Втайне ей нравились менеджеры и руководители, которые улыбались ей, поздравляли по поводу очередной ее передачи, расспрашивали об эволюции «Rimbaud Project», прежде чем вновь погрузиться в биржевые операции. Эта жизнь в отдельном кабинете, совмещаемая с работой на телевидении, достигла кульминационной точки после первой передачи цикла «Охота на ведьм». Она тогда услышала в лифте бездну комплиментов. А еще через неделю Элиана чуть не бегом ворвалась в коридор, где ее ждала компания рэперов, и встретилась с заместительницей Менантро Ольгой Ротенбергер. Журналистка надеялась услышать хоть какую-нибудь любезность от этой внушающей робость женщины. Но крохотная блондинка, как всегда бесстрастная, как всегда держащая сумочку, которая почти что волочилась по полу, лишь повела подбородком в сторону сидящих в приемной арабов в бейсболках и промолвила:
– Наверно, это ни к чему. И так слишком много народа шляется в башне…
И она повернулась к Элиане спиной, а та задалась вопросом, за что же все-таки ей платят. Ее профессиональное достоинство было уязвлено, однако она постаралась не возмущаться: льготный пакет акций, вроде принадлежащий ей, пока что находился где-то в администрации. В последующие дни она сократила количество встреч и стала использовать кабинет как некое приложение к личной жизни. Через месяц-другой первоначальное рвение превратилось в возмущение занудами, которые заставляют ее терять драгоценное время, после того как она оказалась вынуждена по роду службы принимать их.
Именно так она и восприняла троих посетителей, записанных к ней на прием в этот вторник. Секретарша перечислила их: Жак Сен-Поль, бывший сотрудник ВСЕКАКО, пребывающий на пенсии, затем какая-то девица-режиссер, которая ищет финансовых партнеров для съемки полнометражного видеофильма, и, наконец, Франсис Люрон, работающий в филиале «Экспресс-почта». Читая эти фамилии, Элиана уже предвидела два-три тоскливых часа, потраченных совершенно впустую. Она начала понимать, что «Rimbaud Project» предназначен вовсе не ради поиска идей, а затем, чтобы создать для корпорации видимость молодого порыва, и для этого двух-трех символических проектов, широко раскрученных в средствах массовой информации, более чем достаточно. Но зато она обрадовалась, увидев только что доставленную дизайнерскую мебель, заказанную ею несколько дней назад. Перед своим кабинетом она полюбовалась двумя креслами, созданными неким творцом мебели; сиденья их были покрыты раздражающей стеклотканью, для того чтобы сидящий визитер «испытывал затруднительное чувство неловкости, возникающее в непредсказуемых ситуациях». Именно такой дух она хотела бы внедрить во ВСЕКАКО. Зазвонил телефон.
– Алло, маркиза?
– Не смейтесь, Сиприан!
Принцесса, маркиза… Грубая эта лесть, похоже, забавляла ее возлюбленного. Но она хотела искреннего тона.
– Сиприан, мне плохо. Я все задаю себе вопрос: что я делаю в этом кабинете?
– Вы – содержанка, и у вас салон. Разве может быть занятие лучше этого?
– Но я не создана для роли мебели. У меня потребность действовать!
– А что вы скажете насчет бокала вина в моем поместье, чтобы отпраздновать вашу новую передачу?
Но она же только этого и ждет! Наконец-то барон раскрыл двери замка, двери своей близости… Элиана записала в блокнот название пригородной станции, куда он завтра в пятнадцать часов приедет встретить ее. Счастливая, Элиана положила трубку, радуясь, что она свободна, что ей уже не надо ходить в школу, что она может не являться в этот кабинет, что любовь пришла вместе с богатством, что жизнь – игра, как говорит Сиприан. И в таком радужном настроении она нажала на кнопку интерфона и попросила секретаршу пригласить первого посетителя.
Жак Сен-Поль, с усиками, в костюме двойке и кепке, был похож на уже исчезнувший образчик французского мелкого буржуа былых времен. Этакий начальник канцелярии времен Третьей республики, заявившийся по ошибке в современную лабораторию, он вошел, положил руку на шероховатый подлокотник кресла и тут же резко убрал, ощутив колючесть стеклоткани.
– Нет, нет, уж вы, пожалуйста, садитесь, – настаивала Элиана.
Несколько озабоченный, Жак Сен-Поль примостился на краешек кресла. Он излагал свой проект с серьезностью пенсионера-общественника, резко привскакивая всякий раз, когда забывался и расслаблялся на злющем сиденье. Он пробовал ерзать.
– Забавная у вас эта штукенция.
Бесстрастная Элиана слушала объяснения, наблюдая, как он дергается. Ей так хотелось, чтобы он взбунтовался, но он обстоятельно растолковывал свой проект: создать в Интернете клуб встреч для лиц преклонного возраста, которые имеют, как он выразился, право пользоваться новыми технологиями. Он раскрыл на коленях маленькую папку, из которой извлек фотокопии в поддержку своей аргументации. Похоже, он был убежден, что Элиана является ярой сторонницей этого рода коммуникаций, как будто сам факт работы во ВСЕКАКО обязывал ее поддерживать подобные пошлости. Он ждал ее ответа, и она без всякого выражения произнесла:
– Между нами, плевать я хотела на Интернет. Пенсионер был совершенно растерян. А Элиана продолжала:
– Если «Rimbaud Project» увидел свет и меня пригласили сотрудничать в нем, то вовсе не для того, чтобы способствовать еще большему отчуждению умов.
Пенсионер был не вполне уверен, правильно ли он понял. Что несет эта гошистка? Разве ВСЕКАКО не создала только что в Интернете собственный портал? Неужто теперь советникам платят за то, чтобы они, работая спустя рукава, изнутри разрушали компанию, которой он отдал свои лучшие годы? Когда же Жак Сен-Поль осознал, что у этой особы нет ни малейшего желания дать ход его проекту, он в негодовании вышел из кабинета, решив выразить свое возмущение в письме, адресованном лично ПГД.
Девица-видеорежиссер оказалась более тертой. Войдя в кабинет, она пренебрежительно глянула на кресла, подошла к столу, оперлась на него руками и, неподвижно глядя в глаза Элианы, объявила:
– Обойдется это в миллион. Вот мое досье. Элиана почему-то вспомнила себя в детстве, когда девица монотонным голосом пошла долдонить:
– Я заманиваю мужчин в западню. Я их притягиваю. И снимаю их в момент близости. Они думают, что я коллекционирую любовные воспоминания. Они не знают, что они герои фильма – фильма о голом мужчине, о мужчине и его желании. Я уже сняла короткометражку, но хотела бы сделать трехчасовой видеофильм. На показ его будут приглашены все мужчины, которые будут в нем представлены, но они этого не будут знать. И во время просмотра будут снимать, как поведет себя каждый, когда он увидит себя на экране в чем мать родила. Это будет бомба. Не хватает миллиона на монтаж, постпроизводство и завершение работы.
Это было как раз то, что нужно! Элиана пообещала защищать досье. Она собиралась пригласить третьего посетителя, как вдруг почувствовала спазм в желудке. Она сделала медленный вдох, чтобы боль прошла, сделала несколько шагов к окну. Небо было единообразно синее, как каждый день на протяжении уже двух месяцев, но страх Элианы был вызван не изменениями климата. Она схватила мобильник, поискала номер и нажала на зеленую кнопку:
– Алло! Флёр!
Почти сразу ей ответил жизнерадостный голос:
– Здравствуйте, Элиана.
– Флёр, мы кое-что сможем сделать для Хакинг-клуба на телевидении. Но… скажите, вы проверили… ну, насчет того, что было в тот вечер?
– Да, можете быть спокойны. Никто запись не просматривал, кроме вашего коллеги Фарида. Но он не делал никаких копий. Он уверил меня в этом.
Спазм, куда более болезненный, скрутил внутренности Элианы, но она не хотела показать, что ей страшно, и сумела выдавить:
– Большое спасибо, Флёр. До скорого.
До чего наивна эта девчонка. Элиана перед камерой кричала: «Долой ВСЕКАКО и мировой капитализм!» – и ее злейший враг получил доступ к записи. Все это было не более чем шуткой, но кто этому поверит? Секретарша постучалась, приоткрыла дверь и сообщила, что третий посетитель выражает нетерпение. Взбешенная, Элиана велела ему еще подождать.
В соответствии с досье, которое было передало Элиане, Франсис Люрон хотел создать внутри ВСЕКАКО нечто вроде клуба для встреч геев. Элиана из принципа поддерживала гомосексуалистов, но, когда служащий «Экспресс-почты» вошел в кабинет, она почувствовала отвращение. Этот активист голубого движения с бритой головой и шарами бицепсов на тщедушном теле, казалось, пришел заполнить кабинет своим комплексом ущемленности. Под гомосексуальной воинственностью чувствовался сварливый чиновник, неудовлетворенный типчик. Но первым делом он объявил, что является преданным зрителем «Бунтарей».
– Думаю, мы неплохо делаем свое дело, – признала Элиана.
Затем Франсис оглядел кресла, потрогал их и воскликнул:
– Мучительная мебель! Гениально!
Торопясь немножко пострадать, он решительно уселся в кресло, положил руки на подлокотники и принялся излагать свой проект: создание внутри фирмы клуба встреч геев, лесбиянок, би– и транссексуалов, который организовывал бы информационные заседания (налоги, лечение СПИДа, гомосексуальность внутри корпорации), но также и развлекательные мероприятия – выезды геев на уикенды, экскурсии геев к историческим памятникам, отдых геев на лыжных курортах или на море. Он также подумывал о дискуссионном форуме, который позволил бы встречаться геям, лесбиянкам, би– и транссексуалам.
Элиана смотрела на него, и у нее возникла злобная мысль: а может, некоторые мужчины становятся гомосексуалистами по причине комплекса, порожденного их внешностью? Не является ли это некоей формой стыда, который отдаляет их от женщин? Отвечала она без всякого энтузиазма: если речь идет о создании клуба внутри корпорации для того, чтобы сделать проблему геев банальной и привычной, что она рассматривала бы как дело благородное и бунтарское, то это ее вроде не касается.
Франсис насупился, заподозрив гомофобию:
– Как это не касается? Меня удивляет, что вы произнесли это слово.
– А почему бы мне не произнести его?
– То, что происходило во время войны, большинства французов тоже не касалось!
Лицо Элианы побагровело. Она терпеть не могла, когда на нее нападали на территории, с которой у нее было связано лишь смутное семейное воспоминание, отдаленное эхо лозунга «Маршал, мы с тобой!», каковой твердили ее деды во время оккупации.
– А какие у вас доказательства, что я не еврейка? И где доказательства, что вы не были бы коллаборационистом, а я – участницей Сопротивления?
– Но это не мешает вам сегодня сотрудничать с Менантро.
Замечание это задело журналистку, испытывающую чувство вины по причине финансовых обещаний администрации. Она попыталась оправдаться:
– Просто я веду борьбу на самом высоком уровне.
Франсис, перепугавшись, что зашел слишком далеко, заявил:
– Мы с вами оба бунтари. Потому-то я и пришел к вам.
После этого заявления его физиономия каторжника прояснилась и он сообщил:
– А мой друг знает вас. Вы были вместе на Капри. Помните Фарида, молодого гения информатики?
Фарида? Он сказал – Фарида? У Элианы отлегло от сердца: кажется, ей повезло. Фарид, тот самый молодой араб, в разговоре с которым она все время совершала бестактности, Фарид, у которого в руках грозное оружие против нее… И вот оно, решение проблемы. Поднявшись из-за стола, словно весь предшествующий разговор был всего лишь проверкой, она заговорила уже куда более благожелательным тоном:
– У вас есть характер, мне это нравится. Попробуем что-то сделать вместе.
Видно было, что голубой испытывает облегчение. Он сказал:
– Вы все начинаете с отказа, а у меня есть для вас одно предложение.
Он опять заерзал в кресле, а она, бросив на него сообщнический взгляд, перешла на «ты»:
– Почему на «вы»? Мы ведь с тобой здесь для того, чтобы бороться, верно? – И, видя, что он не решается, она подбодрила его: – Ну давай говори!
– Хорошо. Это насчет вашей… твоей передачи. По правде сказать, мне немного неловко, но Дело касается моих отношений с моим другом.
Как он поджал губки, произнося «с моим другом»! Элиане страшно хотелось поправить его: «Говори, с моим мужчиной, так будет честней». Но она промолчала.
– Есть одна очень важная тема, которую ты должна будешь поднять: усыновление геями детей, а также ползучий фашизм, запрещающий геям, лесбиянкам, би– и транссексуалам создавать настоящие семьи.
Элиане была ненавистна сама идея семьи, но она поддерживала требования об установлении родительских прав гомиков. Идея насчет супружеской пары геев казалась ей жалким подражанием супружеству гетеросексуалов, но она терпеть не могла жеребячьи смешки тех, кто неизменно готов оплевать любые новые формы семьи, в которой у ребенка «два папочки» или «две мамочки». Смех этот свидетельствовал об отсутствии сочувствия к страданиям и отсутствии воображения при столкновении с новыми формами желания иметь ребенка.
– Думаю, это неплохая тема! Если я буду делать такую передачу, ты примешь в ней участие?
Оробевший Франсис проблеял что-то невразумительное. Элиана выдержала паузу и доверительным тоном осведомилась:
– Но ты хотел бы иметь ребенка с Фаридом?
– Просто мечтаю. Он, мне кажется, побаивается. Но если он увидит, что все уже сделано, то…
Похоже, у Элианы на руках были козырные карты; так что она сможет доказать Фариду, что вовсе не является недоброжелательной особой, какой она могла показаться ему на Капри. Она пообещала Франсису вскоре вызвать его и проводила до двери, а он все потирал ягодицы, истерзанные стекловолокном. В завершение она произнесла тоном матери – защитницы малолетних:
– Я сделаю максимум, чтобы вам помочь! – И вслед Франсису, уже вышедшему в коридор, бросила: – Главное, не говори ничего Фариду, мы с ним не очень близки. Но я на вашей стороне, на стороне влюбленных!
4
Железнодорожная станция на границе между сельской местностью и пригородом; небольшой старинный вокзал из желтого и красного кирпича под крышей из черного шифера и с навесом из кованого железа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29