Джеку удалось принять заинтересованный вид, когда тот разразился дюжиной историй о том, как его фирма – обладающая в настоящее время книжными клубами и издательствами в пятнадцати странах – начинала издание вестернов, написанных немецким автором, который в жизни не бывал в Америке и считал, что бизоны все еще бродят по американским равнинам.
– В те дни мы все были полны энтузиазма, – продолжал старик на своем неразборчивом английском с манчестерским акцентом, заимствованным им у жены-англичанки. – Мы были слишком заняты делом, чтобы проверять каждую деталь. Возможно, это было плохо, но сейчас мне не хватает энергии тех дней. – Его острые глазки впились в Джека. – У вашего сына есть этот динамизм. Он очень уверен в себе…
– Да, он много работает, – согласился Джек.
Но холодный блеск в водянисто-голубых глазках Гауптмана не укрылся от его внимания. Не пытался ли Бен умаслить старика на свой лад? Неужели он не знает, что Гауптман, как и Джек, исповедовал старые принципы: "поднимайся наверх с самого низа", "уважай тех, кто стоит выше тебя", "проявляй свои таланты, но будь скромен, когда это необходимо".
– Бенджамин сказал мне, что мечтает стать самым молодым главным редактором в истории издательства «Кэдогэн». Он довольно честолюбив, как вы думаете?
Джек постарался отреагировать спокойно:
– Это возможно.
– Но разве вы не рекомендовали его на этот пост? Он дал понять, что это так.
Для него готовили ловушку, это было очевидно. И если он угодит в нее, Бен будет плохо выглядеть. На этот раз Бен зашел слишком далеко.
– Вы ведь знакомы с Джерри Шиллером, не так ли? – уклонился Джек от прямого ответа. – Он работает в фирме так же долго, как и я. Пока я не могу представить, что кто-то иной может работать главным редактором более эффективно, чем он.
– Бен говорил мне другое…
– А что в точности он сказал?
Джек уже не пытался скрыть свое замешательство.
– Намекнул, что, вероятно, вы действуете не в интересах "Кэдогэна".
– Похоже, у вас была весьма основательная беседа.
– Весьма, – старик наклонился к Джеку, готовый поделиться с ним секретом, который тот отнюдь не желал слушать. – Герр Гоулд, слышали ли вы старую притчу о человеке, который взрастил змею, а она потом его укусила? У меня тоже когда-то был сын – такой же, как ваш.
Нет, он не умер, я просто говорю о нем в прошедшем времени. Для меня он уже не сын…
Джек вспомнил слухи, ходившие несколько лет назад, – что-то о том, что сын Гауптмана замышлял отстранить от дел своего отца. Очевидно, старик оказался более хитрым, чем предполагал молодой человек.
– Бен может иногда хватить через край. Но он не действует против других – тем более против собственного отца.
Джек не был уверен, что это так, но не хотел признаваться Гауптману.
– Вы его отец, – ответил тот. – И вы узнаете об этом последним. Поверьте мне, я-то уж знаю. Вот почему я избавил вас от необходимости самому увидеть, что он далеко зашел. Сейчас, думаю, Курт разговаривает с ним…
Джек на мгновение задохнулся, как будто весь воздух вышел у него из легких. Он не успел возразить – Гуаптман повернулся и растворился в толпе.
Господи! Надо найти Бена, предупредить его. Но в то же время Джеку хотелось, чтобы Бен получил то, на что напрашивался.
Пробившись сквозь толпу гостей, заполнивших главную галерею, он в поисках сына прочесал каждую комнату. Но того нигде не было – ни в туалете, ни в гардеробе. Может быть, Рейнгольд вывел его наружу, где было потише?
Джек нашел узкий коридор с дверью в конце, за которой был небольшой двор, вымощенный кирпичом. Он толкнул дверь и остановился.
В центре четырехугольного дворика, опираясь на скульптуру, сделанную из пластмассовых кубов, положенных друг на друга самым фантастическим образом и сцепленных чем-то, напоминающим хлорвиниловую трубку, темнела фигура.
– Следишь за мной, отец?
Бен явно был под хмельком. И, судя по мертвенной бледности лица, только что получил нагоняй от Рейнгольда.
Джек затаил дыхание и прислонился к дверному косяку, всматриваясь в облака, висевшие между плоскими крышами, как грязные простыни. Свет редких звезд пробивался сквозь них, но был таким тусклым, что Джек с трудом мог их различить.
– Я искал тебя. Ты, кажется, произвел большое впечатление на герра Гауптмана.
– Правильно. Только знаешь что? Оказывается, он очень похож на тебя – не любит молодых выскочек, которые наступают на пятки старикам.
Голос Бена звучал ровно, как будто он еще до конца не понял, какой удар нанес ему Рейнгольд.
– Мне не хочется говорить это, но ты сам виноват в том, что случилось.
Бен ухмыльнулся. В темноте, скрывавшей его лицо, сверкнули белые зубы.
– Ты так чертовски предсказуем, отец. Я всегда знаю, что ты собираешься сказать. Но сегодня я не буду терпеливо слушать тебя. Потому что с сегодняшнего вечера я на тебя не работаю.
Бен сделал шаг вперед, пошатнулся и ухватился за изогнутую хлорвиниловую трубку. Теперь Джек увидел, что его мальчик был не просто под хмельком – он был пьян в стельку.
– Мы поговорим об этом, когда ты протрезвеешь.
Джек понял, что говорит сурово, и на мгновение подумал, что неплохо бы забыть сейчас о хороших манерах – ему захотелось схватить Бена за загривок и вытряхнуть из него всю дурь.
Внезапно сын резко повернулся к нему. Глаза его сверкали в узкой полоске света, падавшего на лицо.
– Отстань от меня, слышишь, отец! Я больше не буду у тебя мальчиком для битья.
– Бен, для одного вечера ты уже достаточно навредил себе. Не говори того, о чем потом пожалеешь.
– Мне кажется, ты опоздал с этой беседой.
В голосе Бена послышались неприятные нотки.
– Может быть, Бен. Может быть. Но не будем сейчас об этом. – Джеку почудилось, будто он смотрит на себя со стороны критическим взглядом: вот он – никчемный отец, каким-то непонятным образом предавший своих детей и сейчас расплачивающийся за это. – Ты пьян… и начинаешь злить меня. Я уже сказал – поговорим завтра.
Он направился к входу в здание, но Бенджамин рванулся вперед и схватил его за рукав, дернув Джека с такой силой, что тот чуть не упал.
– Нет, не завтра, а сегодня!
Красивое лицо Бена в бликах света представляло из себя дергающуюся маску.
– Бен, ты ведешь себя, как капризный трехлетний ребенок. Пора повзрослеть. Такой ты мне не нужен, да и себе тоже.
Джек чувствовал, как в нем растут печаль и отвращение одновременно. Он смотрел, как его сын, качаясь из стороны в сторону и спотыкаясь, двигается по старым, покрытым инеем кирпичам, словно боксер, получивший сильнейший удар.
– Что мне нужно – так это такой отец, который бы уважал меня, а не обращался со мной, как с мальчишкой-новичком из отдела писем. Подумай, у меня всегда было это ощущение, даже когда я был ребенком – что я больше твой служащий, чем сын.
– Возвращайся в гостиницу, Бен, и проспись.
Джек хотел повернуться и уйти, но тут заметил, как сузились распухшие глаза Бена: тот заметил кого-то или что-то за плечами отца. Тут и Джек увидел ее, освещенную слабым светом, падающим из дверного проема кухни.
– Грейс! – тихо воскликнул он.
Она перевела взгляд с него на Бена. Джек двинулся к ней, но застыл, внезапно услышав какой-то звук позади. Это был Бен – он рыдал, судорожно и некрасиво всхлипывая. Его сын! Джек почувствовал, что разрывается на части.
Он жаждал уйти с Грейс, оставив Бена наедине с его горем и унижением. Но ему не под силу было оторвать подошвы от шероховатых кирпичей. Показалось вдруг, что дворик стал медленно вращаться вокруг своей оси, но нет – это он сам повернулся к сыну, которого должен был оставить, подчинившись голосу разума, но не мог, потому что сердце не позволяло сделать это.
– Джек! – позвала она его, но голос донесся как бы издалека, как еще один голос из толпы, веселящейся за дверьми.
Грейс уставилась на Джека в недоумении. Она слышала достаточно обвинений Бена в адрес отца, чтобы понять: Джеку не нужен предлог, чтобы отсюда уйти. И все же он колебался. Он сам просил ее встретиться с ним, пробудил в ней надежды, а теперь…
Ничто не изменилось. В критический момент он всегда поставит требования своего ребенка – какими бы детскими и необоснованными они ни были – выше моих.
Но даже сейчас она медлила, боялась даже дышать из страха потерять ту крупинку надежды, которая еще осталась в ее душе.
– Джек! – позвала она снова, на этот раз более решительно.
– Я не могу! – простонал он. – Не сейчас.
Джек обернулся, чтобы объяснить, в чем дело, назначит встречу позднее в отеле, однако ее уже не было – она исчезла, как мотылек, из освещенного дверного проема.
Он снова взглянул на плачущего сына. Бен застонал, закрыв лицо руками, и опустился на колени.
– Отец, прости… меня. – Голос его звучал глухо и неразборчиво – как будто кто-то сидел на дне глубокого колодца и звал на помощь. – Пожалуйста… Господи, не надо ненавидеть меня! Ты мне так нужен. Ты мне нужен для…
"Я еще могу догнать ее. Наверное, еще не поздно".
Он помешкал еще мгновение, потом наклонился и, схватив Бена за плечо, мягко поднял на ноги. В тусклом сером свете луны лицо сына показалось ему открытой раной.
– Ну ладно, ладно… – сказал Джек грубовато, но горло перехватило, когда он сжал сына в объятиях. – Я здесь, Бен. Я с тобой.
28
Когда Грейс села на свое место, то заметила, что салон первого класса заполнен всего на треть. Какое облегчение!
Я приду в себя, думала она. А примерно через час уже буду в Париже… далеко от Джека.
Четыре дня она будет купаться в роскоши Старого света в отеле «Ланкастер» рядом с Елисейскими полями и выбросит Джека из головы раз и навсегда.
Но все уже кончилось девять месяцев назад. Эта новая тяга к Джеку была временной, наподобие тех возвратных приступов наркомании, о которых ей рассказывали бывшие хиппи, принимавшие в шестидесятых годах ЛСД.
Грейс заставила себя пересчитать все то, чем одарила ее судьба. Крис – ее ребенок, ее сын, действительно становился самостоятельным. Теперь, когда он стал президентом компьютерного клуба, не только Пит Скалли составлял ему компанию – ребята то и дело приходили и уходили, громыхая по квартире в ботинках «хай-топс», словно баскетбольная команда на тренировке, разбрасывали пиджаки, ранцы, плейеры по диванам и стульям.
Затем Нола. Не забыть бы послать ей открытку из Парижа. Грейс вспомнила вечер накануне отлета во Франкфурт, когда Нола пришла к ним с Ташей и Дэни. Она помогла тогда Крису соорудить из палочек для мороженого замысловатый макет средневекового замка. Потом Крис намазал клей «Элмер» на пальцы, и когда он высох, стал снимать его, как будто это была кожа, чем привел дочек Нолы в дикий восторг.
Грейс улыбнулась, вспомнив тот вечер. Скоро она будет в Париже. Издательство «Ашетт» устроит для нее званый обед, «Фигаро» и «Пари-матч» возьмут интервью. Каждое утро она будет радовать себя сливками и корзиночкой теплых бриошей и круассанов в уютной изысканной комнате для завтраков в "Ланкастере".
– Ты хорошо проведешь время в Париже, просто прекрасно, – прошептала она сквозь стиснутые зубы.
Грейс подняла голову и увидела, что одна из стюардесс пристально ее разглядывает. Девушка спросила ее:
– Мадам, могу я предложить вам что-нибудь выпить? Апельсиновый сок или шампанское?
Ну разве первый класс – это не замечательно? Они впихивают в тебя столько еды и спиртного, что если даже самолет будет охвачен пламенем и начнет падать вниз, ты, вероятно, и не заметишь этого.
– Шампанское, пожалуйста, – ответила Грейс. Что бы сделала Лила на моем месте?
Она бы встала, нашла авиателефон и позвонила бы Джеку в отель. Потом высказала бы ему все, что думает о нем. Что любой мужчина, который был настолько глуп, что позволил ей уйти от него, заслуживает – еще как заслуживает – того, чтобы остаток жизни провести без нее. Она бы… О, какая нелепость! Но ведь она не Лила. А мысль о том, что придется иметь дело с незнакомыми немецкими телефонными кодами и дело закончится тем, что она на своем, практически не существующем в природ, немецком языке будет пытаться поговорить с первым поднявшим трубку человеком, была просто невыносима.
В два длинных глотка Грейс выпила шампанское. Но оно не помогло.
Она вспомнила, как позапрошлым летом попала ногой в решетку метро и сломала палец. И Джек, отдыхавший за городом с Ханной, несмотря на протесты Ханны, проделал в середине ночи под проливным дождем весь путь назад в Нью-Йорк.
Но где он был, когда она по-настоящему в нем нуждалась?
– Ты дурак, Джек Гоулд, – пробормотала она.
Во взгляде стюардессы появилось подозрение. Грейс подняла пустой стакан, давая понять, что готова повторить.
Но ведь Джек пытался позвонить ей в гостиницу. Сегодня утром администратор сообщил, что для нее есть послание с пометкой «срочно». Она почти сдалась и хотела позвонить… Но что-то остановило ее. Зачем начинать все заново с Джеком, когда она наконец уже начала привыкать в жизни без него?
Грейс заметила, что сидит, крепко вцепившись в подлокотники, и тут же опустила руки на колени. Но растущее чувство обреченности не отпускало. Захотелось нажать кнопку вызова, позвать кого-нибудь на помощь – но зачем? И кто мог на самом деле утешить ее?
Взревели моторы, и она услышала голос стюардессы, призывающий пассажиров пристегнуть ремни. Грейс опустила глаза и увидела, что ее ремень был уже туго застегнут, – хотя не могла припомнить, когда же она это сделала. Она также никак не могла припомнить, отчего это идея сначала полететь в Париж показалась ей такой привлекательной.
Самолет начал было движение от посадочного перрона, когда рев двигателей внезапно смолк.
Черт возьми! – подумала она. Теперь я застряну здесь на два часа, пока механики будут прилаживать какой-нибудь провод.
Грейс выглянула в иллюминатор и увидела оранжевый ремонтный автомобиль, мчавшийся к их самолету по гудронной дорожке. Боже, должно быть, случилось что-то чрезвычайное! В лайнер подложили бомбу? Германия ведь кишит террористами.
Грейс посмотрела на других пассажиров. Те выглядели абсолютно спокойными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61