– Значит, ты и есть Бруно. – Шагнув вперед, Алан пожал ему руку. – Привет, я Алан Синклер, зять Максин. Я кое-что о тебе слышал.
– Какое совпадение, – заметил Бруно. – Я тоже о тебе слышал.
Перл, которая глотала одну за одной двойные порции текилы, празднуя успех своей вечеринки, изрядно набралась. Она до смерти любила Бруно – классный парень. С Аланом Синклером же она раньше знакома не была, но видела его среди прочих в клубе серфингистов, когда забегала оставить приглашения. То, что он тоже очень и очень симпатичный, она заметила еще тогда. Какая жалость, подумала Перл, что он явился с фигуристой белокурой подружкой на буксире.
– О Бруно все слышали, – со смешком сказала она Алану. – Может, я и не должна говорить это, раз ты родственник Максин, но это моя вечеринка, поэтому какого черта! Это плохой парень. Шикарный, – она схватила Бруно за руку и с чувством сжала, – но очень плохой… может быть, самый плохой в Корнуолле.
Дженни поежилась. Она до сих пор удивлялась, что не слышала никаких сплетен о Бруно, пока сама не стала с ним встречаться. Для всех остальных его похождения были практически легендами, с горечью подумала она. А Перл, которую она видит вообще первый раз в жизни, вот-вот пустится в самые интимные подробности…
– Вы смотрите на выдающегося соблазнителя, – продолжала тем временем та, не подозревая о страхах Дженни. – Он занимался этим долгие годы. Трудно представить, как он вдруг с этим покончит.
– Спасибо, – с напускной серьезностью сказал Бруно. У Дженни, стоявшей позади Алана, был совершенно убитый вид. Пожалев ее, он попытался перевести разговор на менее зыбкую почву. – Все это было в стародавние времена. С некоторых пор я стал другим человеком, клянусь. Как там твой папа? Удалось ему продать свою яхту?
Но Перл не собиралась сдаваться. Говорить о яхтах – такая скука. Куда веселее обсуждать Бруно Перри-Брента, решившего начать новую жизнь.
– В стародавние времена! – Она затряслась от смеха. – И давно у тебя был день рождения, старый мошенник? Я пропустила вечеринку, но Сюзанна все мне рассказала. Она сказала, что ты устроил потрясающую сцену какой-то бедняжке, с которой потихоньку встречался, до тех пор пока она не узнала, что ты на самом деле из себя представляешь. Сюзи говорила, как там ее звали, а? – Она затрясла головой. – Нет, сдаюсь. Давай, Бруно, напомни мне! Я не помню ее имени, но, кажется, у нее цветочный магазин на центральной улице…
– Ради всего святого, прекрати. – Дженни скинула одежду и оставила кучей валяться на полу спальни. По дороге в ванную она сердито добавила: – Мне все это тоже неприятно.
– Могу себе представить. – Алан злобно прищурился. – Посмешище на весь Трезайль… И ты надеешься, что я прошу тебя, вот так просто? Ты сказала, что такого другого не было, и я, как дурак, поверил. А теперь выясняется, что ты не просто трахалась с другим, – он с отвращением выплевывал слова, – ты трахалась с местным жеребчиком и при этом умудрилась еще выставиться полной дурой.
Дженни молча захлопнула дверь ванной и принялась так яростно чистить зубы, что в кровь стерла десны. Наконец, набрав полную грудь воздуха, она вернулась в спальню.
– Слушай, – сказала она, глядя на него с пренебрежением, – лучше бы это никогда не случалось, но теперь ничего не изменишь. И я не собираюсь извиняться. Я сказала, что другого не было, потому что ты хотел это услышать, но какого черта, ты думал, я буду делать?.. Надену пояс целомудрия и снова стану девственницей до конца своих дней? Приди в себя. – Ей уже было плевать, что он подумает. – Это ты меня бросил. И если отношения с Бруно сделали из меня посмешище всего Трезайля, что дальше? Я привыкла. Люди уже два года шепчутся у меня за спиной – с тех пор, как мой муж пропал неизвестно куда. Так что, если ты ждешь извинений, можешь забыть об этом, потому что за два года я переспала только с одним мужчиной. А если бы я знала, что мне тут придется выслушать, то переспала бы с пятьюдесятью.
Казалось, молчание будет длиться вечно. Алан таращился на нее, сидя в кровати. В конце концов он проговорил:
– Ты изменилась.
Было поздно, Дженни устала, но не хотела ложиться в кровать рядом с ним. Прислонившись спиной к стене, она ответила:
– Мне пришлось. Когда ты одна, нужно научиться заботиться о себе.
Алан покачал головой.
– И во всем этом виноват я. Прости, милая, я не смог сдержаться. Это был шок; я ужасно ревновал. Дженни, иди сюда. Пожалуйста.
Он протянул к ней руки. К ее стыду, физическая усталость, а не перспектива примирения подтолкнула ее к кровати. Она вяло ответила на его объятия.
– Нам понадобится время, – шепнул ей Алан, – чтобы научиться снова быть вместе.
– М-м-м…
– Что ты делаешь? – Он нахмурился, когда она сгребла подушки и повернулась на бок, спиной к нему.
Дженни закрыла глаза.
– Засыпаю.
ГЛАВА 47
– Нет, только не вы. – Вздохнув, Максин пожалела, что не проигнорировала звонок в дверь. – Меня чуть не вышвырнули с работы после вашей шутки.
Оливер Кэссиди улыбнулся.
– Мне очень жаль.
– Я охренительно надеюсь, что вам жаль. Гай от ярости готов был прошибить головой потолок. Меня просто чудом не вынесли на помойку в хозяйственной сумке, аккуратно разрубив на куски. Вам, между прочим, тоже здорово повезло, – добавила она. – Он был полон решимости позвонить в полицию. Вас могли упечь за похищение.
Она похожа на мать, понял Оливер. И хотя она хорошо изображала ярость, он подозревал, что это скорее для виду.
– Могли бы, – согласился он и улыбнулся шире, – но это было бы не совсем честно, не так ли? Похитители имеют привычку требовать выкуп. Я же сам дал Джошу и Элле деньги.
– Со мной чуть инфаркт не случился, – проворчала Максин, поежившись от холода, ее босые ноги заледенели от стояния на каменной ступеньке. – Вы не должны были врать мне, это был паршивый поступок.
– Состариться, так и не повидав внуков, тоже довольно паршиво. – Оливер, надежно защищенный от холода бежевым кашемировым пальто, тоже поежился. – Иногда приходится идти на отчаянные меры. Максин, я на самом деле сожалею, что вам пришлось пережить гнев моего сына, но… боже, ветер, похоже, крепчает, вам не кажется? Максин сумела сдержать улыбку.
– Наверное, у вас в машине уютно и тепло.
– Успокойтесь, – сказал Оливер. – Наслаждайтесь жизнью. Если вы пригласите меня на чашечку кофе, мы оба сможем расслабиться. Гай уехал, Джош и Элла еще в школе; никто даже не узнает, что я был здесь.
– Вы что, король коммивояжеров? – Максин рассмеялась. – Хорошо, можете войти. Только не пытайтесь продать мне какие-нибудь швабры.
– …Как видите, Гай никогда не мог простить, что я высказал тогда свое мнение, – говорил Оливер пятнадцать минут спустя. – Мне казалось, он слишком молод для того, чтобы жениться, что он совершает огромную ошибку, но он был слишком упрям, чтобы послушать моего совета. Когда Джош и Элла вырастут и он сам столкнется с теми же проблемами, возможно, он поймет, что я желал ему только добра. – Он пожал плечами и отставил пустую чашку. – Но тогда будет уже слишком поздно, конечно. Я уже умру.
Максин могла понять, что он чувствует. Разве Tea не отреагировала точно так же, узнав, что муж Дженни, это полное ничтожество, вернулся в Трезайль? И разве Дженни не отреагировала так же, как Гай, отказавшись хотя бы на секунду предположить, что мнение матери может быть правильным?
– Может, вы еще не умрете, – робко попыталась она сказать что-нибудь утешительное. – Послушайте, я вам сочувствую, но вы должны понимать, что я тут на птичьих правах. Я не смогу помочь вам. А если вы думаете, что мне удастся убедить Гая прислушаться к голосу разума, что ж… У меня примерно столько же шансов заставить его поверить в Дедушку Мороза.
– Я хочу еще раз увидеться с внуками, – сказал Оливер Кэссиди.
– Нет.
Он больше не улыбался. В его глазах таилась невысказанная печаль.
– Максин, выслушайте меня. – Он говорил лишенным эмоций голосом, положив руки на кухонный стол и откинувшись на спинку стула. – К тому времени, как Джош и Элла вырастут, я совершенно точно буду мертв. Если моему врачу можно доверять, я умру еще до Рождества. Я, конечно, ему не верю – он известный паникер, – но я согласен, что какой-то смысл в его словах есть. Может, на будущий год люди и смогут вычеркнуть мое имя из списков Рождественских поздравлений, но в этом году не стоит еще этого делать. – Он помолчал, потом пожал плечами. – Как бы то ни было, давайте не впадать в патетику. Я говорю это только потому, что хочу объяснить, зачем я так стремлюсь увидеть внуков еще раз. – Остановив на ней неподвижный взгляд, он добавил: – И почему мне нужна ваша помощь.
– Вот черт. – Максин в отчаянии покачала головой. – Теперь я жалею, что вы не коммивояжер. Тогда я могла бы сказать «нет».
* * *
Когда Бруно приехал в Трезайль-Хаус, Джош и Элла уже спокойно посапывали в своих кроватках. Учитывая, что представления Максин о романтическом ужине ? deux ограничивались обручальными кольцами из спагетти на тосте, он привез с собой все ингредиенты для приготовления приемлемого блюда. Пока он хлопотал на кухне, нарезая лук и грибы для бефстроганова, Максин сидела весело попивая пиво и пересказывая ему события дня.
– Ой! Что ты делаешь? – завизжала она, когда Бруно, молча внимавший ей минут десять, бросил мыть лук-порей и прижал холодные, мокрые руки к ее ушам.
– Остатки твоих мозгов, – пояснил он. – Я подумал, может, мы еще спасем их. В наши дни медицина творит чудеса… если тебе повезет, они смогут запихнуть их обратно.
– Ха-ха, очень смешно. – Ничуть не смутившись, Максин скользнула за пределы его досягаемости. – Ну вот, так что, когда Гай все узнает, он меня повесит, колесует и четвертует, но разве кто-нибудь другой на моем месте не поступил бы так же?
– Ты так ничего и не поняла? – Отступив на шаг, Бруно рассматривал ее со смешанным чувством восторга и удивления. – Ты и правда полна сюрпризов, мой ангел. Как такая умница может быть настолько тупой? Как ты-то могла купиться на такую историю?
– На какую? – Она нахмурилась; в темных глазах мелькнуло смущение. – О чем ты говоришь?
– А ты говорила мне, что Дженни слишком доверчивая. – Он не мог удержаться. Тот факт, что у Максин, с ее острым как бритва умом, неожиданно обнаружилось слабое место, необыкновенно подкупал.
– Ну перестань! Бруно, нет! – Она наконец поняла, о чем речь.
– Да. Максин, да! – Передразнивая ее негодующий тон, он предусмотрительно отступил, не дав ей пнуть себя в голень. – Послушай, я, конечно, не знаком с этим человеком, но ты уже почти все о нем рассказала. И разве Гай не говорил, что его отец всегда был безжалостным бизнесменом, который не останавливался ни перед чем, чтобы получить желаемое? Если он хочет повидать внуков, а ты говоришь ему, что нельзя, тогда он должен выступить с чем-то впечатляющим, чтобы заставить тебя передумать. Что может быть проще, чем старая история о приближающейся кончине? Не очень оригинально, но, обычно, работает. И на этот раз сработало, разве не так? – Он улыбнулся. – Бедняжка моя, тебе бы сейчас не помешал пуленепробиваемый жилет. Трудно предположить, как поведет себя Гай Кэссиди, когда узнает, что ты сделала.
– Вот дерьмо! – взвыла Максин. Эта история наверняка будет стоить ей работы. За время поездки с Оливером Кэссиди в его роскошном серебристо-сером «роллс-ройсе» она надеялась подробнее расспросить о его болезни, которая вот-вот сведет его в могилу. Но не стала, потому что не хотела показаться любопытной и еще потому, что такие вещи обычно не обсуждают с едва знакомыми людьми. Вместо этого они разговаривали о Джоше и Элле, о ее рекламном ролике, который скоро должен выйти на экраны, о скалистых берегах Корнуолла, о погоде…
Джош и Элла, разумеется, пришли в восторг, увидев, что у школьных ворот их поджидает дедушка.
Максин с трудом сдерживала слезы. Насколько бессердечным нужно быть, думала она, чтобы не позволить умирающему человеку в последний раз увидеть внуков.
Они вернулись в Трезайль-Хаус и провели вместе четыре блаженно-счастливых часа. Оливер Кэссиди даже изобразил, что в восторге от рыбных палочек и макаронного «алфавита», правда, он не смог съесть и половины своей порции. Она еще подумала тогда, что у него плохой аппетит из-за болезни.
В восемь вечера он уехал. Элла с щемящей наивностью кричала: «Мы скоро тебя увидим, деда?», и Максин, почувствовав в горле комок размером с яйцо, отвернулась. Джош, с должной почтительностью приняв очередную пятидесятифунтовую банкноту, сказал:
– Дедушка, когда я куплю компьютер, я научу тебя играть в «Покемона». Если ты будешь достаточно долго практиковаться, то сможешь даже меня догнать.
– Максин, как я могу вас отблагодарить? – Оливер Кэссиди улыбнулся и положил руку ей на плечо, когда она шла с ним к входной двери. Легонько поцеловав ее в щеку, он негромко добавил: – Вы совершенно особенная девушка, и я вам глубоко признателен. Вы даже не представляете, как много значил для меня этот вечер.
И тот факт, что Гай наверняка узнает о произошедшем – потому что Элла слишком мала, чтобы держать что-нибудь в тайне дольше пятнадцати секунд, – совершенно перестал тревожить Максин. Она знала, что поступила правильно. К тому же ей предстояло рассказать ему о смертельной болезни его отца. Конечно, думала она, глядя с крыльца, как «роллс-ройс» Оливера скрывается за поворотом, конечно, даже Гай почувствует угрызения совести, когда узнает правду.
– Вот дерьмо, – повторила Максин, осознав всю иронию ситуации. За последние восемь часов она не раз думала, насколько несправедливо, что такой замечательный человек должен умереть. Сейчас, одолеваемая сомнениями и мучительным страхом, что, может быть, в конечном счете, ее все-таки бессовестно обманули, она чуть ли не надеялась, что он умрет. По крайней мере, тогда, капризно подумала она, ее правота будет доказана.
Неделей позже по дороге в школу Максин, которая с трудом решилась коснуться опасной темы, словно боясь разрушить некие волшебные чары, повернулась к Элле и Джошу и сказала обыденным тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38