– Пожалуй, – согласилась Речел, переворачивая кусочки мяса на сковородке.
Взгляд Генри скользнул по ее фигуре:
– Вы спали в одежде?
– Нет.
Она сняла сковородку с огня и наложила одинаковые порции бекона в две жестяные миски.
– Вы вообще не спали… Почему?
Речел нагнулась, подобрала халат Генри и протянула ему. Затем отдала мужу винтовку:
– Теперь охраняйте вы, пока я умоюсь и приведу себя в порядок.
Речел старалась не глядеть на него. Еще не окончательно проснувшийся обнаженный Генри был совсем не похож на бодрствующего. Его тело от шеи и плеч до бедер и ступней выглядело совсем не таким возбужденным, а, скорее, наоборот – скованным и в чем-то беззащитным. Речел вспомнила, что девочки ее матери обычно беседуют с клиентами по утрам, обсуждая впечатления прошедшей ночи.
Но она не хотела на них походить. Она молча бросила на спину Генри халат, взяла чересседельную сумку и отправилась к ручью. Речел глубоко вдохнула запах французского лавандового мыла, которое берегла и которым редко пользовалась. Лавандовое мыло и несколько приличных платьев были той единственной роскошью, которую Речел себе позволяла. И то, и другое напоминало о порядочных женах и дочерях, иногда появлявшихся в борделе, чтобы вытащить оттуда своих мужчин.
На обманутых жен Речел тоже не хотела походить. Эти женщины так покорились своей судьбе, что даже соглашались мириться с неверностью мужей и принимали измену как нечто само собой разумеющееся. Но Речел почему-то не боялась измены – или потому, что у нее раньше не было мужчин, или потому, что у Генри не было такой возможности.
Речел сняла рубашку и юбку, затем нижнее белье. Она намылила ароматным мылом лицо, шею, руки и грудь, и прозрачная вода охладила ее кожу. Но этого было недостаточно. Ей не только хотелось смыть с себя воспоминания ночи, но и остудить тот жар, который охватывал ее каждый раз при взгляде на спящего Генри или при мысли о нем. Вздохнув, Речел полностью окунулась в воду и тщательно намылила тело лавандовым мылом.
– Вы всю ночь не сомкнули глаз? – раздался из-за ее спины голос Генри.
Речел не обернулась и сказала себе, что Генри уже видел ее обнаженной, так же, как и она его.
– Да, – призналась она, не желая лгать. Тем более, что Генри вовсе не глуп, хотя и неопытен.
– Но я же не просил вас охранять меня!
– Вы устали, а я нет, – она пожала плечами. – И вы не знаете, за чем нужно смотреть и что…
– …И что делать? – добавил он с ноткой раздражения в мягком голосе. – Уверяю, что смог бы застрелить существо крупнее белки и длиннее червяка. Вообще-то мой денщик не участвовал вместо меня в боевых действиях. И вы не должны этого делать.
– Хорошо, – согласилась Речел. – Но нам нельзя одновременно спать всю ночь. Нужно по очереди охранять лагерь.
Она продолжала плескаться, не обращая внимания на мужа, стоящего в нескольких шагах.
– Вот здорово придумано! – иронично заметил Генри. – Спать в медовый месяц по очереди…
За спиной Речел раздался шелест сухой травы.
Она обернулась и положила мыло на берег… рядом с парой кожаных ботинок. Медленно поднимая глаза, увидела длинные ноги, обтянутые мягкой тканью, узкую талию и грудь, скрытую белой рубашкой. Подтяжки поддерживали ковбойские брюки и подчеркивали ширину плеч. Генри был без шляпы, и его волосы вились над темными бровями и голубыми насмешливыми глазами.
Одежда казалась чересчур элегантной, и едва ли соответствовала обстановке. А взгляд можно было назвать излишне любопытным, особенно, когда он скользнул по плечам Речел и остановился на ее груди, которая быстро поднималась и опускалась, сжимаясь и твердея от холода.
– Вы закончили плескаться? – дружелюбным тоном спросил Генри.
– Нет.
– Хорошо.
Подняв брови, он отошел на несколько шагов, прилег на землю, опираясь на локоть, и снова стал смотреть на Речел.
– Вы хотите сказать, что так сторожите мой покой? – спросила она, погрузившись в воду по шею.
– Я всего лишь следую вашему примеру. По крайней мере, когда я проснулся, вы именно так «охраняли» меня.
Генри скрестил лодыжки, устраиваясь поудобнее на траве. По его голосу и выражению лица Речел поняла, что он не любит, когда за ним наблюдают во время сна; казалось, Генри хранил какую-то тайну и боялся, что в ночные часы ею завладеют чужие.
Речел было знакомо это ощущение. Во время купания она чувствовала себя очень неуютно, когда муж лежал на земле полностью одетый и следил за каждым ее движением. А сколько времени он стоял у нее за спиной, глядя, как она закалывает волосы, чистит зубы, моет самые интимные уголки своего тела? Судя по выражению лица Генри, достаточно долго. Речел удивилась собственному смущению. Ей показалось, что если бы кто-то из посетителей дома терпимости увидел ее наготу, она не испытала бы такой стыд, как в присутствии мужа.
– Вылезайте из воды, Речел! – произнес Генри. – Вы простудитесь!
Она посмотрела на полотенце, лежавшее на берегу, затем на Генри. Тот с ухмылкой глядел на нее, как в ту ночь, когда она распускала волосы и снимала перед ним одежду.
– Вы ждете представления? – отозвалась Речел. – А я не собираюсь вас развлекать!
Устало вздохнув, Генри поднялся, приблизился к самому берегу, поднял полотенце и отряхнул. Остановившись напротив Речел, он галантно поклонился ей.
– Вы меня не поняли. Я собираюсь позавтракать вместе с женой, а не ищу развлечений.
– Тогда я сейчас выхожу.
Глядя на Речел сверху вниз, Генри едва заметно улыбнулся, расставил пошире ноги и вытянул руки, в которых держал развернутое полотенце.
– Идите сюда, Речел! У меня пропадет аппетит, если я буду смотреть на вашу посиневшую кожу.
Затем мужчина обреченно вздохнул, отвернулся от Речел и начал разглядывать верхушки деревьев, как будто стоял здесь уже долгое время, любуясь густой листвой, трепещущей на фоне безбрежного голубого неба.
Стиснув зубы и мысленно повторяя все когда-либо слышанные проклятия, Речел выпрямилась и вышла на берег. Генри тотчас закутал ее полотенцем, скрестив концы на груди. Сейчас, когда муж был так близко, она каждой клеточкой ощущала исходившее от него тепло. Он смотрел в глаза Речел, но ей казалось, что его взгляд вбирает ее, впитывает всю целиком. Она попятилась, пытаясь освободиться от объятий Генри, но тот помотал головой и только крепче сжал концы полотенца.
– Спокойнее, Речел, – произнес он тоном, который и раньше вызывал у нее страх и трепет.
Той ночью в гостинице Речел говорила себе, что нужно остерегаться Генри, предугадывать его шаги, чтобы не оказаться застигнутой врасплох. Но теперь она знала, что боится самой себя, собственных желаний. Боится того, что может почувствовать… того, что уже чувствует…
Речел стояла на низкой и жесткой траве, и вода стекала с ее тела ручейками. При каждом дуновении ветерка, касавшегося влажной кожи, ей казалось, что это дыхание Генри и что он шепчет о тех ласках, которые всю ночь рисовало ее воображение.
Тем временем мужские руки вытирали шею и плечи Речел, неловко – то с силой, то, наоборот, слишком слабо – прижимая полотенце. Ладони Генри двигались словно нехотя, как будто он не знал, что такое нежность. Он, не отрываясь, смотрел в лицо Речел, и она не могла отвести взгляд от его отрешенных голубых глаз. Руки, сжимавшие полотенце, машинально скользили по ее плечам.
Речел стояла неподвижно, словно приросла к земле. Ей хотелось прижаться к Генри и замереть в его объятиях, но не хватало смелости. А оттолкнуть сейчас мужа было бы неразумно. Нельзя показывать животному, что боишься его и пытаешься убежать – такая ошибка может стать роковой. Мужчины же, по мнению Речел, были самыми опасными животными.
Генри продолжал вытирать ее спину, и его ладони уже касались талии. Наконец, Генри прижал к себе Речел, согревая своим теплом.
Неужели именно сейчас Генри снова захотел воспользоваться правами мужа? Сейчас, когда на небосклоне уже взошло солнце? Разве здесь подходящее место, чтобы повторилось случившееся той ночью? Здесь нет ни кровати, ни комнаты, огороженной четырьмя стенами, а только голая земля, трава, влажная от утренней росы, и горизонт, за которым родной дом.
От страха и волнения у Речел задрожали ноги, тело напряглось. Она не отвечала на ласки мужа, не выказывала ни своих чувств, ни желаний. Руки Генри вновь двинулись выше, к плечам и шее. Она опустила глаза и вся подалась вперед.
Генри отбросил ее волосы за плечи и сжал ладонями ее шею. Довольно грубо, как показалось Речел. Но она никогда и не считала, что Генри может быть нежным. Она прижалась лбом к его груди, посмотрела вниз, увидела, как велико его возбуждение, и вдруг поняла, что ей приятно видеть Генри таким…
Генри тяжело вздохнул, затем медленно выдохнул, словно чувствовал боль и пытался взять себя в руки и побороть ее. Речел еле сдерживалась, чтобы не закричать: «Перестань сражаться с самим собой!»
Его руки ослабли, конец полотенца выскользнул и повис в воздухе, не оставив больше между мужчиной и женщиной никаких преград. Взгляд Речел затуманился. Желание, охватившее ее, становилось все сильнее. Речел подняла голову и закрыла глаза, осознавая, что беспомощна и перед Генри, и перед самой собой. Она ждала. Рубашка мужа щекотала ей грудь. Речел хотела большего. Она раскрыла губы, предвкушая поцелуй. Генри наклонил голову, его губы дотронулись до ее губ, руки нетерпеливо сжали ее плечи. Речел вцепилась пальцами в его рубашку, не решаясь открыть глаза. Он слегка отстранился, потом обнял ее за талию, приподнял и начал целовать ее груди, сначала одну, затем вторую.
Дрожь волнения пробежала по ее разгоряченной коже. Речел застонала, ощущая прикосновения его бедер. Когда Генри вновь оторвал свои губы от ее, Речел открыла глаза, опустила голову и посмотрела на свои острые соски. И снова застонала – от страсти и желания.
Генри отступил чуть назад и начал медленно разжимать объятия. Речел задрожала от волнения и ожидания. Сейчас муж положит ее на землю, накроет своим телом. Сейчас он возьмет ее…
Сердце ее замерло, когда она услышала какой-то шорох, почувствовала, что влажное полотенце снова оказалось на ее плечах, а его концы – на ее груди. Мужские пальцы проникли под ткань полотенца, нашли твердые бугорки грудей. Речел потеряла способность думать о чем-либо, кроме долгожданного наслаждения.
И вдруг руки Генри упали, и Речел перестала чувствовать тепло его тела. Она широко раскрыла глаза и подняла голову. Генри пристально смотрел на нее, и по его лицу она поняла, какая невероятная борьба чувств и страстей разрывает его душу. Это была смесь ядовитого сарказма и обжигающего желания, и еще чего-то, чему она не могла найти названия.
Возбуждение его все еще не проходило, хотя дыхание стало медленным и ровным. Генри с такой силой сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели. Он сделал шаг назад, и Речел тоже отступила, почувствовав ногами прохладную воду ручья.
– Нет, – низким, каким-то чужим голосом произнес Генри.
Он взял ее за локоть и притянул к себе. Затем поднял пальцами ее подбородок, заставив посмотреть ему в глаза.
– Нет, – повторил он.
Речел спросила себя, что это значит. Что именно отвергает ее муж? Его язык дотронулся до ее раскрытых губ, и она почувствовала во рту его вкус. В этом не было нежной неловкости, наоборот, настойчивое требование. Не было игривой ласки, а лишь одна жажда обладания. Кровь застучала в висках Речел. Она хотела. Она жаждала Генри.
Вокруг щебетали птицы, перелетая с ветки на ветку. Тихо журчал ручей. Но Речел только слышала, как бьется ее сердце, как ровно и спокойно дышит Генри. Рука мужчины держала ее за подбородок, его язык касался ее языка.
Спокойно. Ее ресницы задрожали, она хотела увернуться от его грубых ласк. Спокойствие Генри вовсе не придавало Речел уверенности. Напротив, она вспомнила о своей наготе, подумала о том, что Генри делает с ней все, что хочет, а она не имеет возможности удовлетворить свои желания.
В этот момент Генри отпустил ее. Речел только почувствовала пустоту там, где он касался ее. Генри отвернулся, засунув руки в карманы. Речел молча смотрела ему в спину. Капризничал ли муж, или что-то другое отвлекло его внимание, было уже неважно. Он оскорбил и унизил ее этим отказом, какими бы ни были его причины. Речел заговорила спокойно, тщательно выговаривая каждое слово, надеясь, что ее голос не будет дрожать, как дрожит ее тело, сгорающее от желания и гнева:
– Я с вами не играю в игры, мистер Эшфорд! Если вам нужно именно это, в Шайенне полно Игорных домов.
Он выпрямил спину и обернулся. Против своей воли Речел посмотрела ему в глаза и сразу ощутила утренний холод. Генри невозмутимо оглядел жену и подобрал ее одежду.
– Разве вы не знаете, миссис Эшфорд? – его голос звучал спокойно, в нем слышались знакомые нотки сарказма. – Я аристократ по натуре и происхождению, и цель моей жизни – искать развлечения и при этом не сильно утруждать себя. – Он бросил взгляд на ее тело. – А вы способны развлечь меня…
Речел хотела вырвать одежду из его рук и убежать за ближайшее дерево. Но вместо этого медленно приблизилась к мужу и протянула руку. Забирая вещи, она осознавала и контролировала каждое свое движение и отчетливо произнесла каждое слово:
– Я рада, что доставила вам удовольствие. Запомните его хорошенько, потому что вам будет трудно получить его снова. В следующий раз придется потрудиться.
Она прошла мимо Генри, остановилась у костра и, согреваясь его теплом, начала одеваться. Еще никогда на душе ее не было так горько, так одиноко и так пусто. Речел бормотала сквозь зубы ругательства, проклиная человека, который мог давать ей наслаждение даже тогда, когда заставлял забывать о гордости.
Генри наклонился над ручьем и начал умывать лицо в надежде, что острая прохлада воды остудит его гнев. Что такого в этой женщине, если одно ее присутствие приводит его чувства в полное смятение? Почему рядом с Речел рушится тот незримый барьер, который неизменно вставал между ним и другими? Как он может желать ее, когда она не сделала ни единого шага, способного их сблизить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35