И я заставляю одного еврея работать против другого, как это делали и Вы.
Очень скоро Хрущёв узнает, что эти «Поспеловы» гораздо умнее его, и что самое главное, что они везде.
Хрущёв снова сделал паузу.
– Знаете ли Вы, что настоящая фамилия Поспелова – Фогельсон?!
У Лазаря расширились глаза. Фогельсон?! Какой-то Фогельсон отирался в квартире дяди Лёвика в Бронксе, в Нью-Йорке и знал и Михаила и Морриса! Вот это да! Вот это работа! Хрущёв поднялся, обошёл вокруг стола и встал рядом со стулом Лазаря, чтобы смотреть на него сверху вниз.
– Я ничего не забыл. Но я не хочу повторять ошибок прошлого. Моё предложение простое: Вас оставят в покое, если Вы и ваши сторонники перестанете нападать на меня. Вы должны понять и согласиться со мной.
Лазарь снизу вверх взглянул в лицо Хрущёву. Он увидел, что палач снял свой чёрный капюшон.
– Вам уже шестьдесят четыре, Лазарь Моисеевич. Вы прожили долгую и бурную жизнь. И Вы можете продлить свою жизнь, если захотите.
Он наклонился к столу и взял какую-то бумагу.
– Имеется вакансия управляющего трестом «Союэасбест» в Свердловской области. Мне не надо напоминать Вам, что в своей области это одно из ведущих предприятий страны. Без сомнения вы его возглавите и будете довольны.
Лазарь тяжело поднялся со стула и еле выпрямился. Он посмотрел в лицо Хрущёва и направился к двери. Он сжал ручку двери и открыл её. Лазарь хотелось что-то сказать, но слова застыли в его горле. В коридоре охранник отдал ему честь. Лазарь знал, что в этом кабинете он был в последний раз.
Ему мучительно захотелось поехать в Кабаны. Скорым поездом он доехал до Киева и пересел на местную электричку. Только шесть остановок отделяли Лазаря Кагановича от места его рождения. Станция теперь была гораздо больше. Его имя было чётко написано на деревянной табличке. Проходившие мимо него люди замедляли шаг и шептались, но подходить не решались.
Лазарь пошёл по главной улице, он хотел побыть наедине с собой, но уже от самого скорого поезда за ним неотступно следовал незнакомый мужчина. Лазарь точно знал, кто этот мужчина. В одном месте Лазарь даже кивнул ему. Это не было секретом. Хрущёв хотел знать точно, чем занимается Лазарь в каждый данный момент времени. Мужчина был молодой, лет двадцать пять, не больше. Он был крупного телосложения, и на нём была широкополая шляпа. Лазарь вспомнил время, когда он и сам был такой же молодой и здоровый. Это было сорок лет назад.
Лазарь бродил по улицам. Всё казалось чужим и незнакомым. Появились даже светофоры. Были новые дома. Их стало наверно раза в четыре больше, чем тогда. Казалось, большую часть города составляли заводы, изготовлявшие запчасти к вооружению. Один завод изготовлял винтовочные стволы, другой изготовлял спусковые механизмы. То, что раньше было заспанным селом, теперь был оживлённым промышленным городом. На душе Лазаря потеплело. Он почувствовал гордость за то, что это место теперь названо его именем.
Лазарь направился к тому месту, где когда-то стоял их дом, но там вообще не было домов. Теперь там возвышалось одно большое здание с маленькой вывеской сбоку. Это был кирпичный завод. Самосвал, из которого текло масло, стоял прямо на том месте, где у мамы Саши был огород.
Здание кирпичного завода продолжалось и на участок где жил дядя Лёвик. Лазарь видел двух человек, которые читали газеты прямо на месте, где была комната Морриса. Один из них курил папиросу, а другой чесал свои яйца.
Дядя Лёвик, Моррис… Память унесла Лазаря в те дни в Кабанах, когда было совсем по-другому. Он поискал взглядом то дерево, на котором они вырезали профили и бросали в них камни. На месте дерева тоже стояли новые постройки. Сохранился одноэтажный кирпичный дом: сначала на нём висел портрет царя, а потом, когда там разместили партийный комитет и повесили портрет Ленина, в него уже никто не осмеливался бросать камни.
Лазарь непроизвольно думал о Моррисе. Он всегда хотел написать ему. Лазарь знал, где живёт Моррис. Госбезопасность нашла для него адрес. Моррис жил в Филадельфии. Он был портным и работал на «улице Тейлоров», то есть улице портных. Моррис жил со своей женой Ханной. У них было четверо детей, один из которых умер от «казачьей болезни», так в Америке ещё называют врождённую болезнь Тай – Сакса, которой болеют только восточно-европейские евреи. Наверно, он должен был написать Моррису. Может быть ещё не поздно? Лучше поздно, чем никогда. Как бы он хотел сейчас поговорить с Моррисом, с дядей Лёвиком, мамой Сашей, отцом Моисеем…
Лазарь посмотрел на окружавшие его дома. Один из домов «подпирал» сопровождающий его детина, которому впору было бы работать на стройке. Лазарь кивнул ему.
– Пойдём – Сказал ему Лазарь. Я уезжаю.
Лазарь пошёл обратно на станцию. Парень плёлся совсем с ним рядом. Лазарь стоял и ждал электричку, и смотрел на табличку со своей фамилией, колыхавшуюся на ветру. Он знал, что скоро её снимут.
Газета “Нью-Йорк Таймс» от 4 июля 1957 года без сожаления сообщила, что Лазарь Моисеевич Каганович снят со всех ответственных постов и переведён на работу в провинцию. Газета «Нью-Йорк Таймс» обласкивала теперь нового своего любимца – Хрущёва. Лазарь Моисеевич не оправдал её надежд. 7 октября 1957 года та же газета поместила статью, в которой говорилось, что город Кабаны, носивший имя Каганович, переименован в Новокаширск. Ещё восьми населённым пунктам носивших его имя возвращены прежние названия. Московский метрополитен имени Кагановича стал называться метрополитеном имени В.И. Ленина.
ЭПИЛОГ
За окном стемнело. Тело ломит от долгого сиденья на одном месте, и раскалывается голова. Глаза болят. Я очень устал.
Передо мной остатки того, что мы поглотили за прошедшие десять часов. Серединки кусков чёрного хлеба – мы предпочитали корочки, высохшие остатки колбасы, кожура от лосося, крошки от пирога с изюмом и бесконечные кружки чая.
Человек, покачивающийся напротив меня в кресле качалке с подушечками, произносит:
– Ты ещё молод. Сила приходит с годами.
Я поднимаюсь и разминаю затёкшие ноги. Мне надо запомнить всё услышанное. Он не позволил ничего записывать. Более того, он проверил, что в моих карманах ничего нет. Но наш разговор ещё не окончен.
– А что теперь?
– Что теперь? Ничего. Думаешь, я сразу буду звонить Андропову, как только за тобой закроется дверь?
– Я не знаю.
– А я знаю. Конечно, нет. КГБ это не касается. Но я позвоню Леониду. Ему я обязан сообщить о твоём визите.
Он увидел страх в моих глазах и улыбнулся.
– Не бойся, дружок. Леонид тоже с Украины, и он один из моих протеже. Он мне кое-чем обязан. Он тебя не тронет.
– Как Хрущёв вас?
Лазарь хмурится. Это было дело прошлого, но напоминание всё ещё остаётся болезненным.
– Извините, я не хотел…
Он только машет рукой.
– Ничего, ничего. Это мои проблемы, не твои. В конце концов, Никиты больше нет. Туда ему и дорога. А я ещё живу и бодаюсь.
Затем он быстро меняет тему разговора.
– Ты знаешь, что я – чемпион района по домино? А, может, и всей Москвы? Видишь эти фонари внизу?
Он указывает рукой за окно.
– Мне удалось добиться, год назад их установили прямо здесь, и поэтому я вместе с другими пенсионерами могу допоздна играть в домино по вечерам.
– Как видишь, у меня ещё есть власть.
Я обхожу квартиру, касаясь пальцами мебели. Квартира совсем небольшая. Я стараюсь представить, что в этих двух небольших комнатах осталось от огромной квартиры на престижном Кутузовском проспекте. Несомненно, что кресло-качалка перевезена с дачи, которой у него больше нет. На стене в рамке висит фотография женщины.
– Это Мария. Она умерла от рака много лет назад.
Он смотрит куда-то в сторону.
– Морриса тоже больше нет. Он умер два года назад.
– Я не знал, хотели бы вы об этом знать?
– Я всегда хотел, и сказал об этом.
– Я много говорил с ним. Моррис часто вспоминал вас и всю вашу семью.
– Ему не нравилось, что я делал? – в голосе Лазаря слышаться враждебные нотки.
Я молчу, чтобы правильно подобрать слова для ответа.
– Да, это так. Он всегда утверждал, что еврей не должен идти против еврея. Мы одни дети. Так учит Тора.
Наступает длинная пауза. Минута идёт за минутой и кажется часом.
– Я ни в чём не нуждаюсь, – наконец, говорит он, откидываясь в кресле. – Каждый месяц я получаю 120 рублей пенсии. У меня достаточно сбережений, чтобы откладывать и жить в комфорте, хотя и не без льгот. А что? Мне даже доставляет удовольствие поругаться с продавцом в соседнем гастрономе. Создать неразбериху и неуверенность, а? Откуда, ты думаешь, пришло выражение «красная черта»? Это я его придумал!
Он начал смеяться, стараясь показать своё чувство юмора. Я представляю, каким трудным в общении и жёстким был этот человек лет пятьдесят назад. Он, несомненно, наводил ужас на людей. Неудивительно, что он оставался у власти так долго.
– Мария часто говорила мне: «Лазарь Моисеевич, ты из всего делаешь представление». Да, мне нравиться громоздить препятствия.
Осматривая комнату, я замечаю фотографию Троцкого, стоявшую на письменном столе. Он следит за моим взглядом:
– Ты знаешь, что часто говорил Троцкий? Он говорил, что жизнь прекрасна, только: «Надо очиститься от скверны прошлого, чтобы последующие поколения евреев могли наслаждаться жизнью».
Он молчал…
– А почему бы вам самому не написать мемуары?
– Я не умею писать, да и незачем. Все люди делятся на три части: народ, который никогда не узнает правды и руководители, которые знают правду, но она такая ужасная и далёкая от действительности, что это главная их забота, чтобы кроме них её больше никто не узнал. И есть небольшое количество людей, которые пытаются узнать правду, но они никогда не будут иметь полных доказательств. Руководители старательно уничтожают все улики своей преступной деятельности. Я долго и много боролся в своей жизни. О том, что в действительности происходит или будет происходить, говорить нельзя. События не происходят пока они не совершаться. Нужно выжидать. Ничего не поделаешь.
– По-вашему, будущее есть у того, кто умеет выжидать?
На его лице появляется злое выражение. Он поднимается с кресла и решительно подходит ко мне.
– В жизни не бывает штампов. Нет хорошего ответа на глупые вопросы. Смотри сам. Посмотри на Соединённые Штаты. Эта страна во многом впереди нас. Американцы материально живут лучше русских, они обирают всю планету. И мы всегда будем врагами. И так будет всегда, пока ваша система не рухнет, и американцы не примкнут к нашему социалистическому лагерю.
Я хочу возразить ему, но он останавливает меня. Я почти ощущаю, как от него исходит какая-то сила.
– История учит нас этому. Ничего не поделаешь. Помни, Ленин верил, что для изменения хода истории можно и нужно прибегать к любым средствам, и мы имеем эти средства.
Он посмотрел на книги, стоявшие на полке.
– Я видел похожие книги и в Америке. То есть некоторые из вас тоже понимают нашу социалистическую концепцию. Человечество – это одно целое, одно тело, но оно постоянно нуждается в нашем хирургическом вмешательстве. А любая хирургическая операция не обходится без разрезов и крови. Мы должны отрезать всё, что нас не устраивает. Это неприятная процедура, но в ней нет ничего аморального. Ты видишь, всё, что приближает наш социализм, является для нас моральным по своей сути.
Он отворачивается и идёт к окну. Я поднимаюсь с кресла и следую за ним.
– И вы верите в эту теорию человеческого общества для всех?
Лазарь Моисеевич смотрит в окно. Внизу собираются доминошники. Его уже ждут. Горят фонари. Он указывает рукой вниз:
– Здесь, в России, мой дорогой племянник, мы все этому верим. Я знаю, что я говорю, мы все в это верим!
Многое хотелось ещё спросить у него, но времени уже не было. А у меня из головы не выходила массивная мраморная промокательница. Это было в тот решающий эпизод в Кремле, когда Сталин, якобы, зацепился за ковёр и, спотыкнувшись, упал, задев головой о стол, таким образом, что его голова была разбита. Странное падение в такой момент. Потом Лазарь сразу упомянул, что он взял тяжёлую мраморную промокательницу и разбил ей дверь сталинского шкафчика. Таким образом, со слов Лазаря, мраморная промокательница и голова Сталина были повреждены в разные моменты этого эпизода. – А если в один? Если кто-то из них ударил Сталина мраморной промокательницей сзади по голове? Почему её вообще упомянул Лазарь? Почему Лазарь подчеркнул именно это падение Сталина и эту мраморную промокательницу? Ведь совершенно наивно предполагать, что Лазарь будет говорить полную правду человеку, которого он впервые видит в жизни. А ведь это первый напрашивающийся вопрос: почему Сталин оказался на полу с разбитой головой? И объяснение, что, дескать, он сам упал, когда его окружали несколько человек, предварительно договорившиеся убить его, и кормившие его крысиным ядом – это весьма натянутая версия. Как бы то ни было, но такой вопрос задать Лазарю было нельзя. О некоторых вещах можно догадаться только посредством возникновения самого вопроса. Ведь весь этот финальный инцидент начался с выступления Лазаря против Сталина. Так кто это сделал? Кто ударил Сталина мраморной промокательницей? – Лазарь?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36