- Слокум сидел на постели, устремив глаза
в потолок, руки его, позабыв друг о друге, бессильно упали на одеяло,
ладонями кверху. Он походил на какого-то сумасшедшего святого. - Я не
воздам вам по заслугам, я выбрал страдание для себя - трубить всему свету
о моем позоре, о позоре моей жены. Пока у вас хватит совести, можете спать
спокойно... Прошлой ночью я исполнил свой долг перед покойной мамой. Я
сказал жене все, что сейчас сказал вам. Она покончила с собой. Это была
проверка.
Я чуть было не разразился потоком крепких слов, но подавил
негодование, стиснул зубы. Слокум... ханжа и сноб. Слокум оторвался от
реальной жизни уже давно. Скажи ему теперь, что это он толкнул жену на
самоубийство и без какой-либо веской причины, - в лучшем случае он бы
спятил, и все.
Мод Слокум не покончила бы с собой, если б убила свекровь. А рассказ
мужа о кепке Ривиса открыл ей простую истину: Ривис не виноват в убийстве.
Его совершил кто-то другой. Кто? И тут ее неврастеник-муж выдает свою
"версию".
Я сказал Марвеллу:
- Если вы друг этого человека и заботитесь о нем, вам следовало бы
подыскать для него хорошего врача.
Марвелл вскинул на меня взгляд и пробормотал что-то бессвязное, не
отнимая пальцев ото рта. Глаза Слокума были все так же обращены к потолку,
и на лице светилась все та же улыбка святого. Я вышел из этого склепа. Уже
за дверью до меня донеслись слова:
- Твой ход, Фрэнсис.
В одиночестве я обошел дом, думая о Мод Слокум и разыскивая ее дочь.
Комнаты и коридоры были пусты и безмолвны. Гигантская волна, пронесшаяся
над этим домом, смыла жизнь с его берегов. После цунами жизни не было ни
на веранде, ни в холле, ни на террасах, лужайках и дорожках во дворе, и
только цветы горели в угасающем вечернем свете, как прежде. Бассейн обошел
стороной, краем глаза отметив, что сквозь листву деревьев он блестит, как
созданное природой зеркало. Дойдя до конца траурной кипарисовой аллеи, я
очутился перед входом в сад, где впервые увиделся с пожилой леди.
Кэти сидела на каменной скамье, островком выступающей из половодья
цветов. Ее лицо было обращено к западу, где только что величественно
погибло солнце. Потом взгляд девушки медленно переместился за каменную
стену сада к высившимся на горизонте горам. Она смотрела на их пурпурную
громаду так, как смотрит узник на стену огромной тюрьмы, где осужден
остаться в полном одиночестве навсегда.
Я окликнул ее от калитки:
- Кэти! Я могу войти?
Она медленно повернулась, в глазах все еще стояли гигантские древние
горы. Ровным голосом сказали:
- Здравствуйте, мистер Арчер. Входите.
Я сбросил щеколду и ступил в сад.
- Не закрывайте. Пусть калитка будет открыта.
- Что ты делаешь?
- Просто думаю. - Она подвинулась на скамье, давая мне место. Камень
все еще хранил солнечное тепло.
- О чем?
- О себе. Я привыкла думать, что все вокруг, - она повела рукой, как
бы показывая сад, - прекрасно, но теперь мне так не кажется. Кольридж
оказался прав в своем мнении о красоте природы. Вы видите ее красоту, если
есть красота в вашем сердце. Если же ваше сердце опустошено, то и природа
- пустыня. Вы читали его "Оду унынию", помните?
Я сказал, что нет, не читал.
- Теперь я понимаю Кольриджа. Я бы себя убила, будь я такой же
смелой, как мама. А теперь... я думаю, буду просто сидеть и ждать, что со
мной произойдет. Хорошее ли, плохое ли, не имеет значения.
Я не знал, что сказать. Я ухватился за фразу, которая пуста, но,
может быть, успокаивала?
- Все плохое уже произошло, Кэти, разве не так? И значит - прошло.
- Кроме опустошения сердца, - убеждено ответила Кэти. И замолчала.
Наконец я сказал:
- Расскажи мне все, как было, Кэти.
Она поймала мой взгляд. Долго мы смотрели друг на друга, глаза в
глаза... Она вся сжалась, отодвинулась от меня.
- Я не знаю, о чем.
- Ты убила бабушку, - тихо отчеканил я. - Тебе лучше рассказать мне
об этом самой.
Кэти опустила голову, плечи ее поникли, она замерла. Ни единой
слезинки на глазах!
- Кто-нибудь это знает?
- Никто, Кэти. Только я и Ральф Надсон.
- Да, он сказал мне об этом сегодня. Мистер Надсон - мой отец. Почему
от меня это скрывали? Я никогда не послала бы письмо.
- Но почему-то послала...
- Я ненавидела мать. Она обманывала моего отца... мистера Слокума.
Как-то я видела их наедине, мать и Надсона, и мне захотелось заставить ее
страдать. И я думала, что, если мой отец... мистер Слокум о том узнает,
она уедет отсюда, и мы с ним сможем остаться вместе. Вы не знаете, но...
они все время ссорились или... были друг с другом как чужие. Я хотела,
чтобы они расстались. Но, видимо, письмо не принесло результата.
Мне казалось: говорит взрослая женщина; колдунья без возраста,
знающая древние мудрые средства воздействия на людей. Но она заплакала,
горько, навзрыд, и снова превратилась в ребенка, может быть, ребенка,
торопящегося стать взрослым и объяснить необъяснимое: как человек может
свершить преступление, убийство, желая самого что ни на есть доброго, для
всех, как ему кажется, подходящего.
- И потому ты выбрала самый сложный путь, - продолжил я ход мысли
Кэти. - Ты думала, что деньги твоей бабушки разъединят их. Мать уедет
отсюда со своим любовником, а ты сможешь счастливо жить со своим отцом.
- С мистером Слокумом, - поправила Кэти. - Он мне не отец... Да, я
так думала, мистер Арчер. Я отвратительна.
Ее плач подхватил сидящий на кипарисе пересмешник. Рыдания девушки, и
всхлипывания вторящей ей птицы, и надвинувшиеся сумерки - было от чего
сойти с ума. Я обнял дрожащую Кэти.
- Я ужасна, - повторяла она сквозь приступы плача, - я должна
умереть.
- Нет, Кэти, нет. Слишком много уже умерло.
- Что вы собираетесь со мной делать?.. Я заслужила смерть. Я ведь
ненавидела и бабушку, мысленно не раз хотела убить ее. Она изуродовала...
моего отца, когда тот был еще маленьким мальчиком...
Она все пыталась справиться со слезами; птица все еще завывала,
словно выпущенная на волю совесть.
Я сказал:
- Кэти, успокойся. Я ничего не собираюсь с тобой делать. Я не имею
права...
- Не будьте ко мне слишком добры. Я не заслужила. С того самого
момента, как решилась на это, я почувствовала, что отрезана от всего
человечества. Я чувствую теперь, что такое клеймо Каина. Оно теперь на
мне.
Она закрыла рукой свой красивый лоб, будто там и вправду горела
каинова печать.
- Я понимаю, что ты чувствуешь, Кэти. Доля ответственности за смерть
Пэта Ривиса - на мне. А раньше, давно... я убил человека собственными
руками. Это спасло мне жизнь, но его кровь осталась на моих руках.
- Вы слишком добры ко мне. Как и мистер Надсон... мой отец. - Слово
знаменательно прозвучало в ее устах, неся в себе великое, таинственное и
новое для девушки значение. - Во всем, что случилось, он обвинял себя.
Сейчас вы себя вините. Хотя я единственная, кто виноват... Я даже хотела
взвалить свою вину на Пэта. Я видела его тем вечером. Я солгала вам тогда.
Он хотел, чтобы я уехала вместе с ним, и я пыталась заставить себя
захотеть уехать, но не смогла. Он был пьян, и я прогнала его. Потом я
увидела кепку, которую он оставил в машине, и тогда я решила, что смогу
это сделать. Было ужасно узнать о себе, что это я смогу. А потом возникло
чувство, что я должна сделать. Вы меня понимаете?
- Думаю, что да.
- Я почувствовала, что продала душу дьяволу еще до того, как все
произошло... Нет, я не должна говорить "произошло", я сама, своими
руками... Я видела, как вы выходили из дома, и села в вашу машину. Но вы
не взяли меня с собой.
- Прости меня, Кэти.
- Нет, вы не могли ничем мне помочь. Не в тот раз, так в другой... И
взять меня отсюда насовсем - что бы вы стали со мной делать?.. Вы меня
оставили. Наедине с грехом, с дьяволом. Я знала, что бабушка сидит здесь,
в саду. Я не могла вернуться в дом, пока это не сделано. Я спустилась к
бассейну, повесила на изгородь кепку Пэта. Потом позвала ее. Я сказала ей,
что в бассейне мертвая птица. Она подошла к краю, посмотреть, и я
столкнула ее в воду. Внезапно. Так, что она сразу захлебнулась. Я же пошла
домой и легла у себя. Я не спала всю ночь, конечно, не спала и следующую
ночь. Смогу я заснуть сегодня, теперь, когда правду об этом знаю не только
я?
Она повернула ко мне лицо, открытое, измученное, кожа на нем почти
просвечивающаяся, как последний свет, падающий в сад.
- Я надеюсь, Кэти.
Холодные губы ее шевельнулись:
- Вы не думаете, что я сумасшедшая? Не один год я боялась, что схожу
с ума.
- Нет, - ответил я, хотя и неуверенно.
Мужской голос позвал Кэти откуда-то из темноты. Птица спорхнула с
дерева и, описав круг, опустилась на другое, где подхватилась опять в
своем плаче.
Кэти повернула голову на зов, грациозно, как лань:
- Я здесь. - И добавила: - Папа.
Странное, древнее слово.
Явился Надсон. Увидев меня, нахмурился.
- Я сказал вам, чтобы вы уезжали отсюда и не возвращались. Оставьте
ее в покое.
- Мистер Арчер был очень добр ко мне, папа, - сказала Кэти.
- Иди сюда, дочка.
- Иду.
Она подошла к нему, встала рядом, склонив голову.
Он что-то сказал ей тихим голосом, и она пошла из сада по дорожке к
дому, пошла неуверенно, как по неизвестной земле. Быстро затерялась в
темноте, среди кипарисов.
Надсон пошел было за ней, потом остановился в проходе, между
каменными столбами у садовой калитки.
- Что вы собираетесь с ней делать? - крикнул я ему вслед.
- Это моя забота.
Он был без мундира, в штатском, без кобуры.
- Я сделал это и своей заботой тоже.
- Вы сделали ошибку, Арчер. И не одну. И поплатитеcь за это. Прямо
сейчас. - И замахнулся на меня.
Я отступил.
- Не ведите себя как мальчишка, Надсон. Кровянку пустить друг другу
можно, только никому из нас она не поможет. В том числе и Кэти.
- Снимайте пиджак! - Свой он бросил на раскачивающуюся калитку.
Я кинул туда же свой.
- Ну, коли так...
Дрались мы долго и тяжело. Я - с сознанием, что драка бесполезна. Он,
думаю, с таким же сознанием. Надсон был сильнее и тяжелее меня, но я
быстрей двигался. Я ударил его крепко трижды, он только раз. Я сбивал его
с ног шесть раз и наконец уложил наземь, придавив его лицо к земле. Я
растянул себе в драке оба больших пальца, и руки распухли. Правый мой глаз
быстро заплыл от крепкого удара Надсона.
Наконец, мы покончили с этим делом. Было уже совсем темно. Через
некоторое время Надсон привстал и заговорил, прерывисто дыша:
- Я должен был с кем-нибудь подраться. Слокум не подходит. А вы...
хорошо деретесь, Арчер.
- Тренировка... Так что вы собираетесь делать с Кэти?
Надсон медленно поднялся на ноги. Лицо было перепачкано черными
полосами земли и крови, что сочилась из подбородка на измятую рубашку. Я
протянул руку и помог ему обрести равновесие.
- Вы имеете в виду официальную сторону дела? - Распухшие губы
пропускали слова неотчетливые, но я понимал. - Сегодня днем я подал в
отставку. Не объясняя, почему. И вы тоже этого никому не скажете.
- Нет, не скажу. Она ваша дочь.
- Она знает, что она моя дочь. Она поедет со мной обратно в Чикаго.
Там я отдам ее в школу... ей надо закончить школу... и попытаюсь создать
семью. Это не кажется вам невозможным? Я видел и худшие случаи, чем у
Кэти. Дети еще способны распрямиться. Вырасти и стать порядочными людьми.
Не часто, но так бывало.
- У Кэти это получится, раз получилось у кого-то другого... А что
говорит Слокум?
- Слокум... Слокум меня не остановит. Да он и не собирается
остановить меня. Да, миссис Стрэн уедет с нами, они с Кэти очень привязаны
друг к другу.
- В таком случае, счастья вам всем, Надсон.
Вокруг нас и над нами царила тьма. Наши руки потянулись друг к другу
и встретились.
Потом я оставил его.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29