- Анастасия Павловна, я ждал вас сегодня в шесть часов с докладом, но вы
не соизволили прийти, хотя были на месте. Должен ли я расценивать это как
акт демонстрации, или вы просто забыли?
- Я заходила к вам ровно в шесть, но вас не было на месте.
- Я был у генерала и вернулся в десять минут седьмого.
- Но я же не могла знать, что вы с минуты на минуту вернетесь. Дверь в ваш
кабинет была заперта, и я с чистой совестью ушла к себе, подумав, что если
я вам нужна, вы меня сами вызовете.
- Скажите, в вашем отделе принято считать такое оправдание достаточным?
- В нашем отделе никому никогда не приходилось оправдываться перед
начальником по такому поводу, - сухо ответила Настя. - Виктор Алексеевич
хорошо понимал, что сыщик не может спланировать свой день с утра таким
образом, чтобы ровно в шесть явиться с докладом. Работа такая
специфическая. Чтобы явиться ровно шесть, он должен в три часа вообще
закончить работать по раскрытию преступления, сидеть в кабинете и писать
бумажки. Потому что если он в половине пятого найдет свидетеля, за которым
полмесяца гонялся, и сумеет его разговорить, то в четверть шестого ему
придется сказать: извините, гражданин, душевная у нас с вами беседа
получается, но я вынужден отложить ее до завтра, потому что у меня
начальник самодур.
Мельник повернулся к ней, держа в руке нож. На лице его было написано
любопытство, как у энтомолога, разглядывающего невиданное доселе насекомое.
- Вы что, совсем не боитесь начальников?
- Нет. Совсем не боюсь. Я больше десяти лет проработала с Гордеевым и
привыкла к мысли, что хороший начальник - тот, которого уважаешь, а не тот,
которого боишься. И потом, я не боюсь, что меня выгонят.
- Совсем не боитесь? - вздернул брови Мельник. - Уверены в своей
незаменимости?
- Не в этом дело Пока я работала у Гордеева, мысль об уходе вызывала у
меня ужас. И я действительно боялась сделать что-нибудь не так, нарушить
какую-нибудь инструкцию и оказаться уволенной. А теперь мне все равно.
Поймите меня правильно, Владимир Борисович. Я не хочу вас обидеть, но мне
безразлично, у какого начальника работая, если этот начальник не Гордеев.
Поэтому я и вас не боюсь. Не сработаемся - уйду.
- К Заточному? Или в ваших запасниках есть еще какиенибудь генералы?
Вот это уже был удар ниже пояса. Сидел тут, понимаешь ли, глазки строил,
коленками прижимался, про мужа расспрашивал, делал вид, что ничего о Насте
не знает, а сам, оказывается, неплохо подготовился, справочки навел и даже
сплетен подсобрал с миру по нитке.
Настя попыталась собраться с мыслями, чтобы ответить правильно и при этом
не сказать глупую дерзость, но в этот момент из комнаты прибежала жена
Гордеева Надежда Андреевна.
- Господи, я с Мишенькой заболталась, совсем про мясо забыла!
- Ничего, Надежда Андреевна, - весело отозвался Мельник, - мы с Анастасией
Павловной его старательно караулили и момент не упустили.
Он отошел от рабочего стола и сделал картинный жест рукой в сторону
большого прямоугольного блюда, на котором были аккуратно выложены ровные
одинаковые куски мяса.
- Все, дорогая хозяйка, можно подавать.
Надежда Андреевна подхватила блюдо и понесла его в комнату. Настя юркнула
за ней следом, радуясь, что удалось естественным путем свернуть разговор,
который вдруг принял такой неприятный оборот. Последним в комнату вернулся
Барин и сразу включился в разговор с Гордеевым. До Оконца вечера он больше
не заговаривал с Настей и даже не смотрел на нее. И она не знала,
радоваться ей этому обстоятельству или насторожиться.

Глава 2

Никита лежал на диване, отвернувшись к стене и подтянув колени к груди.
Его мучители давно уже ушли, беззлобно щелкнув Никиту на прощание пару раз
кулаками. Все тело болело, было трудно дышать, прикушенный язык все еще
кровоточил, и от этого во рту был неприятный металлический привкус.
Записали его признание на диктофон и на видео - и ушли. Кто они? Зачем
приходили? Зачем им его признание?
Первая мысль была, конечно, о том, что они все-таки из ментовки. Но,
поразмышляв немного, Никита пришел к выводу, что это не так. Если менты в
принципе могут вот так вломиться в квартиру и выколотить из тебя признание,
то почему они сделали это сейчас, а не полтора года назад? Сейчас-то все
это уже потеряло актуальность. Про того мужика, которого он замочил на
Павелецком, уже и забыли все давным-давно. Сегодня даже про убийства всяких
там звезд и крупных политиков дольше двух месяцев не помнят. А уж если это
"шестерка" из мафиозной группировки, так кому он на хрен нужен через
полтора-то года?
Поэтому вторая мысль, пришедшая в голову Никите Мамонтову, показалась ему
куда более правильной. Нужен этот убитый только своим дружкам. Не
понравилось дружкам, что в столице нашей Родины ихнего кореша порешили - и
с комсомольским приветом. Им самим, конечно, милицейские разборки ни к
чему, поэтому тот факт, что дело "повисло", им только на руку, но, однако
же, милицейские дела - это одна песня, а дела личные, внутримафиозные, -
совсем, можно сказать, другой романс. А подайте сюда того наглеца, который
посмел нашего любимого кореша тронуть!
При такой постановке вопроса срок в полтора года не казался чем-то
невероятным. У криминальных структур своя логика, не такая, как у милиции.
Это менты всегда хотят скорей да быстрей, у них начальства выше крыши, а
сбоку еще прокуроры погоняют. А "деловые" - они по-другому взаимные расчеты
ведут. В тот момент, когда его, Никиту Мамонтова, на Павелецкий вокзал
послали, промеж двумя группировками один счет был, на очко больше в пользу
приезжих, и замоченный чужак этот счет сравнял. А теперь, спустя полтора
года, перевес мог вполне оказаться в пользу московских, и их "конкуренты"
могут сделать из Никиты разменную карту.
Он вспомнил того опера с Петровки, который им тогда занимался. Всю душу
прямо вынул своими разговорами, по три часа каждый день мурыжил Никиту, все
расколоть пытался. Как же звали его? Ну, впрочем, неважно. Так вот этот
опер говорил Никите: "Я знаю, что убийство совершил ты. Знаю - и все. А ты
вот о чем подумай. Если я найду доказательства твоей вины, ты получишь
срок. Солидный, но все равно это только срок. Понимаешь? Если ты успеешь
обернуться раньше меня и напишешь явку с повинной, срок будет меньше. Если
начнешь активно помогать следствию и дашь информацию о своих хозяевах, срок
будет еще меньше. А вот если я не найду доказательств против тебя, ты
останешься на свободе. И долго ты на этой свободе не проживешь".
Никита тогда ему не поверил. Его хозяева казались ему сильными,
могущественными и вечными. Они его в обиду не дадут. Тем более он показал
себя таким молодцом, от ментов вывернулся. Однако прошло полтора года, и
все изменилось. Группировка, к которой он принадлежал, оказалась не такой
уж могущественной и жизнеспособной. Внутренние распри ее ослабляли, да и
милиция не дремала, кое-кого сумела зацепить и из общей кучки выдернуть.
Месяца три назад жалкие остатки группы влились в другую структуру, более
крупную и сильную, которая подмяла под себя хозяев Никиты Мамонтова. Но
самому Никите в этой новой структуре места не нашлось. То есть не то чтобы
его выставили без выходного пособия, но ясно дали понять, что не
расстроятся, если он отвалит на все четыре стороны. Он не боевик, не
снайпер, не качок и не драчун, не мастер вождения и вообще никакими
выдающимися талантами не обладает. Его прежние хозяева, мелочь пузатая,
были каждой паре рук рады, особенно если эти руки принадлежат человеку
трусоватому, которому легко приказывать. А у новых хозяев порядки другие.
Тим на каждое место чуть не конкурсный отбор, и такие, как Никита, им не
нужны. Его, конечно, примут, ежели он захочет остаться, потому как на нем
"мокрое" висит и свое право на принадлежность к структуре он этим как бы
заслужил. Но на большее пусть не рассчитывает. Роль жалкого "приживалы" -
вот тот максимум, который ему могут предложить.
Никита изобразил достойный отказ, сказал, что никаких обид и претензий у
него нет, и с облегчением завершил свои отношения с криминальным миром. Он
с детства был слабым и трусливым парнем, но к двадцати пяти годам хотя бы
поумнел. Ему было девятнадцать, когда он дал втянуть себя в криминальные
отношения, потому что не посмел отказаться. В двадцать четыре он совершил
убийство, и тоже потому, что струсил и не посмел сказать "нет". Боялся, что
будут бить. Но с того самого момента только и думал о том, как бы ему
половчее соскочить. Все, хватит дурака валять. Надо браться за ум, получать
профессию и спать по возможности спокойно. Однако "соскочить" с
криминального, да еще и "мокрого" крючка оказалось не так-то просто.
Малейший шаг в сторону расценивался как симптом "ссучивания" то в пользу
милиции, то в пользу конкурентов. Неглупому, но слабому Никите так бы и
сидеть веки вечные на мафиозной печке, если бы печка эта, к его счастью, не
дала трещину и не начала разваливаться. Явное пренебрежение к себе со
стороны новых хозяев Никита расценил как ниспосланную судьбой удачу,
которая позволит ему наконец вести нормальный образ жизни, не вызывая ни
гнева, ни подозрений, ни угроз. Во всяком случае, так он полагал. Но не
тут-то было...
Выходит, прав бы тот опер. Недолго ему радоваться свободе. Как же его
все-таки звали? Никита вспомнил, что оперативник тогда дал ему свои
телефоны, и домашний, и служебный, и сказал:
- Как надумаешь дать показания, сразу мне звони. Не стесняйся, звони в
любое время, даже ночью.
Бумажку с телефонами Никита нашел быстро. Он вообще любил во всем порядок
и никогда ничего не терял. Вот, Коротков Юрий Викторович. И телефоны. А
что, если позвонить? Теперь уже без разницы, можно и ему признаться в
убийстве, все равно эти трое его признание записали. Но Коротков хотя бы
посоветует, что делать.
Никита еще немного подумал, потом решительно снял телефонную трубку и
набрал домашний номер Короткова. Было уже десять вечера, и он решил, что
звонить на службу бессмысленно
Ему ответил недовольный женский голос.
- Его нет. Что-нибудь передать?
- Я перезвоню попозже. Ничего, если через час?
- Звоните, - сухо сказала женщина и бросила трубку.
Но и через час Короткова еще не было дома. Никита решил сегодня больше не
звонить, неприлично, всю семью перебудит. Лучше завтра с утра. Еще вопрос,
помнит ли его этот Коротков. У него небось таких, как Никита, каждый день
по дюжине.
Не успела Настя Каменская, придя утром на работу, снять куртку и повесить
ее в шкаф, как к ней заявился Коротков.
- Аська, освежи мне память. Девяносто пятый год, убийство приезжего
порученца на Павелецком вокзале. Там был фигурант Мамонтов Никита.
- Было такое, - кивнула Настя. - Тебе какая степень подробностей нужна?
Все детали у меня в бумажках записаны, но их искать долго.
- Долго не надо, говори, что помнишь.
- А в чем дело-то?
- Мне этот Мамонтов только что позвонил и попросил о встрече. Я ему
назначил на половину двенадцатого возле метро "Чертановская".
Настя в нескольких словах изложила Короткову все, что помнила по делу об
убийстве на Павелецком вокзале. У нее была отличная память, чем и
пользовались частенько ее коллеги.
- Значит, он был из группы Усоева, - задумчиво сказал Юра. - А группа
Усоева, насколько я знаю, приказала долго жить. То, что от нее осталось,
плавно влилось в группировку господина Ляшенко по кличке Лях. Что ж,
по-видимому, мальчика Никиту что-то сильно не устраивает в нынешнем
положении вещей. Это любопытно.
Все утро Настя провела за анализом сведений, имеющих или могущих иметь
отношение к маньяку-душителю. Уже стали поступать один за другим акты
судебно-медицинских экспертиз семи трупов, и из сопоставления заключений
судебных медиков можно было тоже извлечь кое-какую информацию. Вот,
например, по первому из обнаруженных трупов было отмечено, что на шее
потерпевшего имеются следы ногтей, тогда как у всех последующих жертв при
такой же силе сдавливания шеи следы ногтей отсутствуют. Из этого можно было
сделать вывод, что убийца в период между первым и вторым преступлением
остриг ногти. Замечательная деталь! Если бы по ней еще маньяка можно было
найти
Была, однако, и другая деталь. Судя по расположению кровоподтеков на шеях
потерпевших, душитель был очень высокого роста. Задушенные имели рост от
ста шестидесяти двух до ста восьмидесяти сантиметров, и во всех случаях
локализация следов пальцев относительно края и углов нижней челюсти была
такова, что позволяла утверждать: нападающий был выше жертвы. К сожалению,
по локализации и направлению борозды от петли ничего интересного о
преступнике сказать не удалось. Придушив жертву сильным нажатием на сонную
артерию, он укладывал человека на пол, снимал с него шарф или платок и
натягивал петлю, как было указано в заключении судебных медиков, "движением
сзади наперед и сверху вниз, что подтверждается наличием косонисходящей
борозды в нижней части шеи". Эксперты полагали, что рост преступника должен
быть не меньше ста восьмидесяти восьми сантиметров, а скорее всего -
приближаться к двум метрам. Уже что-то. Можно попробовать поискать среди
баскетболистов.
И еще одно. Самое, может быть, важное. Человек в двенадцатом часу ночи
возвращается домой, входит в пустой подъезд. И тут на него нападают. Это
только в сказках бывает легко и гладко. Что значит "тут на него нападают"?
Душитель шел следом за жертвой по пустой улице, зашел вместе с ней в
подъезд... Неужели люди могут быть так беспечны? А ведь эксперты
утверждают, что ни один потерпевший не находился в сильной степени
опьянения, когда все люди - братья, а любое море кажется по колено.
Душитель шел навстречу жертве? Тогда тем более человек должен был
испугаться или хотя бы насторожиться. И не дать схватить себя за шею так
просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10