С приближением темноты создалось впечатление, что вся деревня захотела хоть на часок присоединиться к празднику. Столы были выставлены перед тремя тавернами на площади, и старики с картами в руках, сидя за бутылочкой пива, обменивались воспоминаниями об их призыве.
Но уже туман, что мы видели в долине, подбирался к церкви. Проехала тяжело нагруженная телега – первая пустившаяся этим вечером в путь к городу на рынок, та, что, наверное, прихватила до вокзала и маленького черного месье с его наукой; это была длинная повозка, крытая зеленым брезентом, который нависал аркой, а затем свободно покрывал короба и корзины. Я смотрел вслед повозке до тех пор, пока она не скрылась за поворотом дороги: я тоже иногда, лежа на брезенте, пересекал ночь и длинные равнины. «Спи», – говорил мой дед, накидывая мне на колени шерстяную шаль; но я не мог спать; голос доходил до меня из темноты; я отыскивал его везде – в пустынных деревнях, в неподвижных равнинах, в своем сердце.
Я услышал, что меня зовут. Стоя на пороге залы, Баско делал знаки.
– Посмотри. Это того стоит.
Но я сначала ничего не увидел, только пары, которые тут и там прервали танец и стояли, повернувшись к действию, которое меня ошеломило.
– Ты их видишь?
– Кого?.. А!..
Жанни танцевала, тесно прижавшись к дяде Баско. Было ли это танцем? Закрыв глаза, девушка, казалось, отдается вновь ловкому телу, которое когда-то ею уже овладело. И, догадываясь о разгорающемся скандале вокруг, она как бы дерзила, разжигая скандал еще и еще.
– Она сюда вернулась, – сказал Баско. Куртка желтой кожи и вельветовые брюки – Ружо остался в своей обычной одежде. Он, однако, не выглядел удивленным, чувствуя под руками эту девушку, которую он завоевал однажды, а затем тщетно преследовал. Гибкий и в то же время пружинистый, быстроногий, он ловко скользил с ней меж другими парами; и на его тонком лице с желтовым оттенком под черной полоской усиков блуждала странная улыбка.
Музыка замолкла; из соседнего кабачка принесли прохладительные напитки, и мы видели, как Жанни, сжимая стакан, осушает его большими глотками, ставит его дрожащей рукой на поднос. Она меня заметила, отвела глаза, затем в упор посмотрела, и что читалось в ее взгляде: дерзкий вызов, смущение, безумное отчаяние?
А потом… Потом все случилось так быстро, что я с трудом понимал, что произошло. Вошла девушка и, посмотрев на Жанни, наклонилась к своей соседке и шепнула ей несколько слов. Та засмеялась и очень громко сказала:
– Очень хорошо. Этого давно следовало ожидать!
И так как все приблизились, ожидая приятных новостей, она сказала еще громче:
– Вот, Луиза возвращалась со стадом коров, встретила повозку Кардиналя. И вы знаете, кого она увидела в повозке между Кардиналем и фокусником? Молодого человека из замка, студента Жан-Клода, который уехал и бросил свою красотку!
Жанни… Мы смотрели на нее, мы не отрывали от нее глаз. Разве она не услышала? Однако сначала не было понятно, уловила ли она смысл слов? Она не двигалась, вся в каком-то оцепенении; капля пота соскользнула по переносице к шраму на щеке. Потом на мгновение вся она как-то обмякла. Застонав, Жанни выбежала из зала. Она промчалась передо мной, села на велосипед, оставленный ею перед шатром, и исчезла между лавочками.
Все застыли, не смея двинуться.
– Она хочет бежать за ним вдогонку? – сказала наконец какая-то девушка.
– Она всегда странной была, еще со школы, ты помнишь?
Музыка вновь заиграла, но никто даже и не думал танцевать.
– Да, да, я его видела, – повторяла Луиза. – Это было на середине большого спуска. Повозка двигалась медленно из-за тумана. Я даже сказала Кардиналю: "Так вы не скоро доберетесь". И я его видела, его, мальчишку из замка, между Кардиналем и человеком, что показывает фокусы; он молча курил, я его узнала.
– Так и должно было случиться. Парень не из наших и приютская девчонка!
– Это не мешало ей жеманничать, будто она королевская дочь какая!
– И чего он ей наобещал?
Из глубины зала вышел один из призывников; взобравшись на эстраду, он сложил руки рупором и прокричал:
– Это не помешает нам танцевать! По местам! Начали! По местам!
Он надел на голову бумажный колпак, и ему зааплодировали. Но пока бал вновь разгорался, я услышал, как Брюно прошептал своему брату:
– Это ничего бы не изменило, но, быть может, следовало бы ее задержать…
Какой дым, какой гвалт и эта густая жара! Все пили, играли в карты, даже на биллиардном столе. Ришар меня заметил – он сидел в углу зала, напротив Брюно. Через несколько столов Баско и его дядя болтали с двумя чужаками.
– Ты с бала? – спросил у меня Ришар.
Я проскользнул к нему и сел на обитую кожей скамейку.
– Я смотрел лавчонки.
– Но ты был на балу, когда она ушла?
Брюно рассердился:
– Да ты зациклился!
– Нет, Брюно, я об этом больше не думаю. Или, если думаю, то не то, что ты имеешь в виду.
Он говорил упорнее и неторопливее, чем обычно, напевно произнося последние слова фраз.
– Нет, ты же видишь, все кончено. Так должно быть, как когда ты слезаешь с операционного стола. И, конечно, это тяжело; но я теперь уже точно прозрел.
Он протянул руку к стакану.
– Ты слишком много пьешь, Ришар, – остановил его Брюно.
Ришар улыбнулся:
– Да, у меня нет привычки ни к этому, ни к чему другому… – И добавил, как бы для себя: – Это почти призвание…
Каждую минуту открывалась дверь; клубы тумана врывались и долетали до нас, в то время как какой-нибудь парень, еще красный от танцев, приветствовал нас, приставив палец к шляпе и воскликнув: "Призывники!" В задней комнате за банкетным столом по случаю сегодняшнего праздника сидело человек тридцать сотрапезников; мы слышали, как они поют и смеются или иногда, после удачной остроты или хорошо спетого романса, выказывают одобрение, стуча все вместе по тарелкам. Маленькая, краснощекая, в неохватном корсаже, повсюду нужная, трактирщица бегала от столика к столику, сбиваясь с ног, и внезапно останавливалась, затыкая уши:
– Кричите, кричите, – причитала она, – так быстрее будет!
Было ли это от усталости или от липкой влажности зала? Все в моем сознании как бы отдалялось и становилось нереальным, кроме разве что образа Жанни. Ее я тоже попытался забыть, но в тот момент, когда я думал, что достиг этой цели, и когда всякая мысль стиралась, – эта сумятица во мне, это внезапно пересохшее горло – это была еще Жанни.
– Ты понимаешь, – повторял Ришар, – я не могу за это на нее обижаться.
А Брюно:
– Все знают, что в глубине души она неплохая девушка.
– Неплохая девушка?! Да даже сегодня, – ты меня слушаешь? – она лучше большинства тех, кто ее презирает.
– Я и не говорю… Но вообще-то, старик, нужно встряхнуться. Девушек, их ведь много.
– О! – сказал Ришар. – Я думаю, еще очень долго для меня не будет никого, кроме нее.
Немного позже и Брюно вздохнул:
– И все-таки я и сам интересуюсь, где она может быть.
Где-то группа призывников с криками, радостными воплями, под звуки горна прошла по улице, которая вела к их деревне.
– А этому что от нас нужно? – проворчал Брюно.
Браконьер встал из-за стола и вразвалочку приближался к нам. Он поприветствовал всех кивком головы.
– Ну что, призывнички, – сказал он, – кажется, не все ладится?
Так как никто не отвечал, он обратился к Ришару:
– Из-за малышки?
– Да, – тихо ответил Ришар.
Браконьер скроил сочувственную гримасу и, садясь рядом с Брюно, который нахмурившись отодвинул стул, сказал:
– Не стоит. Ничего не поделаешь. Девчонки, как она, – они такие живчики. Только что в руках держал, и вот уже ушла. Я в этом разбираюсь немного.
Но Ришар покачал головой. Ружо, положив локти на стол (он ведь тоже наверняка опрокинул не один стаканчик: некоторая расслабленность и хитрое выражение лица свидетельствовало об этом), сказал:
– Ты вот все маешься, маешься! Чего зря маяться? Кто только не был с ней. Я первый, я знаю отлично, ну и что! Это мужское дело. Но парижанин, парень из замка, разве это лучше?.. А, скажи?.. И тот, другой, фермер из Морона, ты думаешь, малышка могла рассчитывать на него? Ты мне скажешь: "Я!" Да, ты! Ты, Блезон, ты ей говорил, что это могло бы быть хорошо, что это могло бы быть прекрасно, что она могла бы быть королевой, и что!.. Хочешь я тебе скажу? Я себя спрашиваю, из нас четверых, какие мы есть, не ты ли…
– Лучше будет, если вы замолчите, – внезапно прервал его Брюно.
Ружо пожал плечами и, надвинув свою кепку на глаза, закончил:
– Послушай, угости меня выпивкой.
Но Ришар с взволнованным видом спросил:
– Что вы хотели сказать?
– Ничего: ты меня понял… И потом, ты хорошо сделал, не желая возвращаться больше к этому. Ладно, выпьем.
В задней комнате затянули старинную песню, песню парнишки, уходящего в армию и говорящего "до свидания" своему дому, возлюбленной, своей прежней жизни. Внезапно шум стих. Даже игроки застыли с картами в руках, опустив глаза. И остался только этот прекрасный голос, томный и теплый, воодушевляющий горюющую компанию.
Резко открылась дверь, и появился, ослепший от дыма и света, маленький человек в котелке, одетый в черное. Как далек он был от моих мыслей и каким ветром занесло его опять сюда, его, открывшего день обманчивым сюрпризом! За его спиной стоял целый мир белого мрака.
– Да закройте же дверь! – взмолилась трактирщица.
Он послушался, извинившись, потом сделал несколько шагов внутрь зала. И сказал запыхавшимся голосом (было видно, как у него дрожат руки):
– Господа! Господа! Произошел несчастный случай.
И мне показалось, что я больше ничего не понимаю. Ришар захотел выйти из-за стола, но споткнулся о стул и упал на колени. В центре зала маленький человечек отрывисто продолжал говорить:
– Девушка… Мы услышали удар, стук… Туман. Повозка доехала почти до подножия холма, когда Жанни на всей скорости налетела на нее. Жанни положили на траву у обочины – у нее была разбита грудь и горлом шла кровь.
– Вот… сейчас, там, рядом с повозкой, с возницей и… и… – Он волнуясь подыскивал подходящее слово. – Другим пассажиром, – выдохнул он наконец.
– Но, – воскликнул Брюно, схватив его за отворот пиджака, – у вас что, не было фонаря?
– Фонаря? Но, месье, я не знаю, я уверен, что был. Но туман!
– А девушка, вы не привезли ее?
– Мы не решились. Это бы ничего не изменило, все кончено. И потом, нужно ждать констатации, господа, констатации жандармерии и врача!
Он поднес руку к глазам, закачался, и ему едва успели подставить стул. Потом, пока ему подавали стакан воды, он сказал:
– Здесь мне везет. Второй раз приезжаю сюда. В первый раз, чтобы жениться, и моя жена умерла через два года от чахотки. И сегодня, сегодня… Боже мой!..
В глубине кухни, между плитой и камином, мирный свет падал от прекрасной лампы на потолке на наш стол. Закончив ужин, я открыл книгу, но не читал ее. Немного в стороне моя прабабушка дремала в своем кресле, положив четки на колени, а передо мной, на другом конце стола, ее дочь то вязала чулок, то перелистывала "Воскресный крест". Только тиканье настенных часов и, если прислушаться, легкое журчание воды под сводами источника нарушали тишину. В этот вечер мы поздно поужинали. И мне сказали:
– Пора идти спать.
Но усталый, возбужденный, напряженный, я не мог пойти спокойно в эту спальню, откуда накануне перед рассветом я сказал Ришару: "Вы меня подождете?", когда все еще было возможно. Две женщины тоже не думали идти ложиться. Однако, во время ужина мы обменялись лишь несколькими словами.
– Конечно, – сказала наконец моя бабушка, скользнув взглядом поверх голубоватых стаканов на столе, – умереть такой молодой – это несчастье.
Из своего кресла другая старушка прошептала:
– Не всегда. – Она, казалось, помечтала немного и добавила, как бы для себя: – У Провидения много ликов.
Но лик маленького фокусника, который в последний раз приподнял черную ткань: "Смотрите, больше ничего…" – необычный лик Провидения!
Моя бабушка с недоуменным выражением на круглощеком пухлом лице почесала вязальной спицей под чепцом у виска. Потом со вздохом сказала:
– Ну, в конце концов, бедняжка никого не оставила. Это так.
На другой стороне кухни, от плиты, начинались тени и ловушки. Я видел платяной шкаф, в котором несколько недель назад я нашел старую книгу, одни гравюры, и уже само название которой заставили биться сильнее мое сердце.
К полуночи повозка проехала по улице, а мы знали своеобразный скрип каждой из телег в деревне. Я перехватил взгляд, которым обменялись обе женщины. Мне было страшно.
– Пора идти спать, – повторила моя бабушка.
Это безжизненное тело, положенное на повозку, – это было не то, что я видел; я видел другой образ Жанни, сейчас уже почти забытый, – образ девушки на поляне, когда она спрашивала у компаньонов Маржолены: "Кто же здесь так поздно ходит?"; от угла пристройки, откуда мы выбегали, особенно приятно было слышать ее и видеть, такую близкую апрельскому солнцу, нашей пустыне, как и всей этой природе вокруг нас, живой и нежной.
СПРАВКИ ОБ АВТОРАХ
Марсель Арлан
Марсель Арлан (1899–1986) родился на северо-востоке Франции в деревне Варен-сюр-Аманс в семье заместителя мэра. С блеском сдав экзамен на степень бакалавра после окончания лицея, он в двадцатилетнем возрасте приехал в столицу, чтобы продолжить там учебу на филологическом факультете Сорбонны. В Париже он быстро включился в литературную жизнь, познакомился со многими писателями, в частности с дадаистами, основал литературный журнал. Первый роман – "Чужие земли" – Арлан опубликовал в 1923 году, а за трехтомный роман «Порядок», изданный в 1929 году, он получил Гонкуровскую премию, что обеспечило ему финансовую независимость и возможность оставить работу преподавателя, всецело посвятив себя литературному творчеству. От эпических форм он постепенно перешел к малым жанрам, и практический опыт показал, что лучше всего у него получаются новеллы и короткие романы. В 1939 году его призвали в армию и отправили в Алжир. После демобилизации в 1940 году Марсель Арлан поселился недалеко от Парижа и продолжил литературную работу. В те годы он, в частности, составил "Антологию французской поэзии", написал ряд интересных литературных эссе и несколько художественных произведений, в том числе небольшой роман "Зели в пустыне".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12