- Дамьен, ножницы!
- Как здоровье, миссис Донахью? - с дрожью возбуждения в голосе
выдавил я.
- Еле живу, - ответила она. - Болят ноги и давление не в порядке. Но
мне так неприятно из-за вашей жены, мистер Трентон. Я даже расплакалась,
как только услышала об этом. Такая красивая девушка, Джейн Бедфорд. Я
знала ее, еще когда она под стол пешком ходила.
- Благодарю вас, - я кивнул головой.
- Значит, это и есть вид залива Салем? - спросила она, поднимая
картину.
- Грейнитхед, точно к северу от Аллеи Квакеров. Видите этот холм?
Теперь там стоит мой дом.
- Ага. А что это за корабль?
- Корабль?
- Здесь, у другого берега. Наверно же это корабль, не правда ли?
- Я поглядел на картину. Я не заметил этого раньше, но миссис Донахью
была права. С другой стороны залива стоял парусник при полном рангоуте,
нарисованный в таких темных красках, что я принял его за кучу кустов на
берегу.
- Ну, не хочу вмешиваться в ваши дела, - сказала миссис Донахью, но
знаю, что вы торгуете этими древностями с недавнего времени, а теперь вы
потеряли любимую жену... На вашем месте я бы послушала доброго совета и
постаралась проверить, что это за корабль.
- Вы думаете, что стоит? - заикнулся я. У меня не было претензий на
то, что она давала мне советы. Хороший совет всегда пригодится, пусть даже
он и исходит от Медузы Горгоны, хоть и с великолепным задом, упаковывающей
картины.
- Ну, никогда ничего не известно, - заявила она. - Когда-то мистер
Брейсноус купил здесь картину, на которой французские корабли, выплывающие
из залива Салем, а когда он проверил названия этих кораблей, то открыл,
что он владеет единственным изображением "Великого Турка", которое
сохранилось до наших дней. Он продал эту картину Музею Пибоди за 55600
долларов.
Я еще раз посмотрел на удивительный, темный корабль, нарисованный на
фоне картины, которую я как раз приобрел. Он не казался мне особенно
достойным внимания. Анонимный художник не поместил на носу никакого
названия. Вероятнее всего это был просто плод воображения, поспешно
нарисованный для дополнения временной композиции картины. Но я решил, что
попробую его идентифицировать, особенно если это мне советует миссис
Донахью. Ведь именно она сказала мне в свое время, чтобы я поискал
фирменный знак в виде головы грифона на фонарях из Род Айленда.
- Если заработаю на этом миллион, то выделю вам пять процентов, -
пошутил я, смотря, как она уверенно запаковывает картину.
- Пятьдесят процентов или ничего, ты, жадина, - рассмеялась она.
Я вышел из аукционного зала, неся картину подмышкой. Остальные
закупки - гравюры, акватинты и небольшая коллекция гравюр на стали -
должны были быть доставлены в лавку в течение недели. Я только жалел, что
не мог себе позволить приобрести картину Шоу.
На дворе, когда я спускался по ступеням перед парадным входом здания,
солнце уже скрылось за крыши изысканных старых резиденций на улице
Каштановой. Налетел холодный ветер. Удивительно, но меня миновала вновь та
же секретарша, которую я видел в баре. На ней был длинный черный плащ и
серый шарф. Она оглянулась и, не улыбаясь, посмотрела на меня.
На тротуаре я заметил Айэна Херберта, хозяина одного из самых
элегантных магазинов с антиками в Салеме, разговаривающего с каким-то
служащим Эндикотта. В магазине Айэна Херберта везде были мягкие ковры,
артистично расположенные лампы и приглушенный шум голосов. Херберт даже не
называл его магазином, а только салоном. Несмотря на это, он не был
снобом, поэтому, увидев меня, махнул небрежно рукой.
- Джон, - сказал он, хлопая меня по плечу. - Наверняка ты знаешь Дана
Воукса, руководителя отдела продажи у Эндикотта.
- Добрый день, - заговорил Дан Воукс. - Кажется, я немного на вас
заработал, - он показал на пакет, который я держал под мышкой.
- Ничего особого, - ответил я. - Только старая картина с видом
побережья, где я живу. Я купил ее ровно за пятьдесят долларов.
- Ну, раз вы удовлетворены... - улыбнулся Дан Воукс.
- Вот именно, - вмешался Айэн, - может, тебя заинтересует, что в
музее в Ньюберипорте продают часть старой маринистической коллекции.
Интересные экспонаты, некоторые даже магического характера. Например,
знаешь ли ты, что раньше все корабли из Салема возили на палубе небольшие
латунные клеточки, в которые ставились миски с овсянкой? Это были ловушки
для демонов и дьяволов.
- Мне и сейчас что-то подобное пригодилось бы в отделе расчетов, -
заметил Дан Воукс.
- Мне нужно возвращаться в Грейнитхед, - заявил я уже собираясь
уходить, когда кто-то схватил меня сзади за плечо и дернул так резко, что
я покачнулся и чуть было не потерял равновесие. Я очутился лицом к лицу с
бородатым молодым человеком в сером твидовом пиджаке, задыхающимся и
волнующимся, с растрепанными волосами.
- В чем дело, ко всем чертям? - заревел я ему.
- Извините, - сказал он, задыхаясь. - Я на самом деле очень
извиняюсь. Я не хотел вас перепугать. Вы Джон Трентон? Джон Трентон из
Грейнитхед?
- Да, это я. А кто вы, черт возьми?
- Крайне извиняюсь, - повторил молодой человек. - Я на самом деле не
хотел вас нервировать. Но я боялся, что вы от меня уйдете.
- Послушай, парень, мотай отсюда, - вмешался Дан Воукс, подходя
ближе. - Тебе везет, что я еще не вызвал фараонов.
- Мистер Трентон, я должен с вами поговорить наедине, - заявил
молодой человек. - Это очень важно.
- Так мотаешь или вызвать фараонов? - бросил Дан Воукс. - Этот
джентльмен мой хороший знакомый, и я предупреждаю, чтобы ты оставил его в
покое.
- Хорошо, мистер Воукс, - сказал я. - Я поговорю с ним. - Если он
будет невежлив, я начну кричать.
Айэн Херберт рассмеялся.
- До свидания, Джон. Заходи как-нибудь в магазин.
- Это значит в салон, - пошутил я.
Молодой человек в твидовом пиджаке нетерпеливо ждал, пока я не
попрощаюсь с теми. Потом я поправил картину подмышкой и направился в
сторону паркинга на Рили Плаза. Молодой человек шел рядом, время от
времени подбегая, чтобы не потерять ритма шага.
- Это очень хлопотное положение, - заявил он.
- Почему хлопотное? - удивился я. - Я этого не заметил.
- Я должен сначала представиться, - сказал молодой человек. - Меня
зовут Эдвард Уордвелл. Я работаю в Музее Пибоди, в отделе архивов.
- Ну что ж, приятно познакомиться.
Эдвард Уордвелл нетерпеливо дернул пальцами за бороду. Он принадлежал
к тем молодым американцам, которые выглядят как чучела времен шестидесятых
годов прошлого века: пионеры или проповедники. На нем были поношенные
джинсы, а его волосы наверняка в течение месяца не видели расчески.
Похожих на него молодых людей можно встретить почти на каждой фотографии
времен начала расселения в таких местах как Манси, Блэк Ривер Фоллс или
Джанкшн Сити.
Неожиданно он снова схватил меня за руку так, что мы остановились, и
склонился так близко, что я почувствовал запах анисовых конфет в его
дыхании.
- Все хлопоты в том, мистер Трентон, что мне строго приказали купить
для архива картину, которую вы как раз купили.
- Эту картину? Речь идет о виде побережья Грейнитхед?
Он поддакнул.
- Я опоздал. Я хотел прийти на аукцион около трех. Мне сказали, что
картина не будет выставлена на продажу раньше трех часов. Поэтому я
подумал, что у меня еще много времени. Но я как-то забылся. Моя знакомая
как раз открыла салон моды на площади Ист Индиа, я пошел ей помочь, ну,
так все и вышло. Я опоздал.
Я пошел дальше.
- Значит, вам приказали купить эту картину для архивов Музея Пибоди?
- Вот именно. Это исключительно интересная картина.
- Ну, тогда я очень рад, - заявил я. - Я купил ее только потому, что
она представляет вид моего дома. Всего за пятьдесят долларов.
- Вы купили ее за пятьдесят долларов?
- Вы же слышали.
- Знаете ли вы, что она стоит много больше? Это значит, что пятьдесят
долларов - это обычная кража.
- В таком случае я рад еще больше. Я купец, как вы знаете. Я веду
торговлю, чтобы заработать на свою жизнь. Если я могу купить за 50
долларов что-то и продать потом это что-то за 250 долларов, то это и есть
мой хлеб.
- Мистер Трентон, - сказал Эдвард Уордвелл, когда мы сворачивали с
площади Холок на улицу Гедни. - Эта картина имеет исключительную ценность.
Она на самом деле необычна.
- Это великолепно.
- Мистер Трентон, я дам вам за эту картину 275 долларов. Сразу, из
рук в руки, наличными.
Я остановился и вытаращился на него.
- 275 долларов наличными? За эту картину?
- Я закруглю сумму до 300 долларов.
- Почему эта картина так чертовски важна? - спросил я. - Ведь этого
всего лишь довольно средняя акварель с видом побережья Грейнитхед? Ведь
даже неизвестно, кто ее нарисовал.
Эдвард Уордвелл упер руки в бока, глубоко вздохнул и надул щеки, как
будто разъяренный отец, пытающийся что-то объяснить инфантильному тупому
сыну.
- Мистер Трентон, - заявил он. - Эта картина ценна, поскольку
представляет вид залива Салем, которого ни один художник не воплотил в те
времена. Она дополнит пробелы в топографии этих мест, поможет нам
установить, где стояли определенные здания, где росли деревья, как точно
проходили дороги. Знаю, что как произведение искусства картина плоха, но я
успел заметить, что она необычайно точно передает подробности пейзажа. А
именно это - самое важное для Музея.
Я на минуту задумался, а потом сказал:
- Я не продам его. Пока. Пока не узнаю, в чем здесь дело.
Я перешел на другую сторону улицы Гедни. Эдвард Уордвелл попробовал
меня догнать, но проезжавшее такси гневно просигналило ему.
- Мистер Трентон! - закричал он, отскакивая перед капотом автобуса. -
Подождите меня! Вы, наверно, не поняли!
- Может, я не захотел понять, - буркнул я в ответ.
Эдвард Уордвелл догнал меня, задыхаясь, и шел рядом, поглядывая время
от времени на пакет с картиной с такой миной, как будто хотел его у меня
вырвать.
- Мистер Трентон, если я вернусь в Музей Пибоди с пустыми руками, то
меня выгонят с работы.
- Пусть выгоняют. Очень вам сочувствую, но не надо было опаздывать на
аукцион. Если бы вы пришли вовремя, то вы получили бы эту картину. Теперь
же картина моя и пока я не имею желания продавать ее. Особенно, извините,
на улице, и в такую погоду, как сейчас.
Эдвард Уордвелл провел пальцами по непричесанным волосам, вследствие
чего его прическа еще больше стала похожа на торчащий во все стороны
индейский плюмаж.
- Извините, - сказал он. Я не хотел быть назойливым. Просто эта
картина очень важна для музея. Понимаете, очень важна по архивным
причинам.
Мне стало почти жаль его. Но Джейн постоянно вколачивала мне в
голову, что в торговле антиками существует единственный принцип, который
нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах. Никогда не продавай ничего
из жалости, иначе сам будешь нуждаться в жалости.
- Послушайте, - заявил я. - Музей Пибоди мог бы время от времени
одалживать эту картину. Я мог бы как-то договориться об этом с директором.
- Ну, я сам не знаю, - буркнул Эдвард Уордвелл. - Мы хотели иметь
картину для себя. Можно ли на нее хотя бы посмотреть?
- Что?
- Можно ли хотя бы посмотреть на нее?
Я пожал плечами.
- Как захотите. Идемте в мою машину. Я запарковал ее рядом, на Рили
Плаза.
Мы прошли через улицу Маргин и прошли и прошли через паркинг к моему
восьмилетнему песочному Тормадо. Мы сели и я включил верхнее освещение,
чтобы лучше видеть. Эдвард Уордвелл закрыл дверцу, потом сел поудобнее,
как будто его ожидало путешествие миль в двести. Я почти ожидал, что он
наденет пояс безопасности. Когда я развернул бумагу, то он снова склонился
ко мне, и я снова почувствовал этот аптечный запах. Видимо, его ладони
вспотели от переживания, поскольку он протер их о штанины своих джинсов.
Наконец я кончил разворачивать бумагу и опер картину о руль. Эдвард
Уордвелл придвинулся так близко, что у меня даже заболела рука. Я мог
заглянуть ему прямо внутрь волосатой спиральности левого уха.
- Ну и? - наконец спросил я. - Что вы скажете?
- Восхитительно, - ответил он. - Вы видите пристань Ваймана, здесь,
со стороны Грейнитхед? Вы видите, как она мала? Обычная, на скорую руку
скрепленная конструкция из балок. Не то, что пристань Дерби со стороны
Салема. Там были склады, конторы и порт для кораблей из Вест Индий.
- Вижу, - ответил я равнодушно, стараясь сбить его с толка. Но он
придвинулся еще ближе и всматривался в каждую малейшую подробность.
- А это Аллея Квакеров, она вот так ведет от деревушки, а в этом
месте теперь Кладбище Над Водой, хотя оно называлось Блуждающее кладбище,
только неизвестно почему. Знаете, что Грейнитхед до 1703 года назывался
Восстание Из мертвых? Наверно потому, что поселенцы из Старого Света
начинали здесь новую жизнь.
- Я слышал об этом от пары человек, - озабоченно сказал я. - А
теперь, если позволите...
Эдвард Уордвелл выпрямился.
- Вы точно не примите 300 долларов? Лишь столько мне дали на это в
музее. Три сотни наличными в руки, и никаких вопросов. Вы не получите
лучшей цены.
- Вы так считаете? Я думаю, что все же получу.
- Кто вам столько еще даст? Кто заплатит хотя бы триста долларов за
картину неизвестного происхождения, представляющую пляж в Грейнитхед?
- Никто. Но если Музей Пибоди решил дать за это триста долларов, то в
случае нужды он может и повысить цену и дать четыреста долларов или даже
пятьсот. Сами видите.
- Вижу? Что я вижу?
- Не знаю, - честно ответил я, вновь заворачивая картину в бумагу. -
Может, плохую погоду, может, интерес к цене на гусиный жир.
Эдвард Уордвелл навернул себе на палец колечко от волос из бороды.
1 2 3 4 5 6 7 8