Через несколько минут в кабинет вошел Зелерин, невысокий румяный крепыш с
веселым лицом и неожиданно хмурым взглядом. Следом за ним протиснулась
хорошенькая девица с подносом, на котором стояли чайник, сахарница и
стакан, а также вазочка с конфетами. Василий Валерианович не торопясь налил
себе чаю, положил сахар и долго, томительно долго размешивал его,
позвякивая ложечкой о стенки стакана. Устраивать разбор полетов не
хотелось, не было настроения. Но он понимал, что, ввязываясь в игру, надо
доигрывать до финального свистка, а не уходить с поля в самый разгар только
лишь потому, что у тебя настрой пропал.
- Итак, господа хорошие, прошу объяснить, почему с новым набором у вас два
провала подряд. Сначала вы ухитрились нарваться на агента Петровки, и наши
доблестные друзья из милиции теперь будут землю рыть, проясняя ситуацию
вокруг Никиты Мамонтова. А сегодня у вас второе ЧП. Как это понимать?
- Василий Валерианович, - начал Стоянов, - у нас не было никаких данных о
том, что Мамонтов состоял у кого-то на связи...
- Это не оправдание! - повысил голос Василий Валерианович. - Вы и не могли
иметь этих данных, особенно если речь идет о хорошем агенте. Но вы,
предлагая свою тактику набора, должны были это предвидеть. Это ты,
Григорий, всю жизнь проработал в милиции, а не я. И ты должен был знать,
какие осложнения могут возникнуть. Ты и никто другой. Ты что, маленький? Не
знал, что агентуру вербуют среди криминального элемента? Ты должен был
предвидеть, что, выискивая кандидатов на обучение, можно напороться на
такого вот, как этот Мамонтов.
- Виноват, - пробормотал Стоянов.
- Конечно, виноват! А сегодняшний тип? Почему никто не подумал о том, что
он может не растеряться и позвать на помощь? А ну как милиция поблизости
оказалась бы? Привыкли, понимаешь, что если кто замаран, то ведет себя тише
воды - ниже травы. А народ нынче не такой пошел. Ему палец в рот не клади.
Что ты о нем знал в тот момент, когда принимал решение посылать к нему
своих недоумков?
- У нас были данные о том, что он подозревался в убийстве, совершенном
полгода назад. И подозревался не без оснований. У розыскников были хорошие
источники, подтвердившие его причастность, но доказательств, пригодных для
следствия и суда, не нашли, поэтому Парыгина отпустили.
- Отпустили, отпустили, - передразнил Василий Валерианович. - Они-то
отпустили, только и тебе в руки он не дался. И вообще, с чего ты взял, что
уголовный розыск не ошибается? Сам работал, сам знать должен, что ошибаются
гораздо чаще, чем хотелось бы. Может, они его зря подозревали, а Парыгин
этот на самом деле чист как стекло. И вот сейчас, пока вы тут мне
объясняете, какой он злодей и убийца, он уже в милиции сидит да заяву
строчит на неких бандитов, которые к нему в дом вломились и требовали
признаться невесть в чем. Что дальше будет, догадываешься? Нет, Григорий,
так не годится. Надо что-то менять в твоей системе. А ты что скажешь? -
обратился он к Зеленину.
Зеленин долго молча смотрел на Василия и только потом соизволил
заговорить.
- Если позволите, Василий Валерианович, я изложу свою точку зрения. Хочу
сразу предупредить: она не совпадает с точкой зрения Григория Ивановича.
- Ну, говори, - милостиво разрешил Василии.
- Я с самого начала был против того, чтобы набирать кандидатов на обучение
в криминальной среде. Кроме того, я был против того, чтобы готовить их в
закрытом учебном центре в условиях казарменного положения. Какова бы ни
была цель обучения, впоследствии каждому выпускнику должна быть дана
легенда, и возьмись кто-нибудь ее проверить, сразу выплывут те четыре
месяца, которые они провели здесь. Четыре месяца глухого отсутствия,
которые обязательно насторожат проверяющего. Есть еще один момент, не менее
важный. Жизнь меняется очень быстро, даже за четыре месяца можно от нее
отстать. Человек, оторванный на четыре месяца от повседневной жизни,
никогда не сможет полностью компенсировать этот отрыв. Даже если он будет
ежедневно читать газеты и смотреть телевизор, все равно рано или поздно он
допустит ошибку, которая специалисту сразу скажет о том, что его в этот
период в Москве не было. И начнется накручивание одного на другое. Он
вынужден будет быстро что-то придумать, чтобы объяснить свою
неосведомленность, а это же всегда можно проверить и опровергнуть, было бы
желание. Я считаю, что обучение должно проводиться в условиях дневного
стационара, а не казармы. Что же касается контингента, то я полагаю, что
кандидаты должны вообще отбираться из числа людей, никогда не попадавших в
поле зрения правоохранительных органов.
- Это неправильный подход, - резко вступил Стоянов. - У нас должно быть
оружие, при помощи которого мы можем держать человека в узде. Этим оружием
может быть только страх перед разоблачением. Именно поэтому мы набираем
людей, заведомо виновных в тяжких преступлениях, заставляем их сделать
признание под запись. После этого они делаются шелковыми. Никак иначе мы с
ними не справимся.
- Ну, какими шелковыми они делаются, мы уже видели, - заметил Василий
Валерианович. - Один побежал к оперу, с которым сотрудничал, просить
помощи. А другой своими силами справился. Скажу больше. Эти два провала
оставили меня обратиться к специалистам, и они сказали вполне очень
интересную вещь. Существует практика, когда преступление умышленно не
раскрывается, а заведомо виновный отпускается на волю в обмен на согласие
давать информацию. И практика эта существует очень давно. Ты, Григорий,
знал об этом?
- Впервые слышу, - удивленно откликнулся Стоянов. - Не может такого быть.
- Может, дорогой мой, очень даже может. И есть. И было, и будет. И стыдно
тебе, кадровому милиционеру, этого не знать. Ты сколько лет в уголовном
розыске проработал?
- Двадцать четыре.
- Тогда тем более стыдно допускать такие оплошности. Даю вам обоим два дня
на разработку новой концепции подбора и обучения кадров. Ваши взаимные
разногласия меня не интересуют. Вы работаете в одной команде, и будьте
любезны снимать свои внутренние конфликты самостоятельно и не в ущерб тому
делу, которое мы все вместе делаем. Через два дня я приеду сюда, и вы мне
доложите свои соображения. Все ошибки должны быть в новой концепции учтены.
Василий Валерианович резко поднялся, показывая, что аудиенция окончена.
Стоянов проводил его до выхода, услужливо открыл дверь автомобиля и стоял
на крыльце в одном костюме, пока машина Василия Валериановича не миновала
пост у въезда на территорию учебного центра. Закурил, постоял задумчиво,
оглядывая едва видные в темноте верхушки деревьев, потом раздраженно
швырнул окурок в снег и пошел к себе. Идя по длинному коридору, машинально
искал глазами любой непорядок, к которому можно было бы прицепиться и
сорвать зло хоть на ком-нибудь, но непорядка не было. Первая группа
специалистов закончила обучение и отправилась по своим местам, вторую
группу еще не набрали, и во всем учебном центре не было никого, кроме
руководства, инструкторов и немногочисленной обслуги.
Открыв дверь в свой кабинет, он увидел Зеленина, который и не подумал
уходить после отбытия высокого начальства. Более того, он явно собирался
немедленно начать работу ад новой концепцией. Уже и бумаги разложил, и
схемы Какие-то на столе появились. Стоянов неодобрительно хмыкнул про себя.
Сразу видно, его заместитель ни одного дня "на земле" не работал, хотя
служил в силовом ведомстве и погоны носил. У практических работников
испокон веку существовало непреложное правило: получив указание, не
торопись исполнять, возможно, его еще отменят. А вот у тех, кто за
письменными столами сидит да в аппаратные игры играет, у них-то другие
правила. Делай быстрее, потому что кто первым доложил, тот и прав. Кто
более оперативно подготовит бумагу, с тем начальство и согласится. Трудно
Стоянову с Зелениным работать, разные они, совсем разные. Александр
Петрович Зеленин - книжный червь, теоретик, бумажная душа. А Стоянов всю
жизнь землю ногами топтал, преступников своими руками задерживал да за
горло брал. Так, бывало, крепко брал, что раскалывались они аж до самой
задницы, как гнилые орехи. А этот... Что он понимает в оперативной работе?
Что он понимает в вербовке? Разве он знает, как заставить человека
подчиниться и не дергаться?
- Ну что, выслуживаться собрался? - Стоянов не сумел скрыть злой насмешки.
- Едва получил указание, уже кинулся исполнять?
Зеленин поднял на него хмурый взгляд. Это всегда было загадкой для
Стоянова: как человек с таким круглым румяным лицом, словно самой природой
предназначенным для широкой приветливой улыбки, ухитряется постоянно
выглядеть хмурым, озабоченным и словно обращенным внутрь себя. Причем такое
выражение лица сохранялось у Зеленина даже тогда, когда он пребывал в
прекрасном настроении.
- Надо начинать работу прямо сейчас, - ответил Зеленин спокойно, будто не
замечая злой иронии своего начальника. - Два дня - не так много, как тебе
кажется. Можешь мне поверить, я за свою жизнь делал десятки разных
концепций, это очень трудоемкая работа.
- Не морочь голову, - буркнул Стоянов, усаживаясь за стол напротив
заместителя. - За полчаса все сделаем.
- Да?
Зеленин быстро сложил свои бумажки, убрал в папку и встал.
- Тогда делай. Через два дня положим Василию на стол две концепции, одну -
твою, другую - мою.
- Сядь, - резко приказал Стоянов. - Концепция должна быть одна. Он сам
сказал. Нечего строить из себя обиженного. Чего ему в голову вступило
концепцию какую-то требовать? Первый набор прекрасно провели и без
концепции. Просто приняли решение и выполнили его. Ты, что ли, воду мутишь
своими псевдонаучными выкрутасами?
Зеленин молча сел и уставился на него своими непонятными глазами.
- Ладно, давай начинай, раз ты уж такой крупный специалист по концепциям,
- смилостивился начальник. - И в первую очередь найди мне решение, как
избежать ошибок при наборе наших кандидатов. А потом уж поговорим о том,
как строить обучение.
- Надо начинать не с этого, - возразил Зеленин, снова открывая папку и
вытаскивая свои схемы и записи.
- А с чего же?
- С определения цели. Мы должны четко понимать, чего хотим добиться,
какого специалиста получить в итоге. Потом продумать, как его подготовить,
чему и как учить. Потом прикинуть, каким должен быть человек, чтобы он смог
успешно пройти курс, научиться всему тому, чему мы хотим его научить, а
после окончания учебы хорошо работать. И только потом думал" о том, где и
как такого человека найти. Иными словами, мы должны разработать три модели.
Первая - модель выпускника-специалиста. В нее входит перечень необходимых
знаний и умений, а также наличие хорошей подкладки под легендирование.
Вторая - модель обучающегося, или, если хочешь, курсанта. Здесь у нас
должен быть перечень требований к его психологическим, физическим и
интеллектуальным характеристикам, которые позволят ему успешно пройти курс.
И третья модель - модель кандидата. После того, как мы с тобой разработаем
эта три модели, мы начнем думать о том, как первую модель превращать во
вторую, а вторую - в третью. Иными словами, выработаем принципы поиска,
вербовки и обучения. Вот так, Гриша, создаются концепции. Только так, и
никак иначе. А то, что ты можешь сочинить за полчаса, годится для сортира.
Стоянов с трудом подавил в себе закипающую злость. Он понимал, что его
заместитель прав. Но признаваться в этом вслух смертельно не хотелось. И
дело было даже не в том, что не хотелось соглашаться лично с Зелениным.
Вопрос стоял куда шире. Двадцать четыре года он отдал практической работе в
уголовном розыске. Почти четверть века. И все эти годы не подлежало
сомнению, что наука - это туфта, детские игрушки для тех, кто хочет носить
погоны и получать за это деньги, но не хочет заниматься грязной,
изматывающей и опасной для жизни работой. Для таких вот "сынков", "зятьев"
и "любовниц" и придумали науку в системе МВД, создали специально теплые
местечки. Денежные и необременительные. Какая в ловле преступников может
быть наука? Ну только что у криминалистов. Химия там всякая, биология и
прочие вещи, полезные для проведения экспертизы. А все остальное - чистое
надувательство, пустое сотрясение воздуха в промежутках между получением
зарплаты.
И что же теперь, признавать превосходство и правоту человека, который всю
жизнь корпел за столом, сочиняя научные безделицы? Нет, ни за что.
Ни за что? А как же Мамонтов и Парыгин? Это очевидные провалы, и в карман
их не спрячешь. Придется соглашаться и сочинять вместе с Зелениным эту
дурацкую концепцию. Может, оно и к лучшему. Зеленин, пороху не нюхавший,
наверняка какую-нибудь чушь придумает. Всетаки первый-то набор провели
успешно, а ведь делали так, как предлагал Стоянов. Пусть теперь попробуют
второй набор провести по-зеленински. Сразу увидят, кто был прав.

Глава 4

У Парыгина была вторая квартира, о которой никто из его знакомых не знал.
Туда-то и привез он ошалевшую от страха и обессилевшую от слез вдову своего
двоюродного брата Лолиту и ее семилетнего сына Сережу.
- Чья это квартира? - спросила Лолита, с удивлением оглядывая скудно
обставленное жилище, в котором не было ничего, ни одной вещи сверх
минимально необходимого.
- Одного приятеля, - уклончиво ответил Парыгин. - Ты можешь быть спокойна,
здесь тебя никто не потревожит. Ключи есть только у меня. Сиди дома и
никуда не выходи.
- А продукты? Мне же ребенка надо кормить.
- Я все принесу. И ночевать буду здесь, чтобы вы не боялись.
Он сходил в магазин, загрузил холодильник едой, потрепал племянника по
темно-русым волосам и отправился по делам. Занимаясь Долитой, он все время
думал о своих утренних посетителях и теперь пришел к выводу, что они были,
вероятнее всего, из милиции.
Для такого вывода у Парыгина были основания.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10