пару лет ее уже хотели сделать партнером, у ее ног был весь мир и горстка высокомерных мужчин из Сити, и тут – бац! Она забеременела. Ничуть не смутившись, она вышла замуж за счастливца (слава богу, она была в него влюблена) и тут же наняла няню, твердо вознамерившись ровно через девять месяцев выйти на работу. Однако случилось нечто странное. Когда родился ребенок, мать-природа потребовала свое, и после продолжительных слез и самокопания Джесс поняла, что вернуться на работу не сможет. В момент кризиса, в то самое фатальное утро понедельника, прижимая ребенка к груди, она уволила няню и треснула входной дверью, оставив за ней весь мир. С залитым слезами лицом, в грязной ночнушке, она вернулась в кровать с сыном. Все были в шоке – особенно Джейми, которого не на шутку встревожила образовавшаяся в результате ее увольнения дыра в семейном бюджете (и его можно понять). Но он воспринял новость достойно и на следующий день в некотором недоумении вышел на работу: теперь ему пришлось трудиться усерднее, так как он стал единственным добытчиком, вынужденным содержать жену и ребенка.
Но Джесс, которая сама когда-то была карьеристкой, не могла рационально и бесстрастно реагировать на его «сверхурочные часы». Ее терзали сомнения по поводу местонахождения мужа-журналиста, красавца с искорками в глазах, и она переживала по поводу странных телефонных звонков на домашний номер.
– Вчера звонила какая-то лошадь, – процедила она, когда мы пошли дальше. – Просила номер мобильника Джейми. Ржала, как будто у нее уздечка во рту: «Пре-ет, Джесс, это Спанки-Банки. Слушай, у Джейми срочное задание, не могу до него дозвониться, а я как раз могла бы ему помочь, о'кей?» У меня чуть не вырвалось: «Знаешь что, если он явится домой в полночь, будет ему задание – вытаскивать мясницкий нож у себя из спины».
– У журналистов ненормированный рабочий день, – успокоила ее я. – И они общаются с такими чудиками. Ты знала об этом, когда выходила за него.
– Наверное, – апатично бросила она. – Просто… просто тогда мы были на равных. Когда он говорил, что на следующей неделе у него конференция в Богноре, я отвечала, что отправляюсь в Нью-Йорк подписывать контракт. А теперь могу только уткнуть руки в боки и проорать: «Ага, как же!» А когда он возвращается, я по ночам рыскаю по его карманам, ищу счет из отеля с записью «завтрак в постель на двоих».
Когда мы наконец свернули за угол улицы, где жили мои родители, уже почти волоча тяжелый стол за собой, она вздохнула.
– Я только прошу тебя, Люси, не забывай о том, что у этого типа, Чарли, есть жена.
Я с треском бросила стол – надеюсь, отдавила ей ногу. Она резко обернулась.
– Пойми же наконец, Джесс! Говорю тебе, он даже не подозревает о моем существовании, господи, да я для его жены вообще никакой угрозы не представляю! Выброси это из головы, ладно? Проклятье, зачем я вообще тебе сказала! – Я готова была рвать волосы на голове. – Ну зачем я тебе сказала?
– Затем, что пока ты не поделилась с друзьями своей мечтой, ей не хватает реальности, – пояснила она. Мы подняли стол и ловко перекинули его через низкую ограду в крошечный садик моих родителей.
– Ах так?
– Ага. Если ты никому о ней не расскажешь, она вроде как и ненастоящая, – проговорила она, мудро улыбаясь. – Разве ты не знала? – Я хотела возразить, но она быстро наклонилась вперед и коротко чмокнула меня в щеку в знак примирения. – Пока, мне пора в мой зверинец.
Она зашагала по улице и, не оборачиваясь, помахала мне рукой. Я помахала в ответ, пыхтя, взгромоздилась по ступенькам с двумя рюкзаками и толкнула плечом ярко-голубую парадную дверь.
Дом моих родителей – классический пример мудрого вложения в недвижимость. Как показало время, необычайно мудрого. Сорок лет назад, спустя пять лет после того, как мой отец, Лукас, приехал из Польши учиться в Оксфорде, он купил дом номер 36 по Берлингтон-Виллас практически за бесценок. Тогда это был кривой тонкостенный таунхаус в паршивом районе, где на улицах валялись мешки с мусором, а помои переливались через край. И даже тогда, с папиной зарплатой хормейстера, этот дом был ему не по карману, но ему надо было где-то жить с женой и маленькими детьми, поэтому он рискнул и снял верхний этаж. Сейчас, разумеется, по словам агента недвижимости, район стал «процветающим», и дом номер 36 превратился в «элегантный коттедж с террасой в престижном квартале». Не считая ежегодной покраски фасада в веселый цвет – в данный момент он был яблочно-зеленым, – Мэйзи не прилагала никаких усилий, чтобы соответствовать нашим соседям: преуспевающим молодым магнатам массмедиа слева и интернет-миллионерам справа. У них были блестящие парадные двери и оплетенные цветами окна, а в саду у Мэйзи буйно цвели лишь одуванчики. И если она не слишком ухаживала за домом снаружи, то о внутреннем его убранстве не беспокоилась вовсе.
Зажмуриться и толкнуть дверь – единственный способ протиснуться по узкому темному «коридору смерти», как его называл мой брат: от пола до потолка все завалено книгами Лукаса и коллекцией антикварного хлама Мэйзи. Пробираясь сквозь мрак, вытянув руки, молясь о благополучном прибытии хоть куда-нибудь, вошедший наконец сворачивал налево и оказывался в гостиной. Это была узкая, сильно вытянутая в длину комната – Лукас и Мэйзи сделали уступку современному дизайну лишь однажды, сломав стену между двумя комнатами и объединив их в одну (они проделали это вместе, в халатах, как-то раз субботним утром, пока мы, дети, надрывались от смеха). В результате такой перепланировки в доме стало еще больше хлама: антикварные канделябры, комоды эпохи короля Георга и женские фигурки ар-деко, поддерживающие светящиеся шары, боролись за пространство с трехногими викторианскими пузатыми креслами, эмалированными чайниками, грудами ножей и вилок и старинными мисками. Любое пустое пространство на полу или на столе было занято всевозможными штуковинами, и только крышка пианино была священным местом. Здесь в абсолютном одиночестве лежал большой рыжий кот, и единственной вещью, которую он терпел рядом с собой на пианино, был другой музыкальный инструмент – драгоценная скрипка Мэйзи.
Моя мама – профессиональная скрипачка (и чертовски хорошая, угрюмо твердил Лукас всем и каждому). Иногда нам удавалось убедить ее достать старую скрипку и поиграть. Тогда Лукас непременно ударялся в воспоминания о том, как выбегал из школьной церкви, где преподавал в молодости, минуя ряды маленьких мальчиков в рясах, несся по Бердкейдж-Уок и был в церкви Святого Мартина как раз к началу ее сольного концерта в обед, чтобы восхититься ее безупречной техникой владения смычком и прямыми длинными ногами.
С тех пор прошло пятьдесят лет, но сейчас, несмотря на артрит, мама ползала среди хлама в гостиной на четвереньках, катая на спине младшего внука. Вместо поводьев на ее шее был электрический шнур, а на голове – старый абажур – видимо, эта лошадка носила шляпу. Ее длинные ноги и теперь были красивы, без единой шишки, но ярко-рыжие волосы приобрели тускло-золотой цвет. Голубые, как у кельтов, глаза, которые сейчас смотрели на меня, слегка затуманились, но по-прежнему были огромными, и по ним по-прежнему можно было узнать важные новости. Четыре года назад эти глаза сообщили мне о том, что мой муж мертв – мама при этом не произнесла ни слова.
Мой младший сын Макс завизжал от радости, когда я вошла в комнату, и Мэйзи села, чтобы он съехал с ее спины.
– Что-то ты рано вернулась, дорогая – плохой день? Значит, у тебя нет для меня денежек, моя красавица? – протянула она. – Как торговля?
– Ужасно, – простонала я, бросив на пол бархатный мешочек с деньгами и рухнув в кресло. Я усадила Макса рядом с собой, и он схватил мою сумку и со всей тщательностью отдела по борьбе с наркотиками принялся выворачивать ее в поисках конфет.
– Вот, возьми, – я порылась в сумочке, протянула ему драже и потерла глаза. – Мэйзи, сегодня просто очень, очень плохой день. Наверное, из-за погоды. Но спасибо, что взяла детей. Мне все равно понравилось работать. Они нормально себя вели? И где Бен?
– Они с Лукасом пошли на новую выставку Ховарда Ходжкина, – ответила она. – Но Макс не захотел, правда, дорогой?
– Очень холодно, – пробормотал Макс, посасывая конфету. – И я уже видел картину, – с важным видом сообщил он мне.
– Конечно, видел, дорогой, – проговорила я, крепко его обнимая. – Но если ты видел одну картину, это не значит, что на другие и смотреть не надо. Ховард Ходжкин, говоришь? – Я взглянула на Мэйзи поверх головки Макса и улыбнулась. Мне нравилось, что папа в семьдесят с лишним лет держит руку на пульсе современного искусства; более того, он берет с собой на выставку восьмилетнего внука, чтобы тот тоже был в курсе дел.
– Чаю выпьешь, дорогая? У меня еще заварка в чайнике осталась. – Мэйзи поднялась на ноги и отряхнулась, разглаживая старое голубое платье в богемном стиле, которое она носила почти каждый день, и надевая расшитые стразами шлепанцы.
Я с нежностью смотрела на нее. Легко угадать, почему я так люблю одежду из секонд-хендов: жилеты из мятого бархата, шарфы с бахромой и вышитые крестьянские блузы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52