» И тут же перестал думать о жене.
Нетрудно вообразить его разочарование, когда сладостные объятия, в которых он покоился, вдруг разомкнулись. Он обернулся: перед ним предстала жена, доведенная до исступления, багровая от ярости, с демоническим гневом в очах, с зажатым в зубах страшным ятаганом.
Генри попытался встать, но жена опередила его и, не успел он спустить на пол левую ногу, угодила ему огромным зазубренным острием в филейную часть, в результате чего Генри не осталось ничего другого, как пасть ниц к ее ногам.
– Побойся бога! – вскричал он. – Это же фокус. Часть представления. Не принимай это всерьез. Помни о публике. Представление должно продолжаться.
– Оно и будет продолжаться, – заверила доблестная половина, полоснув его по рукам и ногам.
– Ох уж эти зазубрины! – вскричал Генри. – Сделай одолжение, милочка, прошу тебя. Поточи лезвие о какой-нибудь камень.
– Для тебя, аспида, и такое слишком хорошо, – ответила жена, не переставая разить и кромсать. Очень скоро Генри остался без конечностей.
– Ради всего святого, – взмолился он, – не забудь пассы. Дай я тебе все объясню еще раз!
– К черту пассы! – сказала жена и последним взмахом снесла ему голову; голова покатилась как футбольный мяч.
Жена, не мешкая, собрала разрозненные останки бедняги Генри и побросала их вниз под аплодисменты и смех толпы, более чем когда-либо убежденной, что все это делается при помощи зеркал.
Затем супруга схватила ятаган и хотела было последовать вниз за мужем, не из мягкосердечного намерения вновь собрать несчастного, а с целью полоснуть еще разочек-другой по наиболее крупным кускам. Но тут она почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидела божественного юношу с внешностью магараджи высшей Касты, совершеннейшего Родольфо Валентине Валентине Родольфо – итальянский актер и танцор, кинозвезда Голливуда в 20-х годах, чье имя стало нарицательным для обозначения мужской красоты., в глазах которого явственно можно было прочесть слова: «Лучше возлечь на ложе страсти, чем воссесть на электрический стул».
Эта идея предстала перед женщиной во всей своей неоспоримой убедительности. Она помедлила лишь для того, чтобы просунуть голову в отверстие и крикнуть: «Вот что ожидает свинью мужа, который изменяет жене со скотиной туземкой», а потом смотала канат к себе наверх и вступила в беседу с соблазнителем.
Вскоре на место происшествия прибыла полиция. Вверху не было ничего, кроме воркующих звуков, словно там в свадебном полете кружили горлицы. Внизу в пыли валялись куски тела Генри, их уже облепили мясные мухи.
Толпа объяснила полиции, что это всего-навсего фокус, он делается при помощи зеркал.
– Вот как, при помощи зеркал? – сказал сержант. – Похоже, что об этого бедолагу разбилось самое большое из них.
НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ

Перевод. Ливергант А., 1991 г.
Молодой человек быстрым шагом поднялся по тропинке из долины в гору, где, утопая в зелени, ютилась деревушка. Его взгляду открылись пруд, утки, выкрашенный белой краской придорожный трактир с качающейся вывеской-словом, все привычные атрибуты уютной, чистенькой, тихой горной деревушки, каких так много в Сомерсете.
Дорога, а по ней и молодой человек прошли по самому краю обрыва мимо белой калитки, за которой в глубине большого фруктового сада из зарослей кустарника поднимался ладный домик с видом на раскинувшуюся внизу долину. Необычайно доброжелательный на вид старичок копался в саду. Когда прохожий – Эрик Гаскелл – подошел к калитке, старичок поднял голову.
– Доброе утро, – сказал он. – Чудесное сентябрьское утро!
– Доброе утро, – ответил Эрик Гаскелл.
– Сегодня достал свой телескоп. Я теперь редко спускаюсь в долину. Назад взбираться тяжело стало. Вид из окна да телескоп выручают. С их помощью вроде бы знаю, что происходит вокруг.
– Что ж, это хорошо.
– Еще бы. Вы мистер Гаскелл?
– Да. Кажется, мы встречались у священника.
– Так точно. А я вас частенько вижу. Вы все время здесь гуляете. А сегодня думаю: дай поговорю с юным мистером Гаскеллом! Заходите.
– Спасибо. Зайду на минутку.
– Как вам с супругой наш Сомерсет? – спросил старичок, открывая калитку.
– Замечательно.
– Моя экономка говорит, что вы с восточного побережья. Воздух там отличный, ничего не скажешь. Ее племянница у вас убирает. Вам здесь не скучно? А то у нас ведь не разгуляешься. По старинке живем.
– Нам здесь очень нравится, – сказал Эрик, садясь вместе с хозяином на белую скамейку под яблоней.
– Нынче, – сказал старичок, – молодежь старину любит. В наше время иначе было. Это теперь мы все в старых чудаков превратились. В первую очередь, конечно, капитан Фелтон, но и священник, адмирал, мистер Коперс – все чудаки. Вас это не смущает?
– Даже нравится, – заверил его Эрик.
– У каждого из нас свое хобби. У Коперса, например, антиквариат, у адмирала – розы…
– А у вас телескоп.
– Телескоп? Ну да, и телескоп тоже. Однако мое главное увлечение, моя гордость – музей.
– У вас есть музей?
– Представьте себе, да. Я был бы вам очень признателен, если бы вы заглянули в него и сказали свое мнение.
– С удовольствием.
– Тогда пойдемте, – сказал старичок, ведя его к дому. – Да, прямо скажем, не часто удается показать свою коллекцию новому человеку. Обязательно как-нибудь приходите с супругой. Кстати, ей есть чем занять себя в наших тихих местах?
– Она не жалуется. Ей не до природы: целыми днями за рулем.
– Как же, как же, разъезжает одна в открытой красной машине, – подхватил старичок. – Скажите, ей дом нравится?
– Не знаю. Когда покупали его прошлой весной – нравился. Даже очень.
– Дом у вас отличный, ничего не скажешь.
– Что-то он последнее время гнетет ее. Говорит, что в нем задыхается.
– Это от перемены мест. На восточном берегу совсем иначе дышится.
– Может быть, в этом дело, – согласился Эрик. Между тем они подошли к парадной двери. Старичок пропустил Эрика внутрь, и они оказались в очень опрятной маленькой комнатке с отполированной мебелью, в которой царили безупречные чистота и порядок.
– Это моя гостиная, – сказал старичок. – И столовая теперь тоже. Вторая комната и маленький кабинет целиком отданы под музей. Вот мы и пришли.
Он распахнул дверь. Эрик переступил через порог, огляделся по сторонам и замер в изумлении. Он ожидал увидеть обычные музейные экспонаты: стеклянные ящики с римскими монетами или орудиями из камня, заспиртованную змею, возможно, чучело птицы или какие-нибудь яйца. Вместо этого вся комната и примыкающий к ней кабинет были завалены самым поломанным, обветшалым, грязным и бессмысленным хламом, какой только попадался ему на глаза. И что удивительнее всего, ни один предмет в этой свалке не мог претендовать даже на самое отдаленное подобие старины. Казалось, будто несколько тачек утиля вывезли с деревенской помойки и вывалили на столы, буфеты, стулья и полы этих двух комнат.
Старичок наблюдал за реакцией Эрика с исключительным добродушием.
– Вы думаете, что моя коллекция не из тех, какие бывают в музее. Вы правы. Но позвольте заметить, мистер Гаскелл, у каждой хранящейся здесь вещи своя история. Они словно галька, смытая и выброшенная на берег потоком времени, несущимся по деревням нашего тихого края. Взятые вместе они олицетворяют собой память, память о прожитом. Вот, скажем, сувенир военного времени: телеграмма семье Бристоу из Верхнего Медлема о смерти их сына. Прошло немало лет, прежде чем мне удалось выпросить эту телеграмму у бедной миссис Бристоу. Я заплатил ей за нее целый фунт.
– Любопытно.
– Из-за этой тачки, – продолжал старичок, показывая на груду обломков, – погибло сразу двое. Она скатилась по склону холма на дорогу, как раз когда по ней проезжала машина. Об этом случае все газеты писали. «Трагедия в провинции».
– Невероятно.
– Чего только не бывает в жизни. Вот, например, пояс, который обронил в драке с цыганами один ирландец. Эта шляпа принадлежала фермеру, он жил неподалеку от. вас. Он выиграл на скачках и на радостях упился до смерти, бедняга! Эти кирпичи – все, что осталось от флигеля, где жил мой садовник. Дом сгорел дотла, и никто не знает, как он загорелся. Вот эта змея в прошлом году каким-то образом заползла в церковь во время службы. Ее убил капитан Фелтон. Правда, он красивый человек?
– Да, пожалуй. Я его плохо помню.
– Странно. А я-то думал, вы с супругой дружите с капитаном.
– С чего вы взяли?
– Сам не знаю. Наверное, мне показалось. А вот довольно грустный экспонат. Эти рога отпилили быку, которого фермер Лосон выпустил на мой луг. Кто-то оставил калитку открытой, бык выбежал и забодал прохожего.
– Мы едва знакомы с капитаном Фелтоном. Мы встретились, когда только приехали сюда, но…
– Да, да. А вот анонимное письмо. И у нас иногда бывает такое. Мне отдал его мистер Коперс.
– Скажите, вашим анонимкам можно верить?
– Думаю, да. Есть люди, которые хорошо знают, что у нас делается. А вот гигантский гриб-дождевик с кладбища. Боюсь, правда, он долго не протянет. Такие большие, как этот, только там и растут. Пощупайте, какой легкий.
Он протянул его Эрику. Чтобы взять гриб, Эрик отложил трубку и кисет, которые все это время теребил в руках.
– Ничего не весит, – сказал он. – Удивительно.
– Идите сюда, – нетерпеливо позвал его старичок. – Я совсем забыл про сапоги. – Эрик с гигантским грибом в руках последовал за ним. – Эти сапоги, – пояснил старичок, – сняли с бродяги, которого нашли в пруду. Небольшой такой пруд, рядом с домом капитана Фелтона.
– А чем занимается этот ваш Фелтон?
– Живет на доходы. В свое удовольствие.
– Какие же у него удовольствия? – небрежно спросил Эрик.
– Между нами говоря, – сказал старичок, подмигнув, – капитан Фелтон неравнодушен к слабому полу.
– Вот как?
– Капитан – человек очень сдержанный, но сами знаете, как бывает. Вот тот большой кристалл был найден в кааменоломне в полумиле отсюда. Каменоломня эта заброшена уже много лет. К ней можно подъехать на машине. Говорят, это укромное местечко и облюбовал капитан для свиданий. Конечно, нехорошо сплетничать, но за ним сверху не раз подсматривали мальчишки. Увидят – и ну трезвонить по всей деревне. А народ ведь, знаете, охоч до таких историй. Боюсь, в один прекрасный день какой-нибудь добропорядочный семьянин, которому капитан, скажем так, дорожку перебежал, заглянет сверху в каменоломню, а там… огромные валуны лежат. А вот чучело кошки – сам набивал. С этой кошкой связана одна удивительная история…
– Скажите, Фелтон сейчас здесь или в отъезде?
– Здесь, где же еще. Всего час назад я видел, как он проехал в своей машине. Красного цвета. Красную машину не часто увидишь, хотя – вот ведь совпадение – следом за ней проехала еще одна, такая же.
– Простите, мне… мне пора.
– Так скоро? – огорчился старичок. – А я уж было собирался рассказать вам про эту несчастную кошку.
– В следующий раз.
– Что ж, в следующий, так в следующий, – согласился старичок. – За мной дело не станет. Позвольте, провожу вас до калитки.
Эрик бросился за калитку.
– Почему же вы не идете – той дорогой, что пришли? – крикнул ему вслед старичок. – Так быстрее.
– Нет, нет. Мне надо пройти этой стороной, – отозвался Эрик.
– Так вы придете к каменоломне капитана. Ну, всего хорошего. Заходите, не забывайте старика.
Он внимательно смотрел, как Эрик спешит вниз, и даже забрался на склон холма, чтобы видеть его подольше. Когда старичок заметил, как Эрик, сойдя с дороги, оступился и полетел головой вниз, прямо на каменный выступ карьера, он как ни в чем не бывало вернулся к себе в музей.
Там он взял со стола трубку и кисет Эрика и принялся с бесконечной нежностью поглаживать их. Прошло немало времени, прежде чем он аккуратно положил их на полку и нехотя вернулся в сад.
ЗЕЛЕНЫЕ МЫСЛИ

Перевод. Муравьев В., 1991 г.
Преображая все явленья
В зеленых мыслей затемненье.
Марвелл
Эту орхидею ему прислали вместе с остальным имуществом друга, погибшего в экспедиции одинокой и загадочной смертью. Или он высмотрел ее на аукционе среди прочего хлама, когда под конец распродавали «разное». Не помню уж, как это в точности было, но либо это было так, либо иначе. Кстати сказать, даже иссохший, бурый, дремлющий корень-саженец орхидеи имел довольно зловещий вид. Со своими растопыренными пучками-отростками он был похож не то на оцепенелую хваткую руку, мерзко шишковатую, не то на злобную физиономию в безобразных бакенбардах. Неужели же вы не догадались бы, что это за орхидея?
А мистер Мэннеринг не догадался. Он и читал-то одни каталоги и книги об удобрениях. Он развернул свою покупку с таким благоговением, с каким в наш двадцатый век вообще нелепо относиться к орхидеям или, скажем, примулам, а в случае с эдаким, эдак раздобытым экземпляром подобное благоговение было идиотским, безрассудным и гибельным. И по своей пресловутой бестолковости он поместил орхидею в смотровую, в теплицу, пристроенную к южной стене его приземистого краснокирпичного обиталища. Здесь он всегда содержал самые интересные приращения к своей коллекции, особенно слабые и болезненные растения, потому что из его кабинета в теплицу вела стеклянная дверь и эти растения, слабые и болезненные, в случае чего немедля обеспечивались постоянным присмотром и заботливым уходом.
Но этот саженец оказался не из слабеньких. Прянули толстые, упругие стебли, разбрасывая веером темную зелень глянцевитых листьев, и вскоре орхидея разрослась во все стороны, заполонив столько места, что сначала одного, потом другого, потом всех ее соседей пришлось переселить в дальнюю, садовую теплицу. Сущий хмель – как выразилась кузина Джейн. Еще прежде листьев с концов стеблей пучками свесились длинные усики непонятного назначения. Мистер Мэннеринг полагал, что это скорее всего рудиментарные органы, пережиток того времени, когда растение было вьющимся. Но где же это видано, чтобы рудиментарные усики бывшего вьющегося растения были бы настолько, на полстолько или на четверть столько толстыми и прочными?
Прошло немало времени, пока среди пышной листвы появились россыпи крохотных бутончиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60