Командир Самойлов без устали рапортовал нам об изменениях воздушных потоков за бортом. А?на пятом часу полета, когда половина забылась, убежденная, что – последним – сном, а вторая половина сосредоточенно блевала в пакеты, командир Самойлов вдруг радостно завопил, что по левому борту – восхитительный рассвет. И он лично такого великолепия давно уже не видел. Девушка с силиконовой грудью страдальчески прошептала одному из наших: «Лучше бы он не пялился в окно, а смотрел на приборы».
Но рассвет и впрямь был восхитительным.
Мы сели не в Бангкоке, а в каком-то другом городе. Как справедливо высказался наш командир напоследок: «А какая вам разница?»
Действительно. Мы прилетели в буддистскую страну, и имело смысл принимать все, как есть.
Девушка с грудью, мужики из Челябинска, а также все сибиряки из севшего рядом с нами авиалайнера «Сибиряк» устремились к автобусам, отправлявшимся в Патайю.
Они оставили по себе турбуленцию, состоявшую из горячего воздуха, запаха внутренней секреции, учуявшей невиданный разврат секс-шоу, и томительного предвкушения охоты на сувенирных слоников, засахаренных в стразах Сваровски.
Один из наших хищно принюхался. Он сказал, что нагонит нас денька через два.
Мы ему напомнили, что грудь силиконовая. Но он уже подхватил рюкзак и, как был, в зимней куртке, слился с аутентичными сибиряками.
А мы сели перед аэропортом. Потому что нам надо было дальше. Но мы были в буддистской стране, и надо было иметь терпение.
Мы сели за мраморный столик, предварительно спихнув с него собаку.
Там, за этим столиком, мы успели прочитать, что монарх этой страны написал бестселлер про дворнягу, которая жила у него в замке (мы аккуратно подняли дворнягу, стряхнули с нее мусор и, радостно кивая работникам аэропорта, водрузили собаку на место).
Еще мы успели прочитать, что баньян, под которым Будда достиг просветления, – это фикус.
Несколько детей, которых мы привезли с собой, нашли кучу дерьма неподалеку, а также шведского мальчика-дебила. Шведский мальчик напихал полные карманы дерьма.
Пока наименее брезгливые отнимали дерьмо у мальчика, оставшиеся прочитали, наконец, название острова, куда мы должны были (при благоприятном стечении обстоятельств) добраться. Я постаралась незаметно для всех убрать книгу «Пляж» на дно рюкзака.
Сверху я для надежности положила зимнюю куртку.
На взлетном поле появился легкомысленно раскрашенный самолетик. Мы зашли в него, переругиваясь от жары, усталости и страдая от запаха шведского мальчика.
Самолет нес нас над морем и над островами. Когда-то наше братство родилось из такого вот пейзажа под крылом. Острова были ровно на другой стороне земли, но вызывали такую ностальгию, что мы вдруг опять полюбили друг друга ни за что. Точнее, за картинку (впрочем, это, может быть, профессиональное).

Ко-самуи

Это был самый маленький аэропорт, доктор (не считая аэропорта в райцентре Базарный Карабулак. Но тот закрыли. И аэропорта на Контадоро, где длина взлетной полосы равнялась ширине острова, и тому, кто зазевался, – кердык). Это был центр местной цивилизации, сюда приходили аборигены, чтобы посмотреть на прибывающие самолеты. С такой жадностью жители мегаполиса смотрят «последние известия». С такой нежной кротостью жители мегаполиса смотрят на закат, отраженный в окнах дома напротив. Но на этом острове самолеты случались реже закатов, поэтому именно они были событием и праздником.
Прилет нашего самолета был похож на прилет любого другого ровно так же, как один прекрасный закат здесь похож на другой (за исключением, конечно, того рейса, на котором сюда прибыл Марк). На площади (величиной с фонтан в ГУМе) собрался весь местный бомонд. Были Марк (основательно заросший дредами за два года), два постаревших хиппи из Канады, бывшая студентка из Токио и держательница лавки с фенечками (как это принято у таек – красавица с труднопроизносимым именем, но привыкшая откликаться на слово «Миу»).
На площади журчал водопадик не больше джакузи, пахло сандалом, афродизиаками, недвусмысленно – джойнтом и играл «Лед Зеппелин». Несмотря на запилы Пейджа и душераздирающие вопли этого психопата Планта, общая картина была на редкость умильной. Хотелось расплыться в пацифистской улыбке, показывать пальцами букву V и шептать обкуренным голосом неслучившегося американского дядюшки «мейк лав нот во». Короче, все это вполне вписывалось в рамки черно-белого фото из семьдесят четвертого года, где все застыли в остромодной фольк-одежде с широкой улыбкой фотографу – «Пи-ис». Некоторые прибывшие (кроме нас прибыло еще четверо, включая трогательного слабоумного мальчика из Швеции), похоже, никуда дальше рамок этого вожделенного хипповского фото и не собирались. Они ложились на деревянные скамьи аэропорта и закрывали глаза.
Строго говоря, никакого аэропорта здесь не было. Была крыша от бунгало на столбах, врытых в землю и увитых какой-то радостной ботвой. А массивные деревянные скамьи, врытые по периметру под крышу, обозначали условные границы депаче-зоны.
Раньше в этих местах был нормальный аэропорт местных авиалиний. Со стеклянной коробкой здания, курительной зоной и кондиционером (гордостью местных диспетчеров). Но ровно два года назад он прекратил свое существование.
В тот день Марк (житель сначала Восточной, а потом – объединенной Германии, и той, и другой – без видимого успеха) прилетел рейсом в 17.30. Он закурил прямо в стеклянной коробке вокзала и с умилением посмотрел вокруг. Особенно ему понравилось, что его рейс все-таки приземлился до того, как самолет нагнала туча. И теперь эта сизая туча висела над желтой полоской заката.
– Что-то не так, – сказал ему служитель аэропорта. И Марк поспешно спрятал сигарету за спину.
– В Бангкоке и У-Тапао отменили все вылеты, – пояснил служитель. – Очень плохие метеосводки.
– Синоптики – меланхолики. Это от больной печени, я полагаю, – поддержал беседу Марк.
Служитель помотал головой.
– Очень тихо, – сказал он.
Здесь его тут же поправили. Потому что слева (там, где был залив) загремело. Также загремело и со стороны тучи, прямо над пронзительной лимонной полосой.
– Ну-у, если это конец света, то выглядит очень нарядно, – успел сказать Марк до того, как его (вместе с чемоданом, сумкой и им самим, вместе с оконным стеклом, служителем, скамейками, стойкой досмотра, лавкой с фенечками, хозяйкой лавки с фенечками, еще тремя пассажирами его рейса, визжащей девушкой с жутким баварским акцентом и всей прочей лабудой) смело.
Это была вода.
За минуту до этого Миу (или как ее там) сильно обеспокоилась известием про нарядный конец света. Она подумала, что зря она все-таки купила такой дорогой сейф, раз уж все равно он больше не пригодится. И?тут же схлопотала сейфом, вместе с бамбуковой стеной, к которой он и был приделан.
Короче, Доктор. «Все сметено могучим ураганом» – это как раз тот самый случай. Потому что это было цунами, о котором сообщили все средства массовой информации.
Вы спрашиваете, почему я говорю об этом только сейчас?
Потому что тогда сообщить не было ровно никакой возможности. Потому что тогда началась паника, и бушевала стихия. И вдобавок намочило все мобильные телефоны. Их намочило соленой водой, что для телефонов – однозначно смерть.
Поэтому Марк вышел на связь только через два дня. Берлинским родственникам он сказал, чтобы не парились. Он сказал, что жизнь налаживается.
И это была сущая правда. Потому что с острова (как только прилетели самолеты службы спасения) смотались все туристы, некоторые дачники, многие предприимчивые люди свернули свои широкомасштабные планы туристического бизнеса, строительства отелей и точек общепита. И спасли этот остров.
Здесь остались только самые… м-м-м… просветленные.
Марк, например. Он сдает в ренту мопеды, делает фенечки для бутика в аэропорту и еще развозит на мопеде кока-колу для ресторанчиков на берегу (потому что в ренту мопед здесь втюхать очень затруднительно).
Это я к тому, Доктор, что и от концов света тоже бывает польза, с какой точки посмотреть. Желательно с верхней. Но точка у аэропорта – тоже ничего. Она тоже находится на достаточно возвышенном месте.
Но нам, Доктор, этого было мало. Мы устремлялись туда, откуда даже два года назад никто не вышел на мобильную связь. Потому что там, Доктор, мобильной связи нет.
Марк к нам очень привязался (один из наших дал ему диск с русским реггей). Марк хотел самолично, на мопеде, перевезти нас на пристань. Но нас было очень много, и он с огорчением позвал рикшу.
Когда мы выгрузились на причале, Марк уже был там.
Он сказал, что сейчас нарисует нам карту, куда надо плыть.
Мы отшатнулись.
Это был маршрут «Пляжа».

Ко-пханган

Мы сошли на пристани в райцентре. Вокруг сновали тайцы. Они были себе на уме. Они пытались заманить нас в злачные места, которые в этом райцентре организованы не с таким размахом, как в Патайе, но, судя по призывным лицам местных трансвеститов и очаровательных таек, наличествовали.
В 1996 году, когда Алекс Гарленд с Франсуазой и Этьеном плыл с Самуи мимо Ко-Пхангана, Ко-Пханган уже считался убитым островом. Убитым желанием пришельцев найти себе незатоптанный пляж и затоптать его лично.
С тех пор прошло достаточно времени, чтобы окончательно приговорить райцентр Ко-Пхангана и поставить его на службу желаниям туристов. И хотя туристы, кинувшиеся прочь от Патайи в сторону Ко-Пхангана, могут считаться более продвинутыми, их основные желания не выходят за пределы их основных инстинктов.
Но нам надо было на другую сторону желаний. По ту сторону туристического блядства. Поэтому мы сказали: «Нас ждет такси».
В нашем представлении (видимо, уже печально тронутом буржуазностью) такси должно было выглядеть иначе.
А оно выглядело раздолбанным джипом с открытым кузовом, со старой тайкой, запихивающей под сиденье вонючую огромную рыбу, и с водителем, обкуренным в ураган и посверкивающим золотыми передними зубами.
Водитель сохранял благоразумие, когда несся по окраинам райцентра, заточенным под основные инстинкты приезжих. Он приветно махал владельцам лапшарен и добродушно разгонял прелестных девушек, зазывно кидавшихся под колеса.
Когда же мы покинули хайвей, в водителе возобладал опасный и избыточный инстинкт обдолбанного распи…дяя. Он гнал по серпантинам и оползням, не обращая внимания на чемоданы, рухнувшие с крыши кабины прямо нам на головы, на рыбу, выскочившую из-под сиденья и теперь бессмысленно метавшуюся по нашим чемоданам и головам, и на визжащих детей, которых мы привезли с собой и втравили в эту идиотскую историю. Тайка вывалилась где-то посреди пути, в маленькой деревне в джунглях. Там стояло три дома на сваях и огромные плетеные клетки с курами.
Больше никаких селений не встретилось. Места были дикие, и если бы водитель выронил нас, как кегли, где-нибудь по дороге, он бы никогда нас больше не нашел. Если бы даже вспомнил.
В итоге мы скатились на пыльную дорогу, которая шла мимо запруды вонючей реки. На берегу реки стоял очаровательный храмик, из которого при нашем приближении опрометью выскочило несколько обшарпанных кошек и страшно засмердело дохлятиной.
Такси затормозило на берегу, разбросав веер песка.
Водитель выбросил из машины наши чемоданы и сказал: «Это ваш ресорт».
В четырех метрах от воды стояло пять домиков на ножках. Рядом – домик побольше (туда отправился водитель). На берегу росло одинокое дерево и торчало несколько стволов, заостренных, как пики.
На горе над бухтой жутко визжала пилорама.
В домиках умещалась одна кровать (правда, большая), густо усыпанная цветами. В туалете к стене был приделан душ. И раковина, у которой не было трубы. Не было ни туалетной бумаги, ни полотенец.
Уехать немедленно. Нет. Уйти пешком без этого мудака на джипе. Присоединиться к охотникам на сандаловых слоников и почитателям вагины, склонной к вольтижировке шариками для пинг-понга.
– Дети, собирайтесь!
Дети уже нашли у большого домика бамбуковые остроги и нанизывали на них водоросли и листья, валявшиеся в черте прибоя. Водитель (оказавшийся по совместительству хозяином ресорта) скатал себе косяк с ногу сиамской кошки и пообещал детям ананас за уборку территории.
И тут на берегу появился лысый человек с лабрадором.
Он сказал, что туалетную бумагу можно купить на соседней улице. Там же продаются полотенца и мыло. Еще он сказал, что его зовут Брайан, а его собаку – Брайан.
Это звучало по-европейски обнадеживающе и по-буржуазному успокаивающе.
Мы пошли за Брайаном и Брайаном в деревню и купили в лавке полотенце, мыло, средство от загара и три рулона туалетной бумаги. Вместо сдачи тайка дала нам три зеленых манго и палочки от гнуса. Она улыбалась нам ртом, в котором было какое-то крошево из поломанных зубов. Во дворе лавки, под навесом, похожим на курятник, спали еще две женщины с маленьким ребенком. Они спали прямо на досках. Рядом с ними спали столь почитаемые в этой стране дворняги. Одна из них откликнулась на имя Рыжик и пошла жить к нам.
Потому что мы решили здесь остаться. Видимо, полотенца и бумага для сортира придали этому месту совершенный облик.
У нас все было, даже раковина. В конце концов, если вода из душа льется прямо на пол, то почему бы воде из раковины не литься туда же?
Выяснилось, что дерево на берегу – гигантский фикус. Баньян, по-местному.
Мы сели под баньяном. Один из наших вдруг сказал, что звук пилорамы действует на него успокаивающе. Потому что напоминает ему его дачу. Он туда приезжает отсыпаться.
И заснул прямо на песке.
Он первым достиг просветления.
Вечером нас разбудил наш водитель. Он, оказывается, за это время разобрал захламленную будку, оказавшуюся барбекюшницей. И нажарил нам рыбы.
Потом он предложил детям ананасовый фреш. Сказал, что это бонус от заведения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35