Он встает, одной рукой забирает со стиральной машины книгу, второй берет апельсин.– Нам задали на понедельник выучить наизусть отрывок. Погоди, стих тысяча триста двадцать пятый, страница сорок девятая, говорит Иодай.– Первосвященник?– Да.
Вот перед Вами царь, все Ваше упованье!Я охранял его и не жалел забот.О слуги господа, отныне Ваш черед! Там же, действие IV, явление 3-е


– Съешь свой апельсин, – говорит Мари. – Хочешь сыру, Луи? На, бери.Встав, она споро убирает со стола, ставит тарелки в мойку, ополаскивает руки.Луи, перевернув тарелку, кладет сверху кусочек сыру. Он знает, что Мари этого терпеть не может, но делает так ей назло, для самоутверждения.Его растерянность усиливается, все та же растерянность, которую он испытал, застав под душем голую женщину. Изящная и красивая Мари его молодости – да ведь он ее давно потерял и теперь не узнает; тот прежний образ почти забыт, он растворился в женщине, которую в те вечера, когда он является домой пораньше или в воскресенье утром, если у него нет халтуры, он привык видеть в халате. Жена, хлопочущая по хозяйству, мать, пестующая детей, мало-помалу вытеснила женщину, которой он, бывало, так гордился, когда они вместе гуляли по улицам.Во всяком случае, эта женщина заставила его себя признать. Луи трудно идти с ней в ногу, приноровиться к ее образу жизни.В его сознании перемешался образ Мари с образом вырытой из земли статуи.Теперь эта кокетливая женщина чем-то напоминает соблазнительных девиц с зазывной походкой, за которыми, отпуская сальные шуточки, увязывались его товарищи на работе, или посетительниц, являвшихся осматривать свои будущие квартиры, чьи тоненькие ножки они украдкой разглядывали, стоя на замусоренной лестничной площадке в своих спецовках, замызганных известью и цементом.Луи не понимает, почему он испытывает не радость, а щемящую боль, видя, как Мари молода и красива.Когда она, вытирая стол, чуть наклоняется к мужу, он видит ее открытые плечи, грудь, вздымающуюся с каждым вздохом. Кожа Мари позолочена солнцем. Должно быть, все лето она исправно загорала на пляже.На пляже в Куронне или Жаи… Не на городском же пляже в Мартиге, где в море плавает нефть…Туда бегали все мальчишки. Парни играли плечами, красуясь перед девушками своими роскошными мышцами. А семьи устраивали там по воскресеньям пикник.Пляж по-прежнему существует для многих, многих людей. Бывало, и они с Мари растягивались на песке в обнимку. Не было лета, чтобы солнце и море не покрывало их загаром, чтобы они не радовались жизни, плавая в голубой, с солнечными бликами воде и, перегревшись, не искали под соснами прохлады, наполненной треском стрекоз…Ни одного лета, исключая трех последних. Он играл там с Жан-Жаком, Симоной, но с Ивом – ни разу. Он лишился всего – отдалился от родных, с Мари у него полный разлад.Желтые стены кухни упираются в голубой потолок. Кухонные приборы тянутся вверх, подобно струям белого дыма. От экрана, в который уже уставились Жан-Жак, Симона и бабушка, доносятся вспышки и треск, как от игральных автоматов, когда шарик ударяется о контакты.Его словно бы несет на этих гудящих волнах, качает от рубленых фраз телевизора, от вида Мари, склонившейся к нему с блестящими глазами, в то время как он погружается в небытие.– Мари!!Она еще ниже склоняется над столом, оттирая клеенку губкой.Тревога омрачает все. Стараясь себя растормошить, он глядит на ее загорелые плечи.Мысль скользит, как вода по стакану, беспрестанно возвращаясь к отправной точке: а что, если непреодолимый сегодняшний сон не случайность?.. Сколько времени он уже засыпает рядом с Мари, как бесчувственное животное? Две недели, месяц, три месяца?Погоди, Луи, подумай. В тот день была гроза… Нет, я ходил клеить обои к Мариани… Нет, это было… Я уже позабыл когда.Он теряет самообладание и чувствует себя конченым человеком, отупевшим от работы и усталости, автоматом из автоматов.Он встает. В зеркальце на стене отражается доходяга: под глазами круги, лицо отекшее, хотя кожа, обожженная цементом и солнцем, вроде кажется здоровой.Слово, которого он боится, вонзается в его сознание, как заноза в палец: импотент!Мари проходит мимо него в гостиную, он хватает ее за руку.– Мари, пойдем в спальню. Мне надо тебе что-то сказать.Она неласково отталкивает его.– Ты спятил. Что это вдруг на тебя нашло? Еще не хватало – при ребятах. Не надо было спать.– Мари, умоляю!– Я пойду смотреть пьесу… Вот, уже начинается.Осколок камня ранит руку. Фраза ранит душу.На экране двое мужчин в длинных белых, украшенных позументами одеяниях говорят, необычно растягивая слова…
Мы осуждаем трон царицы самовластной… Там же, действие IV, явление 3-е


Луи замыкается в своих неотвязных мыслях. Он бесполезен. Все бесполезно: дом, машина, нескончаемые дни, когда он словно наперегонки с товарищами затирает штукатурку на стенах. Все вертится вокруг стройки. Все сводится к лесам и пыли, к домам, которые растут, широко раскрыв полые глазницы окон, к мосткам над пустотой, к кучам цемента и гашеной извести, к трубам, подающим воду на этажи, к воющему оркестру экскаваторов и компрессоров.– Иди к нам или ступай спать, – кричит Мари, – только погаси свет, он мешает.Луи послушно усаживается позади жены, чуть сбоку. Она сидит, положив ногу на ногу. Ему сдается, что она с каждым днем охладевает к нему все больше. Он смотрит на освещенный четырехугольник, на котором движутся большущие лица с удлиненными гримом глазами. Он слушает, давая потоку слов себя убаюкать:
Любимых сродников мечом своим пронзимИ руки кровью их, неверных, освятим… Там же, действие V, явление 2-е


Симона ерзает на стуле, болтает ногами. Ей скучно. Как хорошо он понимает дочь!– Сиди смирно! – одергивает ее Мари.Она вся напряглась, уносясь в запредельные дали этих волшебных картин, отдаваясь музыке стихов. Она убежала от повседневности, скуки, однообразия.Рядом с ней Жан-Жак. Вид у него такой, словно его загипнотизировали.Бабушка, усевшись в кресло, сонно кивает головой.Они вместе. Смотрят одну передачу, но каждый обособлен и более чем когда-либо одинок.Один мужчина уходит – тот, у кого на одежде особенно много блестящих нашивок. Вместо него между колоннами храма появляется женщина, потом группа девушек, чем-то похожих на джиннов, – этих певиц он уже видел по телевизору. Они поют, но протяжно-протяжно, так что это почти и не песня. Еще там появляется женщина, с виду немая, которая ни с того ни с сего бросает фразу:
Дни Элиакима сочтены.
Интересно, кто тут Элиаким? Пока эти чужестранные имена укладываются в его мозгу, веки все больше слипаются. Бабушкина голова свисает все ниже. Вздрогнув, она трет глаза, усаживается в кресло поудобнее.Луи борется с неотвязным сном, стараясь сдерживать храп, который все же вырывается изо рта и заставляет обернуться возмущенных Мари и Жан-Жака.Руки его расслабляются. По телу разлилось сладкое оцепенение. Ему снится, что он проснулся в пять утра и попусту теряет время.Луи не хочет уступить сонливости. Хорошо бы досидеть до конца передачи, дождаться Мари. Но вот у него невольно вырывается еще один звонкий присвист. Он сдается. Встает. Наклоняется и целует теплый затылок Мари – она вздрагивает, будто ее ужалила оса.«Прилягу-ка я», – думает Луи, входя в спальню, где блаженным сном спит Ив.С наслаждением расправив члены, ложится с той стороны, где обычно спит Мари. «Значит, ей придется разбудить меня, если я усну», – думает он.И проваливается.
Интерлюдия третья Система вся –Доска – качель о двух концах.И друг от другаКонцы зависят. Те, что наверху,Сидят высоко потому лишь, что внизу сидят вторые.И лишь до той поры, пока наполнен низ. Перевод С. Третьякова.

Бертольт Брехт, Святая Иоанна Скотобоен
Автомобиль – блестящий предмет, которым не пользуются в будни и моют по воскресеньям. Честер Антони
По последним статистическим данным министерства труда на конец 1963 года, средняя продолжительность рабочей недели (по всем видам деятельности) равнялась 46 часам 3 минутам, то есть была выше всех средних, зарегистрированных до настоящего времени……Рекорд поставлен строительной промышленностью: от 49 часов 1 минуты в 1961 году она поднялась до 49 часов 4 минут в 1963, а к концу 1963 года достигла 50 часов 46 минут. Следовательно, на отдельных стройках в разгар сезона работают по 55 часов в неделю. Газета «Эко», 2 июня 1964, № 9187
Пьет земля сырая;Землю пьют деревья;Воздух пьют моря;Из морей пьет солнце;Пьет из солнца месяц:Что ж со мною спорить,Если пить хочу я,Милые друзья. Перевод Л. Я. Мея

Анакреон
Злоупотребление алкогольными напитками, на наш взгляд, тесно связано с нынешними условиями жизни рабочего, в какой бы сфере он ни работал: режим труда, ускоренный ритм жизни, длинные концы, занятость женщин и многие другие причины сильно сказываются на мужчине в наше время. Это разрушает семейные традиции, вызывает усталость – чаще психическую, чем физическую, – и создает порочный круг, мужчина пьет, потому что устал и скверно питается, потому что у него ложное представление, будто в алкоголе содержится возбудитель, которого не может дать ему беспорядочное питание. Журнал «Алкоголь и здоровье», № 4–5. 1962
– День только начался, а от завтрака до перекуса тысячи монет как не бывало. И еще выложи двести за автобус.– Купи машину – дешевле обойдется.– На какие такие шиши?– За пятьдесят кругляшей можно подыскать колымагу, у которой еще неплохо вертятся колеса. Два года назад мой брат купил себе малолитражку, чтобы скатать в отпуск, представляешь.– Глянь-ка вон на ту тачку. Держу пари, что этот не лается со своей половиной в конце недели…Перекус. Белыми от штукатурки руками строители хватают хлеб с колбасой и запивают, как обычно, литром вина.В бригаде Луи хрипатый алжирец – сорок пять лет – старикашка, чего там – пятеро ребят, квартирует за тридцать пять тысяч франков в месяц; Рене – этот паренек любит повторять: «Как потопаешь – так и полопаешь»; два испанца – всего год как приехали, и мечтают об одном: как бы поднакопить деньжат и забыть про страшную нужду у себя дома; да еще итальянец – тоже вкалывает будь здоров.Как и другие строители, они приезжают из местечек, расположенных вокруг Беррского залива, воды которого сияют небесной синевой, – из Мартига, Берра, Витроля, Сен-Митра, Мариньяна, Мирамаса…Луи выполняет обязанности бригадира. Он, прежде чем взять подряд, обговаривает, сколько им хозяин заплатит за квадратный метр перегородок и стен.Метрах в пятидесяти от построек, ощетинившихся балками и стальными трубами лесов, тянется широкая автострада. Машины мчатся по ней с чудовищной скоростью, как в какой-то огромной механической детской игре.Шума моторов, однако, почти не слышно. Любимое развлечение строителей – угадывать марки машин. Не классических «дофинов», «аронд» или ИД-19 – эти узнает любой, – а иностранных. И не «фольксвагенов»! – ими во Франции хоть пруд пруди. А тех красивых многолитражных автомобилей, в которых туристы на обратном пути с Лазурного берега заезжают в этот марсельский район, где вокруг перламутрового на солнце Беррского залива расплодилось столько нефтеочистительных заводов и фабрик.Есть у них, впрочем, игра и посложнее: угадывать скорости машин; но, поскольку водители, втиснувшись в правый ряд, летят так, словно гонятся за утраченным временем, угадать скорости мудрено.Все разговоры постоянно вертятся вокруг одного и того же: машины, скачки, телевизор и спорт.В понедельник, как и в конце недели, больше всего говорят о скачках. Во всех уголках стройки только и речи, что о разочарованиях и новых надеждах, об упущенных комбинациях, о восьмой или тринадцатой, что сошла – вот сволочь! – с дистанции, о мяснике из Роньяка, который выиграл в заезде, батраке-арабе, попросившем приятеля поставить на три номера – тот все перепутал, но все равно сорвал на седьмой, двенадцатой и первой куш в пять миллионов – с ума сойти!Строители играют по-крупному. Многие чуть ли не каждое воскресенье просаживают не одну тысячу франков. У каждого своя система, и каждый считает, что она-то и есть самая лучшая.Люди серьезные напускают на себя вид знатоков, читают «Бега» или «Париж-Тюрф», разбираются в лошадях, жокеях, результатах и говорят о Максиме Гарсиа, Пуансле или Иве Сен-Мартине так, словно вчера с ними завтракали. Они переставляют имена так и этак, но в итоге два их фаворита приходят последними, и они систематически проигрывают.Суеверные ставят на дату своего рождения, день рождения жены или малыша, на три последние цифры номера машины, обогнавшей их на повороте в Берр, и тоже проигрывают.Фантазеры бросают в фуражку кусочки бумаги с номерами и просят тянуть подручного или подавальщицу из бара возле стойки. Они выигрывают не чаще.Моралисты увещевают:– Постыдились бы отдавать свои кровные государству на бомбу.Среди них нередко попадаются леваки, и в спорах их неизменно осаживают одним доводом:– Не смеши людей! Чем твоя газетенка отличается от других – тоже целую страницу отдает под скачки.– Вот психи, – орет Алонсо, послушав их разговоры. – Уж если кому и играть на скачках, так это…– …Тому, у кого рога, – хором подхватывают два-три огольца.– А вот Алонсо-то и не играет.Но и моралисты вкладывают по сотне-другой франков в коллективные ставки. И тоже проигрывают.Перекус всухомятку, на скорую руку, окончен. Последний взгляд на нескончаемый поток машин. Они катят во весь дух, догоняют и обгоняют друг друга. Бывает, какая-нибудь исчезает – кажется, ее засосало между грузовиком, перевозящим баллоны с бутаном, и огромным бензовозом с ярко-желтой надписью «огнеопасно», но потом она вдруг вырывается вперед. Диву даешься, как всем этим машинам удается избежать столкновений!Автомобиль – миф современности, дорога – Олимп, где лицом к лицу встречаются божества из стали и листового железа, благодаря которым, едва взявшись за баранку, и сам становишься богом.Луи со своей «арондой», купленной прямо с конвейера, является в бригаде своего рода Юпитером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19