– Дайте хоть что-нибудь!
Пожалев Генри, Речел опустила руку в мешок и, что-то зачерпнув оттуда, вытащила.
– Что это? – спросил Генри.
– Сахар.
Речел поднесла сжатый кулак к кружке мужа и высыпала в нее горстку белого песка.
– Позволим себе некоторую роскошь, – пробормотал Генри, поеживаясь.
Халат его распахнулся еще больше. Речел боялась, что посмотрит на мужа и рассмеется. Она склонилась над котелком, кипящим на огне.
– Хотите немного бобов?
Генри почти одновременно пожал плечами и кивнул, взяв миску из рук Речел. Он так осторожно пережевывал бобы, что женщина не могла понять, нравится ему пища, или он испытывает к ней отвращение.
– Я добавила несколько морковок и питьевую соду, чтобы от бобов не…
Речел уставилась на свои колени. Когда-то она легко разговаривала о таких вещах с девушками матери, приходившими в дом помочь по хозяйству. Но Лидди утверждала, что обсуждать подобные темы в порядочном обществе не принято. Беседа должна быть утонченной и обязательно касаться возвышенных предметов. Вспоминая об этом, Речел подыскивала деликатное словечко, чтобы закончить фразу.
– …Не расстроился желудок? – произнес Генри, положив тарелку. – Это было бы некстати.
Речел улыбнулась. Интересно, что бы сказала Лидди, увидев Генри, сидящего в халате и тапочках перед костром и обсуждающего проблемы своего желудка, тогда как Речел хотела всеми способами уклониться от этой темы.
Генри поднес к губам кружку, но его рука застыла в воздухе. Он смотрел на глаза Речел, на ее губы, пока не встретился с ней взглядом. Полная луна заливала их лица серебристым светом, на щеках играли отблески неровного пламени костра.
Речел перестала улыбаться. Только однажды Генри точно так же смотрел на нее, но тогда его влекло лишь ее тело. Той ночью Речел стояла перед ним в тонком халате, распустив волосы, упавшие на грудь и скрывавшие наготу. Тогда Генри получил то, что не позволялось другим. Сейчас она чувствовала, что ему хотелось большего.
Речел отвела глаза в сторону, поднялась, собрала посуду и понесла к ручью. Она услышала, как Генри пошел проверить, надежно ли привязаны лошади, и вернулся к костру. Речел тяжело вздохнула. Это был только взгляд – и ничего больше.
Когда она возвращалась, Генри стоял у костра, опустив голову и почесывая спину.
– Я собираюсь ложиться спать, – объявил он. – У вас есть какие-нибудь просьбы? Что-нибудь нужно сделать?
Речел взяла в одну руку кувшин с водой, в другую – маленький глиняный горшочек и приказным тоном, с которым обращалась к мужчинам, работавшим на нее, произнесла:
– Снимите халат и ложитесь на живот!
Он поднял голову и подозрительно посмотрел на Речел. Та стояла молча и не шевелилась. Черты лица Генри смягчились, на губах появилась усмешка:
– Я – на живот? Сомневаюсь, что кто-либо из нас получит удовлетворение от этой позы. Если вы, конечно, не собираетесь быть моим матрасом…
– Я собираюсь вам помочь, – спокойно проговорила она, подавляя желание выплеснуть воду из кувшина ему в лицо.
– Разумеется, – сказал он. – Я ценю вашу доброту, но позади длинный день. Может, подождем до завтра?
– Если я помогу вам сегодня, то больше этого уже не понадобится, – заявила Речел. – Так хотите, чтобы вам стало легче, или нет?
– Раз уж вы настаиваете… – Генри вытащил руки из карманов халата. – Но уверяю, что в этом нет необходимости.
– Это необходимо, иначе мы задержимся здесь еще на сутки.
Он поднял брови и взялся за полы халата.
– Снимайте же халат, – велела Речел, – или мы его испортим!
Не спуская глаз с Речел, Генри распахнул халат и сбросил с плеч на землю.
– Будьте со мной понежнее, – предупредил Генри, стоя на месте.
Она внимательно оглядела его с головы до ног, останавливая взгляд на широких плечах, на густых волосах, покрывавших грудь и живот почти до самых бедер. Она заметила явные признаки того, что Генри переполняет желание. И резким движением вылила на мужа полкувшина воды.
Он порывисто вздохнул, глаза его заблестели. От злости Генри даже не почувствовал холода. Но Речел почему-то была уверена, что он не ударит ее. Кроме того, она знала, что если сейчас откажется от своего намерения, то муж перестанет воспринимать ее всерьез и снова начнет дразнить.
Речел вылила на его тело часть жидкости из горшочка и стала наблюдать, как ручейки стекают по его животу и между ног.
– Охлажденный отвар, – проговорила она. – Он увлажняет кожу, и она перестает шелушиться. – Речел еще раз оглядела мужа и кивнула, когда явные признаки желания исчезли. – Если не почувствуете облегчения, я смажу вас бальзамом, когда кожа высохнет.
Вместе с освежающей прохладой, коснувшейся его кожи, Генри почувствовал, что Речел больше не боится его, как будто знает, что он уже не станет возражать. Речел волшебным образом удалось проникнуть ему под кожу, даже не коснувшись ее руками. Она опровергла все его представления о женщинах, об их доброте, которая всегда казалась ему корыстной.
Стиснув кулаки, Генри замер на месте и закрыл глаза, ощущая, как расслабляется каждая клеточка его тела. Отвар, черт побери… Речел облила его холодным отваром, тогда как он жаждал ощутить запах ее волос, запах лаванды, ощутить жар ее страсти…
Он открыл глаза и обнаружил, что жена по-прежнему стоит перед ним, а в ее руках – горшочек с бальзамом. На ее щеку упал локон густых волос, выражение лица смягчилось. Генри хотел что-нибудь сказать, но не нашел слов, и это его слегка расстроило. Слова всегда служили ему надежным оружием – как для нападения, так и для отражения атаки.
Но что можно сказать в свою защиту, когда стоишь без одежды на голой земле? Такую же полную беспомощность Генри чувствовал в четырнадцать лет в объятиях проститутки. Наверное, то же самое испытала Речел, когда разделась перед ним в гостиничном номере. Не исключено, что сейчас она торжествует, ибо проделала с ним то же, что и он с ней. Генри показалось, что его разыгрывают, но эта мысль его не рассердила, а позабавила. Наверное, самое лучшее сейчас – это оставаться покорным.
– Делайте все что угодно, Речел.
Поклонившись, словно какой-нибудь герцогине, Генри нагнулся над раскатанным соломенным тюфяком, поправил его и лег на живот. Что-то холодное и вязкое коснулось его ягодиц. Генри застонал, только сейчас осознав, что это место болит больше всего. Освежающий бальзам потек между его бедер.
Мужчина стиснул зубы и заставил себя лежать спокойно. Усталость и ноющая боль во всем теле заставляли его терпеть. Ведь отвар уже ослабил жжение кожи, а мазь, даст Бог, вылечит измученные мышцы.
– Это мазь из сока алое, – сказала Речел.
Ее голос был мягким и ласковым, так же, как и ее прикосновения. Руки Речел совершали круговые движения, мягко втирая бальзам в ягодицы, пока Генри не ощутил приятное тепло. Его кожа смягчалась, впитывая состав.
Пальцы Речел стали давить сильнее, снимая напряжение его натруженных мышц, они массировали бедра, ягодицы, вновь возвращались к бедрам, касались самых интимных мест, но не дразнили и не возбуждали. Речел ласкала мужчину, но совсем незнакомой лаской – с нежностью и заботой о том, чтобы его тело обрело покой.
Новая порция охладила спину Генри. Он простонал, когда ладони Речел начали творить волшебство над его плечами, позвоночником, ребрами. Ее движения постепенно становились все более жесткими и настойчивыми. Создавалось впечатление, что у Речел не десять, а двадцать пальцев, когда они щипали и разминали кожу, доставая, казалось, до самых костей.
Она перешла к шее и лопаткам и снова вернулась ниже, действуя теперь подушечками пальцев и ребрами ладоней. Затем легко коснулась щек и подбородка Генри, и они тотчас расслабились. А потом стала поглаживать его руки, сначала нежно, потом более резко, массируя их круговыми движениями.
Речел размяла по очереди каждый его палец, затем между пальцами, прошлась по его левой ладони, затем по правой. Генри почувствовал себя так, словно тело его, лишенное костяного остова, растеклось и растворилось, что рассудок перестает воспринимать происходящее. И все же он подчинился, когда Речел велела повернуться на спину. Где-то на уровне подсознания Генри ощутил, что Речел разминает его грудь и живот. Он открыл глаза и стал наблюдать, как жена склонилась над ним и ее тело плавно покачивается – вперед и назад, вверх и вниз, в одном ритме с движением рук. Завитки каштановых волос сияли золотистым светом и касались щек.
Глаза Речел смотрели отрешенно, словно сама она была сейчас где-то далеко. В эту минуту Речел, наверное, или мечтала о чем-то, или вообще ни о чем не думала. По выражению лица жены Генри не мог угадать ни ее мыслей, ни ее намерений – так же, как и по равномерному движению рук. Ее прикосновения заставляли оживать каждую клеточку его тела, и все же при этом Генри оставался спокойно-отрешенным, ощущая лишь удивительную физическую и душевную легкость.
Речел сняла тапочки с его ног и начала разминать ступни – так, как она уже проделала это раньше с его ладонями. Генри снова застонал, когда почувствовал влагу бальзама на саднящих мозолях и когда Речел начала массировать пальцы ног.
Ее действо не прекращалось. И все это время Генри не покидало ощущение наивысшего блаженства. Лишь в каком-то самом дальнем уголке сознания промелькнула мысль, что это наслаждение и покой преходящи, сиюминутны. Он никогда еще не позволял себе так расслабляться. Он никогда не представлял, что бывает столь полное умиротворение, иначе согласился бы заплатить огромные деньги за такую «услугу».
Генри закрыл глаза, пытаясь понять, что же с ним произошло. Но мысли его были слишком легки и улетучивались раньше, чем он пытался поймать их. Генри знал только, что завтра взойдет беспощадное солнце, от которого снова не будет спасения, а ветер разгонит все иллюзии и смешает с пылью.
Но до утра время остановилось, оно прекратило свой бег на эти несколько часов.
ГЛАВА 11
Генри спал неподвижно, как будто боялся потревожить собственный покой. Речел сидела, прислонясь к большому камню, положив на колени ружье, и наблюдала за спящим мужем. Костер догорал, и в случае опасности уже не высветил бы и тем более не ослепил нежданного гостя. Речел не спалось – слишком много пришлось передумать и перечувствовать за день.
Когда Генри уснул, она все еще втирала бальзам в его кожу. Она знала, в какой именно момент Генри совершенно расслабился, испытывая облегчение, которое принес сделанный ею массаж. Речел удивило то, что муж полностью доверился ей. До сегодняшней ночи она сталкивалась лишь с проявлениями его гнева, стремлением властвовать, чувствовала, как мрачны и беспросветны его мысли. Теперь она понимала, что ярость мужа – это его защита, а силы и власти у него не больше, чем у нее.
Ей показалось знакомым это ощущение мрака, поглощавшего свет и отнимавшего надежду. Речел жила так долгие годы, когда пряталась на чердаке и мечтала о несбыточном. Она часто мирилась с мраком, горюя о потере того, что существовало лишь в ее воображении.
Но Лидди научила Речел, как можно мечтать среди безысходности, зажечь луч надежды в собственной душе. Наблюдая за Генри, Речел поняла, что он просто разучился думать о будущем и потому потерял веру, перестал надеяться. Речел с тревогой думала о том, что муж видел только пустыню там, где царила красота. Да, Речел хотя было знакомо чувство полной опустошенности, но это не поглощало ее целиком, как Генри. И сейчас она надеялась, что, прикасаясь к его измученному телу и усталой, одинокой душе, сможет проникнуть в черную пустоту и вдохнет в нее жизнь.
Печаль, болезненная и горько-сладкая, закралась в ее мысли. До сих пор Речел не предполагала, что ей придется влиять на поступки других, вмешиваться в чью-либо жизнь. Тем более в жизнь Генри Эшфорда, человека, который считал свой брак и свою жену чем-то вроде наказания, кары за грехи прошлого. Он достаточно ясно дал понять Речел, что не хочет с ней жить, но повинуется судьбе, которую предопределил его родной брат.
Повинуется, как повинуются судьбе девочки мадам Розы…
Где-то вдалеке послышался волчий вой. Речел перестала смотреть на Генри и огляделась по сторонам. Затем поднялась и подбросила в догоравший костер немного дров. Если огонь не сможет отпугнуть волка, то, по Крайней мере, согреет Генри.
И снова взгляд и мысли Речел обратились к мужу. Он, как и прежде, лежал на животе, и лунный свет очерчивал все линии его тела – широкую спину и плечи, узкую талию и бедра, резкий изгиб крепких ягодиц, длинные сильные ноги. Оказывается, ей, Речел, было приятно дотрагиваться до его тела, чувствовать, как оно отзывается на прикосновения ее рук. Это тоже казалось удивительным. Речел и раньше встречала мужчин, которые нравились ей внешне. Но она лишь восхищалась ими – как всем, что несет в себе красоту, – и не более того.
Речел бросила взгляд на ворох одежды, валявшейся на земле, словно Генри ожидал, что каким-то чудесным образом здесь появится его слуга и все аккуратно разложит по местам. Рядом валялся мужской халат. Речел покачала головой: Генри был так молод, что мог спать практически на голой земле и ни разу не проснуться.
Начинало светать. Небо на востоке порозовело от первых солнечных лучей. Речел вздохнула и, стараясь не шуметь, добавила в костер побольше сучьев. Затем сварила свежий кофе, сняла котелок с огня и поставила на его место сковородку с кусочками бекона, предварительно порезав их как можно мельче. Растопленный жир зашипел. Ароматные запахи готовящегося завтрака разнеслись в свежем утреннем воздухе.
Когда Речел открыла бумажный пакет с бисквитами, которые заказала у гостиничного повара, ей показалось, что кто-то смотрит на нее, следит за каждым ее движением. Она огляделась и взяла ружье, но тут же поставила на место, встретив внимательный взгляд голубых глаз Генри.
Он лежал неподвижно, наблюдая за всеми действиями Речел. Взгляд его казался одновременно пристальным и отрешенным.
– Еще не так светло, – наконец проговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35