Но чтобы он служил утешителем – это нет!
– Попробуем, – сказал директор, – дадим ему премию.
Он повернулся к дону Танкреди.
– У меня есть то, что вам нужно! – воскликнул он.
Он позвонил в звонок и отдал распоряжение швейцару. Минуту спустя в кабинет входил молодой человек с улыбкой на губах и печалью на сердце.
– Солнечный Луч! – воскликнула Эдельвейс.
И упала в обморок.
К счастью, никто этого не заметил.
* * *
Очень трогательная сцена разыгралась между девушкой, доном Танкреди и вновь пришедшим, который был именно Баттистой и о котором Эдельвейс больше ничего не слышала после возвращения с гор.
– Хорошо, – сказал сияющий директор дону Танкреди. – Видите, вы в конце концов нашли то, что хотели. Можете его забирать. Мы потом сами его вернем.
Трое друзей вышли, разговаривая о том о сем. Солнечный Луч имел озабоченный вид.
– Что с вами, что вас так беспокоит? – спросил дон Танкреди.
– Понижение курса франка, – ответил молодой человек.
– Вы играете на бирже? – восхищенно спросила Эдельвейс.
– Нет, – ответил Баттиста. – Играет один наш клиент, а я должен беспокоиться по этому поводу весь сегодняшний и завтрашний день. Послезавтра у меня болезнь одной певички, а до конца недели любовные переживания одного виноторговца.
– Сколько забот!
– И не говорите. Представляете, у меня ни минуты свободного времени, чтобы побеспокоиться о своих делах.
– Но как вам пришло в голову взяться за подобное ремесло?
Баттиста потупил взор.
– Призвание, – сказал он.
– И хорошая это работа?
– Семь часов в день беспокойства, при полном запрете беспокоиться о собственных делах.
– Скучновато. И много беспокойств?
– Не продохнуть. Нас тут три тысячи человек, и целыми днями беспокоимся. Клиенты идут беспрерывно: жизнь дорожает, жилья не хватает, интеллектуальный театр, безработица – для нас все это золотое дно. И потом, сейчас зима, все беспокоятся из-за простуд, а для нас это означает много работы. Да, тут дела хватает! Но вам я признаюсь, что подумываю поменять работу.
– А зачем, если все так хорошо?
– Хорошо-то хорошо, но сколько беспокойства!
* * *
В дверях Баттиста приветливо поздоровался с учтивого вида господином, который поспешно выходил.
– Кто это? – спросила Эдельвейс.
– Один мой коллега, – ответил Солнечный Луч, – сотрудник нашего Агентства. Но он здесь большая величина. Он из тех, кто провожает на вокзале.
– Как это? – спросил дон Танкреди.
– Это, – объяснил Баттиста, – специальный отдел Агентства. У многих пассажиров нет друзей или родственников, которые могли бы прийти на вокзал. По желанию, за небольшую плату они могут заручиться проводами приличного, на вид очень любящего человека, как вот этот мой коллега. Тут свои тарифы. Поллиры за простой жест. Одна лира за фразу: «Как только приедешь, пошли открытку!» Далее, по два сольдо за каждое слово, можно получить и такие фразы как: «Сразу же сообщи что-нибудь», «Потом завтра…», «О, если тебе что-нибудь понадобится, обращайся к Пеппино, я ему уже написал». И так далее, и тому подобное. Разумеется, никакого Пеппино не существует. Эта фраза говорится для публики вокруг; чтобы не показать, что ни одна собака не пришла тебя проводить. Пять лир за объятие в окно и по три лиры за штуку поцелуй мужчинам. За поцелуй молодым и красивым женщинам скидка пятьдесят процентов. Поцелуй старухе стоит пятьдесят лир. За тысячу лир – бег за отходящим поездом на расстояние в сто метров, хватаясь за двери вагона, подвергаясь опасности свалиться под колеса, с криком: «Не уезжай, не уезжай, умоляю!» Но такой шик могут себе позволить только пассажиры скорых международных поездов.
– Счастливчики! – пробормотал дон Танкреди.
– Очень выгодные дела, в этой области, – продолжал Баттиста, – наша компания проворачивает с платочками. Долгое размахивание платочком, пока не исчезнет поезд, стоит не менее шести лир; а выгода тут состоит в том, что одним платочком можно проводить до пятидесяти человек, каждый из которых, разумеется, платит полную цену, поскольку не подозревает о существовании других. «К сожалению, – сказал мне вчера этот мой коллега, – наступают более практические времена, когда будут использоваться механические платки, приводимые в действие электрическим током, для размахивания при проводах и в окне вагона». Это приведет к разорению тружеников платка на вокзалах, которые составляют значительную массу и представляют многочисленные интересы.
Разговаривая таким образом, наши друзья прошли по роскошным залам Агентства и дошли до парадной лестницы. У входной двери они стали свидетелями забавной сцены: какой-то бедняга вылетел на улицу под пинками секретаря, который кричал при этом:
– Знайте, что такого рода утешений здесь нет!
– Что происходит? – спросил дон Танкреди у несчастного, с тайной надеждой услышать рассказ об одном из тех событий, которые попадают в газеты под заголовком «Арест развратника».
– Я, – сказал тот, – несчастен, и я обратился в Агентство, чтобы получить небольшое утешение.
– Ну и?
– Так вот, они хотели дать мне утешителя. Мне же нужно было несколько сот тысяч лир. Поверьте, для того, кто страдает, нет лучшего утешения в жизни, чем это.
Трое друзей в задумчивости удалились.
Глава XVI
Шутки Баттисты и размышления о смерти Юлия Цезаря – Почему Гастон д'Аланкур задерживался с приходом, когда его звали – Страшная борьба между Баттистой и Гверрандо – Прощайте, вокзалы!
– Отобедайте с нами, – сказал ему дон Танкреди. – Улица Домиков, Сильно Удаленных Один от Другого, дом 22.
Баттиста вбежал на улицу Домиков, Сильно Удаленных Один от Другого – он уже опаздывал, – когда хлынул ливень. Молодой человек, которому не хотелось явиться промокшим насквозь, едва успел спрятаться под аркой; там он простоял полчаса, потому что дождь все не переставал. «Приду, а они уже сидят за столом, – думал он с содроганием. – Какой позор!» Поскольку домики находились на большом расстоянии один от другого, как на то и указывало название улицы, нельзя было пройти под стоками с крыш. Баттисте пришлось подождать, пока дождь перестанет. После этого он ринулся из-под арки, под которой он нашел укрытие, на поиски номера 22, и, случайно посмотрев вверх, он увидел, что это и был номер 22.
Гастон д’Аланкур проводил его в гостиную. Баттиста, который едва не потерял равновесие, шагая по навощенному полу, выпрямился.
– Гастон д’Аланкур, – сказал он.
– Синьор Баттиста.
– Что прикажете… Пардон, я хотел сказать: господа сидят за столом?
– Нет.
Баттиста облегченно вздохнул.
– Они закончили есть несколько минут назад, – закончил старый преданный слуга.
И оставил Баттисту одного. Тот огляделся. На столике лежала почти пустая коробка шоколадных конфет. Солнечный Луч покраснел и вполголоса выбранился.
«Подумают, что это я их съел», – подумал он.
Тут в гостиную вошла Эдельвейс, которая несла в руке дона Танкреди.
– Почему вы не пришли на ужин? – закричал старый ветреник. – Мы вас ждали, а вы все жеманничаете.
– Я был очень занят, – смущенно пробормотал наш друг, которому страшно хотелось есть.
Дона Танкреди поместили на крошечный стул, сделанный специально для него. Он весело сказал Баттисте:
– Все беспокоитесь, да? Да оставьте, хватит вам так беспокоиться. Право, не стоит.
– Мне за это платят, – сказал молодой человек, слегка покраснев.
* * *
Узнав за разговором, что вся эта суматоха вокруг белья, все это снование портних, модисток и мебельщиков – это все были приготовления к свадьбе Эдельвейс и Гверрандо, и свадьба эта должна состояться через несколько дней, Баттиста чуть не заплакал. Он вытащил платок и осторожно развернул его, опасаясь, что на нем могут быть дырки. Но старый распутник не дал ему времени поплакать. Он позвал его.
– Садитесь, – сказал он.
Солнечный Луч уселся и непринужденно положил ногу на ногу. Не успел он совершить это движение, как ужасная мысль пронзила ему мозг: «А вдруг у меня дыра на подошве?» Потихоньку он снова поставил ногу на пол.
– Ну, – спросил у него дон Танкреди, которому нужно было слышать веселые речи, – что поделываете?
– Да все то же, проживаю помаленьку.
– Проживаете помаленьку? Вы хотите сказать, что живете помаленьку.
– Нет-нет, проживаю. Мы все этим занимаемся, беспрерывно, с самого рождения. Мы все думаем, что живем помаленьку, а на самом деле только проживаем помаленьку.
– Ну что это за разговор? – сказал дон Танкреди, слегка побледнев. – Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Ну же, развеселите меня какими-нибудь остротами.
Баттиста улыбнулся.
– Сегодня утром, – сказал он, – я думал, что мы живем в детективной пьесе, которую можно было бы назвать: «Пропажа трупа».
– Неужели?
– Да: с самого сотворения мира все мертвецы умерли. Вы не скажете, куда девались все эти трупы?
– Наш Солнечный Лучик никогда не унывает, – воскликнул дон Танкреди, слегка вздрогнув.
* * *
На следующее утро Баттисте, который начал переживать в связи с приближением свадьбы Эдельвейс (делал он это тайно, поскольку А.Б.П. запрещало ему беспокоиться о своих делах), пришла в голову блестящая мысль: он написал доктору Фалькуччо длинное письмо, в котором, изложив положение вещей, попросил его о следующем:
Прошу Вас постараться расстроить эту свадьбу, чтобы на Эдельвейс женился я. Заранее благодарю.
С сердечным приветом, Ваш преданный Баттиста .
Это была по-настоящему удачная мысль. Через несколько дней от маленького старичка пришел ответ, который содержал всего несколько слов: «Я обо всем позабочусь. Устройте мне приглашение на свадьбу».
В тот вечер после ужина Баттиста подбросил мысль о приглашении доктора Фалькуччо.
– О да! – восторженно воскликнула Эдельвейс. – Обязательно пригласим его!
Тетя Джудитта предложила, чтобы он был свидетелем.
– Согласен, – сказал дон Танкреди.
Тем временем наступила весна, и дон Танкреди, тетя Джудитта, Эдельвейс, Гверрандо, Гастон д’Аланкур и Солнечный Луч собрались как-то вечером, чтобы решить, в каком городе лучше отпраздновать свадьбу.
Несчастную свадьбу! Эдельвейс подчинялась воле родителей, которые договорились о браке своих детей еще в детстве, думая, что это будет счастливая пара, а Гверрандо вступал в брак по расчету.
Первой взяла слово невеста:
– Я читала, – сказала она, – одну книгу, в которой говорится об одном прекрасном городе. Так вот, я хочу, чтобы свадьбу сыграли именно в этом городе.
– Скорее всего, – заметил дон Танкреди, – ты читала книгу «Так что же такое любовь?».
– Да, папа.
– Я тоже ее читал, – продолжал старый донжуан, – и прямо скажу, что мне тоже по прочтении книги очень захотелось увидеть этот город, который называется… называется… постой-ка, дай вспомнить, как он называется…
Тут вмешался Гверрандо, сказавший хором с тетей Джудиттой:
– Я тоже читал эту книгу…
– И я, – робко пробормотал Баттиста.
– …и этот город, – продолжал Гверрандо, – называется… Как же он называется?
– Не ломай голову, – сказал дон Танкреди, – сейчас все выясним. Д’Аланкур!
Гастон сделал шаг вперед.
– Сходите в мою комнату; на ночном столике лежит экземпляр книги «Так что же такое любовь?», из которой я каждый вечер читаю несколько страниц.
– Один экземпляр есть также в гостиной, – сказала тетя Джудитта. – Он лежит на столике для гостей.
– Один экземпляр лежит на моем письменном столе! – воскликнула Эдельвейс.
– Для быстроты, – вмешался Гверрандо, – идите в прихожую; там лежит экземпляр «Так что же такое любовь?» рядом с моими перчатками.
– Нет, – сказал Баттиста старому слуге, – лучше посмотрите в моем пальто; книга лежит в правом кармане… – Он слегка покраснел и добавил: – А еще одна – в левом.
Гастон д’Аланкур выслушал всех; затем улыбнулся:
– Зачем мне куда-то ходить? – сказал он. – Одна такая книга лежит у меня в кармане, потому что мне все время хочется что-нибудь оттуда почитать.
– А! – в ярости вскричал дон Танкреди, – вот почему вы все время задерживаетесь, когда вас зовут!
Слуга вытащил книгу, и дон Танкреди, полистав ее, закричал:
– Этот прекрасный город называется Неаполь!
Все встали и, быстро составив пары в тарантелле, запели:
– Неаполь есть Неаполь, Неаполь, только он!
* * *
По правде сказать, по открыткам и фирменной почтовой бумаге Баттиста представлял себе совсем иначе этот большой отель, в котором они остановились в Неаполе. Он ожидал увидеть гигантское здание, изолированное с четырех сторон, с флагом, развевающимся на центральной башне, огромной парадной лестницей и великолепным парком с цветущими клумбами.
Перед лестницей он представлял себе кареты, запряженные парами лошадей, а в них – дам с пестрыми зонтиками, которых почтительно приветствуют господа в цилиндрах; и даже некоего элегантного господина среднего возраста в красном фраке, верхом на лошади. Тут же должны были присутствовать дети, играющие с обручем среди клумб. Все прочие здания, судя по рисунку, украшавшему почтовую бумагу, должны были отстоять далеко и выглядеть совершенно убого. Только мощное здание гостиницы должно было безраздельно и величественно царить вокруг; а кругом вечно цветущие деревья, голубое небо и вечная весна. Баттиста поискал глазами струю фонтана, которая должна была взлетать на большую высоту в центре парка; но ни фонтана, ни струи, ни парка, ни всего остального не было и в помине. Разумеется, у художников, рисующих репродукции крупных отелей для почтовой бумаги, должно быть чрезвычайно развитое воображение.
* * *
Хотя до свадьбы оставалось два дня, Баттиста чувствовал себя спокойным. Он знал, что доктор Фалькуччо все уладит.
Не надо думать, однако, что он, вследствие этого, прекратил свою борьбу с Гверрандо. Напротив, юноша продолжал бороться с ним – противником, надо сказать, практически непобедимым, поскольку опирался он на физическую привлекательность, изящество в речи и одежде. Перед отъездом Баттиста повысил свою элегантность на один пункт; но его противник внезапно повысил ее на семь.
Едва они устроились в гостинице, между ними началась борьба чаевыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30