– Залетайте в самолетах «Аэрофлота»…
Из комнаты вдруг раздался басовитый рев. Ветка чертыхнулась, вскочила и убежала. Служкин снова закурил и открыл окно.
Веткин дом стоял недалеко от берега Камы, от черного, мрачного котла затона. Служкин курил и смотрел, как мимо дебаркадера, мимо разведенного наплавного моста, словно бы брезгливо оскалившись, проплывает высокий и длинный речной лайнер, возвращающийся на стоянку после навигации. Лайнер медленно плыл под яростным золотом зарослей на дамбе, от которого вода отмелей казалась древесного цвета, будто коньяк. Плыл мимо рыжих склонов, где валялся ржавый хлам – тросы, мятые бакены, какие-то гнутые и рваные конструкции, содранные с кораблей.
Вернулась Ветка, и Служкин выбросил окурок.
– Как там у вас дела с Надькой? – спросила Ветка, снова разливая портвейн.
– Все чики-пуки, – сказал Служкин и, подумав, добавил: – Недавно порешили мы с ней прекратить наши постельные встречи, вот так. Ей неохота… да и мне неохота. Взяли и завязали.
– Хоба-на! – изумилась Ветка, вытаращив глаза. – И с кем ты?…
– Ни с кем.
– Ни фига себе! – Ветка хлопнула полчашки портвейна. – А эта твоя дура, как ее… Ру… Ру… ну, Сашенька.
– Рунева, – подсказал Служкин. – Она Будкина любит.
– Ну и что? – искренне не поняла Ветка.
– Да ну тебя… Не объяснить. Нет, и все.
– Заведи любовницу, – посоветовала Ветка.
– Заведу, – согласился Служкин. – Тебя вот.
– А что? Классно! – оживилась Ветка. – Будем опять, как тогда, после школы, помнишь? Зашибись было! Ты не загружайся насчет этого. Подумаешь! Наплюй. Я-то тебя люблю, Витька, честно. С седьмого… нет, с девятого класса. Я тебе позвоню, как только Колесников свалит куда-нибудь на подольше. Приходи – оторвемся, как раньше!
– Приду, – кивнул Служкин. – Оторвемся, конечно. Заедет и на мой двор «КамАЗ».
…На Новый год родители потащили Витьку с собою к друзьям. Там же оказалась со своими родителями Веткина из восьмого «Б». Их обоих, чтобы не мешали, отправили в дальнюю комнату смотреть «Голубой огонек». До этого Витька с Веткой даже не здоровался, даже не знал, как ее зовут, хоть и видел в школе каждый день. Витька молча повалился на диван, закутался в плед и стал смотреть телевизор. За стеной раздавалась музыка, звон посуды, смех, шарканье ног.
Ветка сидела на стуле, но ей было плохо видно. На экране с визгом плясали толстые женщины в полушубках и кокошниках. На них падал бутафорский снег. Ветка встала, закрыла дверь, щелкнула задвижкой и села поближе к телевизору на диван. Потом она сказала, что ей холодно, и укрыла колени уголком пледа. Потом сбросила тапки и забралась под плед. Она первая притиснулась к Витьке и полезла руками. Витька тоже потащил вверх ее юбку. До самого конца «Голубого огонька» они возились друг с другом. Потом попробовали сделать все как взрослые, но ничего не вышло. Потом Ветка уснула, и Витька, отвернувшись, тоже уснул.
Никакой дружбы после этого между ними не началось, словно бы и не было ничего вовсе. Они по-прежнему не разговаривали и не здоровались, только при случайных встречах в школьных коридорах Ветка начинала хохотать как ненормальная. Витька делал вид, что ее смех к нему не относится, хотя сам глубоко недоумевал и даже чувствовал себя уязвленным непонятно почему.
Лена
Серым утром Служкин вышел из подъезда, ведя за ручку Тату.
– Папа, а я не хочу в садик, – сказала Тата.
– А я хочу, – признался Служкин, останавливаясь закурить. – Не понимаю, почему бы нам с тобой не поменяться?… Ты будешь ходить за меня на работу?
– А там бьют? – поинтересовалась Тата.
– Бьют, – честно ответил Служкин. – А тебя в садике разве бьют?
– Меня Андрюша Снегирев мучит. Щипает, толкает…
– Дай ему в рог, – посоветовал папа.
– Он Марине Петровне нажалуется.
– Тогда сама на него нажалуйся.
– Он еще сильнее меня мучить будет.
– Да-а… – протянул Служкин. – Заколдованный круг. Ладно, я поговорю с его мамой. Ты мне покажи ее, хорошо?
Они остановились у перекрестка, на котором лежало звездообразное озеро грязи. Посреди него в буром тесте сладострастно буксовала иномарка, выбрасывая из-под колес фонтаны. Служкин взял Тату под мышки и перенес на другой тротуар, высоко задирая колени.
– Папа, а ты мне купишь вечером жвачку с динозаврами?
– Куплю, – пообещал Служкин.
– А в зоопарке динозавры есть?
– Нету. Они вымерли давным-давно.
– А почему они умерли?
– Съели друг друга до последнего.
– А последний?
– Последний сдох от голода, потому что некого больше было есть.
– Папа, а они были злые?
– Да как сказать… – задумался Служкин. – По большей части они были добрые. Некоторые даже слишком. Но добрых съели первыми.
Служкин и Тата завернули в ворота садика, и Тата, вырвав ручку, побежала к дверям. В длинном голубом плащике и синей шапочке она была похожа на колокольчик.
Служкин вслед за Татой вошел в раздевалку. Здесь была только одна мама, которая возилась с сынишкой. Служкин посадил Тату на стульчик, опустился на корточки и стал расшнуровывать ей ботинки.
Сзади подошел мальчик с игрушечным пистолетом.
– Я тебя жаштрелю, – сказал он, наводя пистолет на Тату.
Тата испуганно глядела на Служкина.
– Андрюша, иди ко мне, – позвала мама, и мальчик отошел.
– Папа, это Андрюша Снегирев, – сказала Тата.
– М-м?… – удивился Служкин. – Понятно теперь…
Он переодел Тату и убрал все уличное в шкафчик с елочкой на дверке. Тата слезла со стула, Служкин поцеловал ее в щеку, и Тата побежала в группу. Оттуда донесся ее звонкий крик:
– Марина Петровна, здравствуйте!…
Служкин подошел к маме Андрюши Снегирева и дружелюбно сказал:
– Бойкий у вас мальчик.
– Да уж… – ответила женщина оборачиваясь.
– Лена?… – изумленно спросил Служкин.
– Витя?… – растерялась женщина.
Она тотчас опустила голову, застегивая сыну рубашку, но Служкин видел, как порозовели мочки ее ушей. Пораженный, Служкин молчал.
– Беги, Андрюша, – сказала Лена и легонько шлепнула сына.
Андрюша побежал в группу, по дуге обогнув дядю. Лена и Служкин переглянулись и молча вышли на крыльцо.
– Ты, значит, теперь Снегирева, а не Анфимова…
Лена виновато улыбнулась.
– А мне Андрюша говорил: «Тата Шушкина, Тата Шушкина»… Я думала – Шишкина или Сушкина…
– Или Пушкина. Сколько лет мы с тобой не виделись?
– Со школы, – тихо сказала Лена.
– А ты все такая же красивая… – задумчиво произнес Служкин. – Только располнела…
– А ты все такой же грубиян, – ответила Лена.
– Извини, – смутился Служкин.
– Ничего. – Лена ласково коснулась рукой его локтя. – Это я после Оли начала толстеть.
– Какой Оли?…
– Дочки Оли. У меня еще дочка есть. Годик с небольшим.
– Вот тебе и раз… – только и нашел что сказать Служкин, но тотчас поправился: – То есть вот тебе и два…
Лена засмеялась. Голос у нее был нежный и слабый.
– Мне торопиться надо, Витя, – пояснила она. – Дома с Олей муж сидит, а ему на работу. Ну… до свидания.
Она еще раз улыбнулась Служкину и пошла к воротам садика: светловолосая симпатичная молодая женщина в дешевом, мутно-бордового цвета плаще. Женщина, а не девушка и тем более не девочка, какой ее знал, а потом помнил Служкин.
…До репетиции клуба «Бригантина» Витька околачивался в школе. Он одиноко слонялся по пустым коридорам, рассматривал тысячу раз виденные плакаты, из интереса зашел в женский туалет, потолкался в двери кое-каких кабинетов, в спортзал. Наконец он увидел вдалеке Лену Анфимову и Колесникова. Неизрасходованная энергия забила в нем ключом. Несколько минут он вдохновенно шпионил, прячась за углами и в нишах. Потом Леночка и Колесников уселись на подоконник черной лестницы, и Витька бесшумно обогнул их по верхнему этажу, на цыпочках прокрался на лестничную площадку над ними. Негромкие голоса в тишине звучали вполне отчетливо.
– Ну и что? – спросил Колесников.
– Ничего, – ответила Лена.
– Они и не собирались.
– А мне какая разница?
– Ну… значит, ты остаешься дома?
– Дома.
– А как насчет моего предложения?
– Какого?… А-а… Я не знаю… Ну извини… Мне страшно…
– Чего страшного-то? Со мной же, не с кем-то.
– Все равно… Давай в другой раз…
– Фиг ли в другой-то, Ленка? Когда он будет?
– Ну, будет, наверное…
– Ага, «наверное»… Фиг ли время тянуть?
Леночка молчала.
– Ладно, я приду, – наконец тихо сказала она.
Витька отошел и перевел дыхание. В груди его ныла тоскливая ревность. Обидно, что Колесо все же подбило Леночку на какое-то совместное дело. Ну и фиг. Витька разозлился и пошагал прочь.
Вечером, когда Витька совсем было собрался идти к Будкину, в дверь позвонили.
Витька пошел отпирать и увидел Колесникова.
Витька уже устал изумляться житейской простоте Колесникова. Колесо был способен днем подраться с человеком, а вечером прийти клянчить у него, скажем, велосипед покататься.
Колесников прошел на кухню и стал наливать себе чай.
– Родичи-то твои когда приедут? – спросил он.
– В субботу.
– Везет тебе. Мои тоже обещали уехать к бабке в деревню, а сегодня передумали, козлы. А я уже одну бабу пригласил к себе домой. Чего ей теперь скажу, а?
– Какую бабу? – хмуро спросил Витька. – Анфимову, что ли?
– Ну.
– Она бы все равно не пришла, – почему-то сказал Витька.
– С фига ли? – хмыкнул Колесников. – Обещала уже, понял?
Витька помрачнел. Злоба на Леночку, на этого дурака Колесникова разъедала ему душу.
– Это от квартиры ключи? – спросил Колесников, цапая с подоконника связку. – Дай мне до завтра, а? У тебя же еще родительские ключи есть, да?
– Положи на место! – вскипел Витька.
Колесников быстро сунул ключи в карман.
– Че ты, – хихикнул он. – Потом отдам, не посею. Ты же вечером все равно с Будкиным гулять пойдешь, а я сюда с Анфимовой приду…
– Не пущу я тебя в квартиру! – возмущался Витька, не решаясь силком выдирать у Колесникова ключи.
– Ничего я твоей квартире не сделаю! Как пацана прошу… Или ты че, влюбился в Анфимову, да? Она же страшная, ее на горке даже мацать никто не хочет. Влюбился, да?
Сердце у Витьки тяжело заколотилось, а мысли смешались. С Колесом всегда так: не поймешь почему, но всегда делаешь то, чего ему надо.
Колесников удовлетворенно похлопал себя по карману с ключами и из другого кармана вытащил пачку презервативов.
– Зырь, – предложил он.
Он распечатал один, натянул его на палец, повертел пальцем перед глазами и заржал, словно в жизни ничего смешнее не видел.
– Я их у тебя оставлю, – сообщил он. – А то если мои предки найдут их, меня вообще зарежут. За что, спрашивается? Радоваться нужно, что сынуля ими пользуется, а не просто так.
Колесников открыл холодильник и положил презервативы в дверку.
– Тебе Анфимова все равно не даст, – безнадежно сказал Витька.
– Даст, – уверенно заявил Колесников. Подумав, он беззаботно добавил: – Ну, не даст, так я ей пососать велю.
Этот разговор каждым словом бил Витьку под дых. Он сидел скорчившись, молча. Колесников шумно хлебал чай.
– Колесников, а тебе самому кто-нибудь предлагал пососать? – мертвым голосом спросил Витька.
– Еще, Витек, не нашлось такого резкого парня.
– Колесников, а пососи у меня, – предложил Витька.
Наконец Колесников отвалил, выбросив презерватив, который он натягивал на палец, в мусорное ведро. Витька достал его оттуда, завернул в бумажку и сунул в карман, чтобы при случае выбросить. Мама с папой, наверное, тоже его зарезали бы, если бы увидели в ведре презерватив.
Потом прямо в одежде Витька забрался под одеяло и затащил с собой магнитофон. Он поставил кассету Высоцкого и слушал ее долго-долго. Постепенно ему становилось легче. Это его в санях увозили к пропасти кони. Это его, расписанного татуировками зэка, парила в бане хозяюшка. Это он уносил на руках из заколдованного леса Леночку Анфимову.
Витька вылез из-под одеяла и пошел варить суп. Он рассчитывал, что родители завтра вернутся домой и он их сразу накормит. Не было только хлеба. Разделавшись с супом и выключив газ, Витька оделся, взял деньги и авоську и пошел в магазин.
Купив хлеба, Витька прежним путем направился обратно. Он уже почти вышел с территории Кирпичного Завода, как навстречу ему попались три пацана, которые заступили дорогу.
– Ты откуда? – спросил один. – С Речников?
– Из Кировского поселка, – соврал Витька, от страха облившись потом. Голос его сделался тоненьким. Кировский поселок был нейтрален и к Речникам, и к Кирпичному Заводу.
– Ну, из Кировского, – хмыкнул один из «кирпичей». – А чего зассал тогда? – спросил он напрямик.
Витька не сообразил, что ответить, и влип.
– Деньги есть? – осведомился «кирпич».
– Нету… – пропищал Витька.
– Дай ему в рыло, Пона, – предложил один из «кирпичей».
«Кирпичи» ухватили Витьку и обшарили карманы. Деньги они взяли себе, а ключи от квартиры и прочую ерунду, что нашлась, бросили в грязь. Один из «кирпичей» развернул извлеченный из Витькиного кармана бумажный комок и обнаружил в нем презерватив.
– Зырь, мужики, – ошарашенно сказал он и спросил у Витьки: – Ты что, от Борозды идешь, что ли?…
– Ну, – ответил Витька, понятия не имея, кто такая Борозда.
– И она тебе дала?
– Еще и в рот взяла, – ляпнул Витька.
«Кирпичи» немного притихли.
– Ладно, рубль мы возьмем, а остальное – на, – порешили они, возвращая Витьке мелочь и поднимая ключи. – И больше нам не попадайся, понял?
«Кирпичи» обогнули Витьку и пошли дальше. Витька измученно поплелся домой. Несмотря на чудесное спасение, радости у него не было. Он шел и уныло считал, где и кто его может побить. «Кирпичи» – раз, шестнадцатая школа – два, за дорогой – три, детдомовские – четыре, Бизя и его банда – пять, за гаражами – шесть, пэтэушники – семь, ну и так, вообще, мало ли резких бывает…
Первое, что услышал Витька, когда вошел в свой подъезд, – это бодрый голос Колесникова и звон ключей. Витька тотчас вспомнил, что гнусное Колесо уволокло ключи от его квартиры, собираясь вечером затащить сюда Леночку Анфимову. Мгновенно разъярившись, Витька винтом взвился на свой этаж, но увидел лишь закрывающуюся дверь, а за ней – спину Колесникова.
1 2 3 4 5 6 7