"Ну нет, невозможно, чтобы было, как вчера", но за ставнями, притаившись и продолжая свое безумное существование, нас ждала весна еще более острая, страстная, яркая… Хлопнув ставнями, я высунулся в окно – по улице текла золотая река! Тонкая дымка поднималась от садов, принося себя в жертву новому дню. Птиц не было видно, но какой шум они устроили под крышей и на деревьях! На другой стороне улицы девушка качала ручку колонки, затем, опершись на чугунную тумбу – рука на бедре, блестящие глаза, чуть распахнувшийся халат, – девушка встала неподвижно, объятая свежестью льющейся воды и нарождающейся теплотой воздуха; вода лилась через край уже полного ведра, и гогочущие гуси бежали к этому ручейку.
А природа вокруг деревни! Однажды утром мы с Баско спустились со стороны садов в долину. Без какой-либо цели – только идти и наслаждаться природой. Справа от нас штурмовала склон кавалькада молодых яблонь в дымке только что распустившихся листьев и цветов. Все, пришло в движение: повсюду пятна ярко-зеленого цвета переиначивали, ломали линии и план привычного нам пейзажа. Черноватые мокрые стволы фруктовых деревьев, набухшие, как надувные игрушки, выделялись на фоне леса. На горизонте – желтый от цветов рапса, круглый и твердый – холм казался вызывающе ярким.
Было еще очень свежо, но уже слышно было, как жужжат пчелы, и солнечный свет дрожал над полями.
– Так можно обойти весь мир.
– Но не везде будет весна.
– А надо ее все время догонять; так мы увидим весну каждой страны.
Ну да, может статься, это когда-нибудь произойдет. А нам было достаточно этой весны, очарование которой было бесконечно. Спустившись с холма, мы пошли по проселочной дороге; по пастбищам и ивняку она привела нас на выгон. Было утро; мы и не надеялись увидеть Жанни. Одни в нашей пустыне, мы могли бы провести время в свое удовольствие.
Одни! Как только мы подошли к дому, до нас долетел звук голоса. Он, правда, был приглушен. На цыпочках мы обошли дом, чтобы проскользнуть в пристройку. В ее глубине Баско присел на корточки, прижавшись глазом к щели в двери, выходившей на кухню. Я молча ждал в нескольких шагах от него. И когда наконец с блестящими от возбуждения глазами и зазывным видом он позвал меня поближе, не знаю почему к ожиданию близкого удовольствия примешался страх. В свою очередь и я приник к щели. В полумраке комнаты увидел Жанни рядом с молодым человеком, которого я не знал.
– Это тот, с рождественской недели, – прошептал Баско, – тот, что приезжал в замок на каникулы.
Они сидели чуть в стороне от камина, на скамейке. В углу за ними на соломенной кровати лежало пальто.
– Надо убираться отсюда, – прошептал я. – Они догадаются, что мы здесь.
– Тогда прикуси язык. Лучше слушай; это того стоит.
Жанни говорила. Бог знает как она сумела так быстро перемениться; но такого голоса: страстного и робкого, томно-тягучего и порывистого, обнаженного голоса – и счастье, и смущение в нем – такого мы еще не слышали.
– Я прекрасно знала, – говорила Жанни, – что вы заняты вашей учебой и вашими родителями, друзьями. Жизнь в Париже, должно быть, такая бурная! Да, это я знала и твердила, как урок; но я ждала, почтальон нечасто приходит в Морон, но я старалась встретить его первой. Я даже не решалась спросить, нет ли мне чего-нибудь. Я ему просто говорила: "Что новенького?"
Она взяла в свои руки ладонь юноши:
– Скажи, Жан-Клод, ты что, не мог черкнуть мне словечко?
– Ну а если бы твои увидели письмо?
– Было бы очень плохо! А потом, ты знаешь, по-моему, они что-то подозревают. На Рождество, когда я пришла так поздно… ну не то что поздно, а утром… скажи, ты помнишь?.. Ну вот! Так фермер мне сцену закатил, ну и крику было! Я думала, он меня выставит за дверь.
– А ты говоришь…
– Но, Жан-Клод, я думаю только об одном…
Жанни, обняв юношу, прижалась щекой к его груди; он улыбнулся и легонько погладил ее по волосам. Я рассмотрел получше лицо молодого человека: красивое мужественное лицо с правильными чертами, разве только рот казался безвольным. Под черными, зачесанными назад волосами – открытый высокий лоб, взгляд небрежный и твердый. Он говорил уверенным тоном, в котором снисходительность смешивалась с благосклонностью. Он прикоснулся губами к затылку девушки; затем, освободившись, сказал:
– Я тебе обещал вернуться к Пасхе. Ты что, мне не верила?
– Да нет же, я верила. Что бы я делала, если бы это было не так? – Она повернула голову. – Но это так долго, Жан-Клод, так долго, вы себе не представляете. А если бы вы заболели!..
– А если бы со мной произошел несчастный случай?..
– Вы издеваетесь, негодник. Несчастный случай… Послушайте, достаточно мне открыть газету в воскресенье: такого там полно. Ну конечно, это не парижская газета… Ну и… – произнесла она тихо.
– Ну и?..
Она покачала головой.
– Что еще происходит в голове нашей малышки?
– Невеселые вещи!
– Спорю, что догадаюсь.
Она устремила на него пристыженно-лукавый детский взгляд.
– Мы тут себе представляли, – продолжил молодой человек, – что в Париже я забыл Жанни, что я вижу столько красивых дам, что моя маленькая дикарка не в счет. Что, разве не так?
– Так.
– Глупыш! И ты по-прежнему так думаешь?
– Нет, уже нет, – прошептала она, попыталась улыбнуться, но улыбка тут же исчезла.
– Ну все-таки есть же чуть-чуть?
– О! Жан-Клод, Жан-Клод! – сказала она, взяв опять его руку в свои и устремив на него свой пылкий взгляд. – Я знаю все, что нас разделяет, все, что против меня. Ты здесь, я держу твою руку, и в это мгновение… Я с трудом в это верю. А скоро, когда ты уже уйдешь и я останусь одна, я буду говорить себе: "А так ли это?" И так будет, пока ты не вернешься. Можно меня понять, Жан-Клод. Я тебя так сильно, так долго ждала!..
Молодой человек поднялся.
– Ты уходишь?! воскликнула она.
– Да нет, – сказал он, прислонившись к каминной полке. – Я устал сидеть.
Мне показалось, что тень пробежала по лицу девушки, но она продолжила:
– Пойми меня – мы встретились случайно, на каникулах. Ты вернулся в Париж, к своей жизни; а я, моя жизнь стали для тебя приятным сновидением. О, я не жалуюсь, я никогда ничего такого… такого красивого, нового не знала. Кажется, что меня подменили. Ты меня понимаешь, скажи?
– Ну да.
– И вот я себя спрашивала: "Что он сейчас делает? Вспоминает ли еще обо мне?" Шел снег, нескончаемый снег, потом дождь, и наконец-то, наконец-то первые весенние деньки, которые предвещали Пасху, дни, когда я могла уже выходить. Я их считала, эти дни; Пасха так поздно в этом году! И с каждым днем становилось на день меньше до нашей встречи; но и на день больше с того момента, как ты меня оставил, еще одним днем воспоминаний о тебе; ну разве ты не мог, в конце концов, забыть меня? Я тебе еще не надоела, Жан-Клод?
Он завел свои наручные часы.
– Да нет, – удивленно откликнулся он.
И обнадеженная Жанни продолжила:
– И все-таки…
– И все-таки?
– О! И все-таки я ждала тебя. Даже в самые плохие дни, когда я была полна черных мыслей, почти поддавшись унынию, я чувствовала вот здесь что-то, что говорило: "Он вернется".
– Ну вот, ты видишь, я вернулся.
– Ты вернулся, да.
Она повторила шепотом:
– Вернулся.
Потом протянула руки:
– Жан-Клод?
– Да?
– Пойди, присядь на чуть-чуть, поговори со мной. Так хорошо, когда мы рядом.
Когда он устроился рядом с ней, она опять заговорила:
– Бог мой! Я столько должна была сказать тебе: "Надо не забыть вот это, и про это рассказать…" А ничего вспомнить не могу. Я вот только жалуюсь, а ведь я так счастлива. Не позволяй мне говорить, я тебе только надоедаю. Ну же, рассказывай…
– Что ты хочешь, чтобы я рассказал?
– Я не знаю, скажи что-нибудь. Расскажи о своей жизни, что ты видишь, о красавицах, что тебе встречаются. Ну вот, опять я за свое… Когда ты уходил сегодня утром, тебя не спросили, куда ты идешь?
– Зачем? На каникулах я почти все время вне дома.
– Я знаю; ведь так ты меня и встретил. А та дама из замка, твоя кузина, я ее видела однажды в воскресенье, после мессы. Я ее поприветствовала; она в ответ кивнула головой. Уходя, я обернулась и увидела, что она на меня еще смотрит. Как ты думаешь, она тоже что-нибудь подозревает?
– Во всяком случае, мне она ничего не говорила.
– Ты не сердишься?
– За что?
– За то, что я ее поприветствовала.
– Да нет, моя маленькая Жанни.
– Твоя маленькая…
Она поднесла к губам руку молодого человека. Сбоку от меня Баско поперхнулся от смеха. "Посмотри на нее, – выдохнул он, – нет, ты только посмотри!" Я смотрел и не смог ответить от волнения, я не мог отвести взгляда от маленького счастливого лица.
– Жан-Клод?
– Ну что?
– Хочешь, я обниму тебя?
– Ну да, малыш.
Она прижалась к нему и положила голову на плечо. Некоторое время они сидели в тишине. Птичка впорхнула в пристройку и, пролетев между деревянными балками, с резким криком исчезла на выгоне.
– Жан-Клод…
– Да?
– Ведь хорошо вот так, вдвоем?
– Ну да.
Играя, она перебирала один за другим пальцы юноши.
– Ты на меня правда не сердишься?
– Да за что?
– За все, за тебя, за меня.
– Ну же, Жанни, ты несносна… Послушай, время идет. Тебя, наверное, ждут на ферме.
– Я сказала, что ушла в деревню. Ничего не поделаешь! Я примерно себя вела. Расскажи мне о Париже, дорогой. Он большой, а? Там есть все, что угодно?
– Все, что угодно, кроме такой девчушки, как вот эта.
– Насмешник!.. Жан-Клод?
– Что еще?
Но она, казалось, смутилась.
– Ну что, Жанни?
Жанни приблизила губы к уху юноши.
– Скажи, – прошептала она, – я тебя не очень…
– Не очень?..
– Не очень разочаровала…
Она тут же отвернула покрасневшее лицо. А он со смехом:
– Маленькая дурочка! Зачем ты спрашиваешь?.. Ну что такое? Что еще случилось?.. Жанни? Жанни! О! Негодница!
А она, опустив голову и прижав ладони к глазам, безутешно рыдала. Все ее тело легонько вздрагивало; казалось, она так долго это держала в себе, что не могла больше сдерживаться и в рыданиях наконец-то находила освобождение.
– Жанни, тебе плохо?
Он, конечно, выглядел растроганным. "Но, может быть, – говорил я себе, – ему надо было бы произнести это нежнее, крепко обнять ее, даже поплакать вместе с ней?"
– Нет, всхлипнула она, – мне не… Я не знаю, Жан-Клод, не знаю.
Она вытерла слезы, попыталась улыбнуться; но новая волна рыданий захлестнула ее.
– Не сердись на меня, Жан-Клод, я не могу остановиться.
Она говорила еще прерывающимся голосом:
– О да! Несносная, несносная девчонка! Внезапно раздался звук шагов снаружи. Кто-то перешел мостик через ручеек, затем направился к дому. Молодые люди, должно быть, тоже услышали: они вскочили с настороженными лицами.
– Бежим, – сказал мой товарищ, – как бы нас здесь не нашли.
Мы спрятались за домом, в подлеске.
По тропинке, пересекающей поляну, мимо дома шел крестьянин с топором на плече. Он проделал этот путь не торопясь, и вскоре мы увидели, как он скрылся в лесу.
– Нечего было бояться, – сказал Баско. – Ну что, возвращаемся?
– Уже поздно, может, лучше домой пойти?
Я жалел Жанни и был смущен тем, что мы случайно подслушали.
– Не говори глупостей, пошли. Мне кажется, они не договорили… Да не шуми ты, черт возьми!
Жанни так уж точно не договорила всего, что ей нужно было сказать: достаточно было увидеть ее стоящей у камина, рядом с юношей, то смотревшей на него, то опускающей голову, чтобы понять, что самое тяжелое и самое тайное оставалось еще не высказанным. А он рассеянно стоял, руки за спину, немного утомленные глаза смотрели на дверь – казалось, ему нужно усилие, чтобы поддаться этой жалостливой нежности.
Бежевый пиджак, охотничьи штаны и длинные гетры, державшиеся на ремне с железной пряжкой, – каким элегантным казался он нам, деревенским мальчишкам. Наверное, таким же, а может, и красивее его видела Жанни, которая спросила, теребя пуговицу его пиджака:
– Вы вот так вот одеваетесь в Париже?
– Нет, почему же? А разве мой костюм тебе не нравится?
– Да нет, напротив того. Это я плохо одета, ведь так?
– Только посмотрите на эту кокетку!
– Я не кокетка; но рядом с вами я хотела бы… Ну, – продолжала она, пытаясь непринужденно произнести это, – я хотела бы, чтобы вам не было стыдно за меня.
– Что за глупость.
– Вы знаете, я сшила себе платье к Пасхе. Ну, вы знаете, не так чтобы великолепное. Но давно, еще после школы, я немного работала у местного портного.
– Ну что же, посмотрим на прелестное платьице. Она, продолжая вертеть пуговицу, произнесла недовольным голосом:
– Жан-Клод, я никогда не знаю, смеетесь вы или говорите серьезно. – Потом не глядя на него: – Вот ваша кузина хорошо одевается. Всегда в черном, не так, как местные… Она ведь молодая?
– Моя кузина? Да нет, ей, должно быть, лет тридцать – тридцать пять.
– Да что вы, такая молодая!
И замолчала на секунду; молодой человек не выдержал.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросил он.
– Ни о чем, – еле слышно ответила она. – Ну то есть… Я себя все время спрашиваю… Да нет, это глупо… Если… если бы твоя мама увидела меня, Жан-Клод, что она могла бы сказать?
– Она сказала бы: "Какая очаровательная девушка".
– "Очаровательная"… Да… Дамы всегда так говорят?
Немного надтреснутый, мрачный голос, но девушка тут же взяла себя в руки.
– Я вот только спросила, а если бы я вдруг оказалась перед ней – я бы сквозь землю провалилась.
Он улыбнулся, посмотрел на часы:
– Маленькая Жанни, мне очень приятно поболтать с тобой, но уже двенадцатый час. Нужно собираться…
– О! Жан-Клод, нет, еще не сейчас! – Она смотрела на него умоляюще. – Мне еще столько надо вам сказать. Мы ведь не поговорили, Жан-Клод, так ничего толком и не сказали друг другу. Боже мой, время идет. Я теряю голову.
Но он, немного раздраженно, прервал ее:
– Ну что еще ты хотела мне сказать?
– Все. Я вас прошу, не злитесь, Жан-Клод: я не смогу говорить.
– Ну ладно, хорошо, я здесь, я тебя слушаю.
– Я знаю, что вы здесь, что вы еще здесь. О! Идиотка! Вы должны мне помочь, Жан-Клод. Ах! Если бы я умела писать! Мне было бы легче.
– Это так трудно произнести?! – он смягчился, положил руку ей на плечо.
– Трудно, о! Да, мне стыдно. Не убирай руку, это придает мне смелости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12