В двух милях от хижины я нашел в низовьях озера место, где среди ледниковых отложений имелась довольно богатая золотая россыпь, и каждое утро медведи провожали меня на работу. Перед тем как расстаться до вечера, происходил ритуал прощания, который начинался лишь после того, как я приступлю к работе. Убедившись, что звать меня напрасно, и толком не понимая, в чем дело, медведи начинали кружить вокруг меня, вставали на задние лапы, издавая звуки, напоминающие ослиный рев. Это значило, что они голодны; торопливо обняв меня напоследок, они не спеша уходили, отправляясь в дальние каньоны, на луга и ягодники, трогательно оглядываясь на ходу, в надежде, что я, может быть, все-таки передумаю и пойду с ними вместе.
Наверное, многим косолапый медведь кажется забавным зверем, а его поведение дурашливым, но дело-то в том, что смешные ухватки этого зверя вполне соответствуют его характеру. Из всех обитателей леса медведь самое миролюбивое существо и всем своим поведением опровергает широко распространенное представление о нем как о свирепом звере. Медведь — самое крупное животное североамериканских лесов, он ходит вразвалку, ступая по земле всей своей мягкой подошвой, поэтому если вас разделяет с ним акр покрытого сухими листьями и валежником пространства, он может подкрасться так неслышно, что вы не заметите его, пока он не усядется рядом с вами. Медведи живут настоящим днем и вкладывают в него все свое жизнелюбие; зачастую они бывают большими юмористами, и в этом качестве с ними никто не может сравниться, кроме человека. Медведь любит шутки и розыгрыши, но очень важная его особенность заключается в том, что он, подобно собакам и обезьянам, не любит попадать в глупое положение и никому, кроме своих сородичей, не прощает насмешек. Известно немало примеров, когда, казалось бы, добродушный медведь наказывал шутника.
Если исключить пристрастие моих годовиков к падали, они были самыми чистоплотными из всех диких зверей, каких я когда-либо знал. Первой их заботой было как можно чаще валяться по земле. Это помогало им избавляться от блох, клещей и вшей, которых они могли подхватить от наших соседей. А как следует повалявшись в пыли или в грязи, они шли купаться, и в воде погибали все оставшиеся паразиты. Кроме самых холодных дней осени, медведи непременно хоть раз в день купались в озере или в речке, а после купания уже не валялись по земле, а залезали на дерево и, растянувшись на ветке, сушили на ветру свою шкуру, которая благодаря этому всегда была чистой и пышной.
В западной части Британской Колумбии встречается белая форма черного медведя, называемая медведем Кермода; эти звери настолько чистоплотны, что каждый день специально занимаются чисткой своих белых от природы когтей!
Очень многие спрашивали меня, как мне удалось привить послушание этим рожденным на воле животным, в особенности на втором году жизни. Должен на это категорически заявить, что я никогда не задавался такой целью, я добивался не послушания, а добровольного сотрудничества, основанного на понимании моих требований. Мои медведи всегда вели себя как следует в помещении, потому что были приучены к этому с младых ногтей; однажды усвоив правила поведения, они уже никогда не пытались их нарушить, понимая, что я этого не потерплю. Характер и поведение медведей отличались надежностью и постоянством, потому что они с раннего детства знали, что я жду от них проявления этих врожденных свойств. Надежность и положительность в отношениях со мной и друг с другом вошли у них в привычку. Так уж случилось, что от Расти, рожденного на воле, дикого медведя, я узнал, что некоторые понятия передаются без помощи слов или символов.
Мои медведи всегда отличались храбростью. У них были свои фобии, случались приступы страха, доходившие до нелепых галлюцинаций, но я никогда не позволял себе над ними смеяться, с тех пор как узнал, что они на это обижаются. Когда сойки поняли, что могут обратить медведей в паническое бегство, пикируя на них целой стаей с воздуха и клюя толстые медвежьи ляжки, эти птицы пристрастились к своей жестокой забаве и не раз загоняли медведей своими нападениями в дом или чащу леса; тогда я перестал подкармливать соек. В молодости я много бродил по пустынным горам Соноры и Нижней Калифорнии; во время этих странствий я всегда брал с собой альпеншток на случай встреч со змеями. Я так привык к альпенштоку, что не отказался от этой привычки в Скалистых Горах, в Британской Колумбии и Альберте. Не знаю уж почему, но мои медвежата возненавидели палку лютой ненавистью. Иногда они вдруг пугались во время прогулки, залезали на дерево и часами просиживали наверху, спасаясь от палки. Я пытался доказать им безобидность моего посоха, но они только кусали его и отмахивались лапами. Если я оставлял палку в углу хижины, вся троица старалась обходить ее подальше; одним словом, медвежата вели себя так, как ведут себя не однажды битые звери. Раньше у меня была собака; когда ей хотелось погулять, она сама приносила мне в зубах мою трость; медведи вели себя совершенно иначе. По какой-то неведомой причине они раз и навсегда невзлюбили палку.
Еще они не любили грома, но этот страх имел свое оправдание. Во второе лето нашей совместной жизни неподалеку от нашей хижины дважды на их глазах ударяла молния. С большой пихты на голову медведям посыпалась кора, сорванная разбушевавшейся стихией. Медведи не пострадали, но ужасно перетрусили и с ревом бросились в бегство, с тех пор они отсиживались во время грозы в доме, забившись куда-нибудь в темный угол. При вспышке молнии они взвизгивали, но в промежутках между раскатами грома наружу высовывались три любопытные мордочки, поглядеть, где сверкнет ли новая вспышка.
Когда мы с медведями грабили пчел (а это происходило всякий раз, как они обнаруживали пчелиное дупло), медведи на моих глазах пожирали пчел тысячами; признаться, я даже опасался, как бы в нашей округе после такого урона не перевелись все пчелы. Но в то же время, встретясь на лугу с одиночной пчелой, медведи вели себя точно кисейные барышни и пускались наутек. В детстве их никто не выучил ощетинивать шерсть и мазать медом самые уязвимые места — носы и кожу на ступнях, чтобы защитить их от пчелиных укусов. Им приходилось на собственном плачевном опыте постигать все премудрости лесных наук.
В начале октября приехал Ларч и привез мне припасы. Медведи сразу же узнали его, едва он ступил на сушу, и устроили ему горячую встречу по-медвежьи, основательно намяв бока своему любимцу. Со стороны могло показаться, что на человека напали свирепые хищники и он неминуемо будет растерзан.
Ларч заметно осунулся, и выражение лица у него было невеселое и суровое.
— Как поживает твое семейство, Ларч? — спросил я по дороге к хижине.
— У меня умерла мать. Поэтому я и возвратился из Виктории в Топли-Лендинг. Отец тоже плох; похоже, что он не переживет зиму. Чилкотины требуют, чтобы мы с ним убирались подобру-поздорову, иначе они грозятся нас убить.
— А как насчет провинциального парка?
— Все идет к тому, что не сегодня-завтра, эти места объявят заповедником, но, по всей вероятности, в нынешнем сезоне парламент еще не решится принять постановление о создании провинциального парка. Так уж заведено у политиков: они отложат рассмотрение этого вопроса до следующей сессии, чтобы за время летних каникул улеглись страсти. Иногда обсуждение откладывается до самой зимы. Пока решено в качестве временной меры наложить запрет на охоту. Побывав тут, они осмотрели и оценили обстановку. Уж они-то знают свою выгоду. Мне кажется, мы можем спокойно надеяться на удачный исход.
— А что сам ты собираешься делать, Ларч?
В темной глубине его печальных глаз мелькнуло какое-то непонятное выражение, которого я в то время не мог себе объяснить.

У Дасти появляется ухажер

Ларч был уже не тем веселым и беспечным жителем лесов, каким я его знал год назад. Рассказывая о сопротивлении лесопромышленников, он сказал:
— Владельцы лесопилок со слезой в голосе говорят о переспелой древесине, которую якобы надо спасать. Никакой переспелой древесины на свете не бывает, это пустое слово из тарабарского языка коммерции. Об индейском населении Топли-Лендинга он говорил с горечью и разочарованием. Он знал, что если бы среди индейцев царило согласие по поводу будущего провинциального парка, то лесопромышленники и владельцы рудников никогда не решились бы увольнять местных работников и нанимать вместо них приезжих; эти новые рабочие вербовались не только из числа Бобров; на смену уволенным привезли индейцев племени китаматов из Форт-Принс-Руперта и квакиутлей из Белла-Кулы, говорящих на языке группы сэлиш и устраивающих тайные радения. Кругом вовсю идут потлачи; но индейцы секани, сарси, чилкотины и бабины, то есть все, кто принадлежит к группе Бобров, получили предостережение туда не соваться. Талтаны и каска еще не решили, с какой из враждующих группировок им выкурить трубку мира.
На мои настойчивые расспросы о том, как обстоят дела у него самого, Ларч наконец ответил:
— Я подал прошение в Департамент земель и лесов, чтобы меня приняли на работу в Лесной патруль. Я истратил почти все свои деньги.
Ларч прожил с нами неделю, все это время мы занимались перевозкой его имущества в мою хижину, так как он не собирался зимовать на озере Такла. Однажды во время обратного рейса, когда мы доплыли до самого глубокого места, он решительно побросал в воду всю свою трапперскую снасть. На этот раз, перед тем как нам отчалить, Расти и Скреч тоже попросились в лодку. Дасти только проводила нас к воде, но в лодку не полезла. Когда мы отчалили, она повернула назад и скрылась в лесу.
— Знаешь, я наблюдал за Дасти, — сказал мне Ларч на середине озера. — У нее есть ухажер, с которым она встречается на звериной тропе.
— Пустяки! — возразил я. — Черные медведи достигают зрелости в четыре года, а самки до трех лет не спариваются.
— Эге! — воскликнул Ларч. — Ты, видно, не знаешь, что на втором году самки начинают присматривать себе подходящего холостяка, это бывает за год или за два до спаривания. Так что не удивляйся, если малютка Дасти вдруг сбежит от вас! Яблоко от яблони недалеко падает.
— Теперь я буду заранее огорчаться, — сказал я, — хотя сам же именно этого желал для всех троих медведей. Я так и думал, что с тех пор, как они самостоятельно находят себе корм, их привязанность ко мне должна ослабнуть. А инстинкт продолжения рода окончательно разрушит нашу дружную семейку.
— Может случиться, что она приведет своего избранника к тебе в дом. Ты, наверно, слыхал, что медведи иногда живут колониями.
Было тепло, но в воздухе уже чувствовалась осенняя свежесть. В компании Расти и Скреча я отправился к хребту Хогэм, и мы поднялись на склоны Скалистых гор, откуда открывался далекий вид на озера Первис и Четло. Осина, сумахи, тополя, дерен, береза и клены, тронутые первыми заморозками, оделись в яркий осенний наряд. Наверху перевала медведи откопали зарытую тушу снежного барана, припрятанную, очевидно, местным гурманом-гризли, на чей привередливый вкус она показалась недостаточно «выдержанной».
— Будем надеяться, что хозяин не объявится как раз в ту минуту, когда они будут уплетать самые лакомые кусочки, — заметил с улыбкой Ларч.
Едва он проговорил эти слова, как в то же мгновение, еще прежде чем я успел добавить, что лучший способ разозлить гризли — это разорить его тайник с припасами, откуда ни возьмись примчался огромный серебристый самец гризли и остановился в шести метрах от Расти и Скреча. Бесстрашно, с поистине царственным достоинством, он выпрямился на задних лапах и с высоты двухметрового роста оглядел свои владения, в пределы которых нагло вторглись двое желторотых чичако. Ярость распалила старика до белого каления, и вот повелитель здешних мест оглушительно заревел во всю мощь своих легких. Мои годовики и раньше, бывало, встречались с представителями племени гризли и знали, чего стоит одна увесистая затрещина старого ворчуна; поэтому они, не задумываясь о том, чтобы сохранить свое мужское достоинство, дунули прочь и очутились на дереве, прежде чем смолкли громовые раскаты его рева.
Вопреки распространенному убеждению, гризли вполне способен взобраться на дерево, но он не полез за ними, а только поворчал снизу на обидчиков.
Медведь-гризли сметет все на своем пути как ураган, но только в ответ на враждебные действия; мелкие же обиды скорее всего стерпит. Как и все медведи, чаще всего не агрессивен. Но в схватке показывает себя более свирепым бойцом, чем кодиак — или большой бурый медведь, живущий на Аляске и являющийся его ближайшим, но не таким крупным родственником. Весящий от трехсот до пятисот килограммов гризли способен легко тащить тушу вапити в четверть тонны весом. Но только самая тщательная охрана может спасти от вымирания это великолепное животное. В безлесной среде его обитания он представляет слишком удобную мишень для мощных, дальнобойных ружей с оптическим прицелом.
Мы с Ларчем спрятались и только из укрытия наблюдали, как гризли, изгнав Расти и Скреча, вернулся и снова закопал барана. Иначе он, чего доброго, мог решить, что и мы были причастны к ограблению его кладовой. Все еще ворча что-то себе под нос, испытанный старый боец бросил предостерегающий прощальный взгляд на дерево, где сидели наши годовики, и с суровым, недоверчивым, но, как ни странно, застенчивым выражением поплелся на выступ скалы. Усевшись на троне, выточенном из камня древним ледником, он мог обозревать все подступы к своим владениям по обе стороны горного хребта — не признавая союзников, он ни с кем не делил власти.
Домой мы вернулись после захода солнца, Дасти поджидала нашего возвращения, сидя на крыльце. Ее застенчивый поклонник не показывался на глаза. Она тотчас же двинулась в сторону леса, оглядываясь на ходу;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28