Казалось, сам инстинкт подсказывает медведям, как вести себя с этим убийцей. В последнюю минуту я не выдержал и вмешался, хотя это и было не педагогично; готовясь к прыжку, росомаха выгнула спину дугой, и я ударил ее лопатой, сбив с ног. По-видимому, росомаха или не заметила моего появления, или не обратила на меня внимания. Через полсекунды после моего вмешательства вступил в силу закон севера. Бросившись вперед, как распрямившаяся пружина, медвежата продемонстрировали тот чудовищный запас силы, скорости и отчаянной ярости, о существовании которых эти звери, кажется, сами не всегда подозревают. Разом вцепившись в мягкое брюхо росомахи, они разорвали ее в клочья.

Начало зимней спячки

Встреча с росомахой в ущелье произошла, конечно, далеко не случайно. Очевидно, росомаха уже не первый день выслеживала свою добычу, что вполне соответствует обычаям этого хищника. Но все же росомахи крайне редко решаются нападать на медведей, и этот случай тоже служит примером той борьбы не на жизнь, а на смерть, которая начинается во время засухи. Сразу после лесного пожара несколько раз побрызгал дождик, но вообще лето выдалось необыкновенно засушливое. Засуха, продолжающаяся два лета подряд, на севере континентальной части Британской Колумбии наблюдается довольно часто. Но когда после двух бесснежных зим два лета подряд не выпадает дождей, это означает катастрофу, которая влечет за собой переворот в жизни животных и растений, чье существование находится в тесной зависимости друг от друга.
Однажды морозным утром мы с медвежатами совершали обход наших оскудевших угодий, как вдруг они остановились точно вкопанные, к чему-то принюхались, задрав носы к безоблачным небесам, обернулись и поглядели на меня с лукавым выражением. Погода собиралась перемениться. Как всегда бывает перед понижением атмосферного давления, всю ночь напролет тревожно завывали койоты. Сновали в воздухе шумливые птицы, оставшиеся после отлета больших караванов, и, казалось, выкрикивали последние новости. Воздух в то утро был так напоен светом, что тени в лесу по-зимнему отливали синевой; стояло полное безветрие. Гладь озера была недвижна как стекло. К полудню с запада приплыли длинные, рваные перисто-кучевые облака, предвестники дождевых туч. На закате закапал дождик и лес задышал освежающим ароматом опавшей хвои, который был неощутим в сухую погоду. Запоздалые стаи качурок снизились и остались ночевать на берегу озера; но вместо привычных резких криков, тоскливее которых, говорят, ничего не бывает в природе, эти птицы издавали только тихий посвист, который гармонически сливался с шумом дождя в какую-то дремотную музыку; смешение звуков напоминало приглушенное гудение органных труб среднего регистра. У медвежат явно слипались глаза, но они, навострив уши, боролись с одолевающей дремотой, видя, что и я прислушиваюсь к непривычным ритмам.
После дождей участок, на котором мы промышляли себе пищу, вдруг совершенно оскудел под влиянием нагрянувшей стужи, и я рискнул отвести медведей в более отдаленные места. Эта попытка привела к неожиданному открытию, из-за которого я с головой окунулся в лихорадочную деятельность, стараясь как можно больше успеть сделать до первого снега. Совершенно случайно в каменной ложбине на дне одного ручейка, впадавшего в озеро в двух милях от моей хижины, я обнаружил золотые самородки; подгоняемые течением, они перекатывались там, точно ружейная дробь. Я сейчас же перенес на это место промывочный лоток.
За час в решете набиралась унция золота; в один прекрасный день, когда я, не разгибая спины, трудился над желобом, подбрасывая лопатой все новые порции донного ила, я стал нечаянным свидетелем маленькой трагедии. Излюбленный тактический прием медвежат заключался в том, чтобы, окружив противника, нанести ему сокрушительный удар. И вот перед ними появился очаровательный, доселе невиданный зверек, который с необыкновенной дерзостью шел прямо на них. Зверек был совершенно черен, если не считать двух белых полос, которые тянулись по его спине от загривка до кончика пушистого хвоста. Я не успел остановить медвежат, в глазах у них загорелся азарт и они уже готовы были приступить ко второй, завершающей фазе привычного маневра — жертва, казалось, сама идет в руки. Но в мгновение ока скунс задрал хвост и, повернувшись к медведям задом, закрылся от них самой эффективной из всех несиловых защитных систем, какие существуют в животном мире. Побежденные медвежата жалобно скулили, катались по лесной подстилке и по траве, потом со всех ног бросились к озеру, а скунс тем временем как ни в чем не бывало преспокойно удалился своей дорогой. Двое суток я почти не смыкал глаз, сражаясь с медвежатами, которые стремились залезть в мой спальный мешок. Скунс, бивший прямой наводкой, оставил им такую памятку, против которой оказались бессильны и вода, и мыло, и зола. Все время, пока шерсть медвежат распространяла вокруг них острую, мускусную вонь, они упорно отказывались от пищи. В конце концов мне пришлось потратить всю имевшуюся у меня драгоценную кварту уксуса, чтобы избавить моих друзей от последнего следа стойких духов, которыми их опрыскал скунс.
Однажды утром вскоре после этого случая я снова ковырялся в ручье, а медвежата беспечно барахтались в голубом иле, как вдруг с дерева спрыгнул взрослый енот и угодил прямо на брюхо ничего не подозревающего Расти. Медвежонок от неожиданности издал какое-то козье блеяние и смахнул зверька лапой, тот перелетел к Дасти, она в свою очередь поддала ему лапой так, что он, точно мячик, отскочил к Скречу. Вывалявшиеся в грязи медвежата моментально вскочили на ноги и, готовясь к схватке, выстроились треугольником; я испугался, что они разорвут несчастного енота в клочки, прежде чем я подоспею на выручку; того гляди, дело могло обернуться еще хуже. Я боялся, как бы, памятуя о внушенном мною правиле, что надо всегда делиться друг с другом, один из медвежат не вздумал швырнуть енота ко мне, а летящего на тебя раздраженного енота поймать нетрудно, зато отцепиться от него потом не легче, чем от разъяренной рыси. А этот хвостатый красавец, сильный молодой самец, был раздражен и разъярен до предела. Когда я прибежал на место происшествия, енот был со всех сторон окружен торжествующими медведями, которые не оставили ему никакой лазейки. Мне показалось, что они с восхищением разглядывают отважного маленького гладиатора, который, несмотря на превосходящие силы и численность противника, зажатый с трех сторон, громко и воинственно огрызался, угрожая принять ответные меры, если медвежата посмеют сунуться к нему с новыми издевательствами. Расти почуял, что я пришел на выручку пленнику, и напоследок так поддал ему лапой, что несчастный енот кубарем покатился в ручей. Могу поклясться, что мою проповедь против жестокого обращения с беззащитными животными эта троица слушала, надменно подняв брови.
Спустя много дней, когда последняя нерка и последняя чавыча кончили метать икру в Отет-Крике, из озера потянулась в ручей радужная форель, чтобы тоже оставить свои икринки на речной гальке под заслоном какого-нибудь валуна. При этом рыбы прилагали большие старания, чтобы не повредить икринок лосося, которые уже находились на дне тех же впадин и воронок. В отличие от остальных лососевых рыб, чавыча и нерка мечут икру только в тех речках, которые впадают во внутренние озера. В течение первого года молодь остается в озере, и лишь на второй она отправляется вниз по течению в суровые океанские просторы.
Когда начался нерест форели, на левом берегу ручья объявилась годовалая выдра и стала охотиться на этих рыб. Медведи наблюдали за тем, как это удивительное существо, до отвала наевшись форели, вылезает на берег понежиться на солнцепеке. Повизгивая от нетерпения, они упрашивали меня, чтобы я отпустил их сплавать на другой берег, но я не позволял, опасаясь, как бы они не привыкли потом бродяжничать, к тому же было жалко выдру. На следующий день веселая странница показалась на нашем берегу. Медвежата ринулись к ней. Но им не угнаться было за грациозной пловчихой, которая всячески старалась заманить всю троицу в воду.
Вечером выдре вздумалось поплавать в озере во время купания медвежат; я сразу заметил, как они при виде нее прижали уши, а это был верный знак, что они задумали какое-то озорство. В бинокль я наблюдал с крыльца сценку, которая произошла, когда к медвежатам подплыла выдра. Дразня медвежат, выдра крутилась между ними так близко, что, казалось, они ее вот-вот достанут; она оказалась достойным соперником в игре — целый час они ее ловили, но она слишком хорошо плавала, и в конце концов медвежатам надоело за ней гоняться. На следующий день они снова купались на мелководье, но делали вид, что не замечают выдру. Подобно пуделям, тюленям и шимпанзе, выдры не выносят, когда зрители не обращают внимания на их проделки. Забыв об опасности, она слишком близко подплыла к медведям. Выдра, конечно, мечтала о компании веселых приятелей, с которыми можно скатываться по скользкому откосу в воду, затеять возню. А медвежата ее не поняли. Ее заигрывания показались им наглым приставанием. Одним взмахом своей могучей десницы Расти нанес выдре апперкот и переломил бедному зверьку шейные позвонки.
Повеся головы, мучаясь, как я надеялся, искренним раскаянием, медвежата поплелись за мной на пригорок позади сарая, и там я похоронил их несчастную жертву, предварительно содрав с нее ценную шкурку.
Расти, а также его братец и сестрица потеряли всякий страх перед наказанием, потому что я никогда их не наказывал. Виновник трагедии был так пристыжен своим поступком, что весь поник и смотрел на меня с убитым выражением; он вел себя так не потому, что боялся выволочки, а потому, что страдал от моего неодобрения. Он понял, что я недоволен гибелью выдры, не по жестам или голосу, а по моему строгому и сердитому взгляду. Поскольку его разящий удар был завершением заранее обдуманного плана, мы не могли расценить это происшествие как несчастный случай. Поэтому я решил, чтобы он сперва помучился угрызениями совести, и не спешил его прощать. Очутившись в таком крайне неприятном положении, Расти предпочитал молча страдать от моих неприязненных взглядов, он никогда не заискивал передо мной и не лез с ласками, как это сделали бы на его месте Дасти или Скреч. В октябре мороз прихватил траву на лугах, листья осины и ольхи, поэтому находить корм становилось все труднее. Случались дни, когда мы так поздно возвращались домой, что я не успевал очистить решето на желобе. Как-то раз мы с утра ушли по берегу мили за четыре от дома; углубившись в густые заросли прибрежного кустарника, медведи учуяли своим острым нюхом только что убитого оленя. У оленя было разодрано горло, на спине виднелись следы острых когтей; судя по всему, это была добыча пумы, припрятанная в кустах про запас. Голодные медвежата вцепились в оленью ногу и стали с жадностью рвать с нее мясо; они впервые отведали свежей убоины. Они уже стали достаточно сильны для того, чтобы, уперевшись в тушу оленя одной лапой, другой сдирать шкуру.
Усевшись под пихтой, я наблюдал за медвежатами; вдруг упавший сверху кусочек коры заставил меня поднять голову. Прямо над моей головой с высоты пятидесяти футов за каждым нашим движением следила, махая хвостом, большая пума; зверь нервно царапал когтями по ветке, на которой сидел. Растерявшись от страха, я чуть было не крикнул: «Дерево!». Тут бы всем нам пришел конец — и Расти, и Дасти, и Скречу, да и самому Лесли тоже! — но, по счастью, пума все время просидела на ветке, пока, до отвала наевшись непривычного лакомства, медведи не бросили тушу.
В середине октября я окончательно отложил до будущего года свои попытки зарабатывать на жизнь старательским промыслом. Во-первых, температура воды упала до 38°, во-вторых, почти все светлое время суток, которое составляло теперь десять часов, уходило у нас на такие занятия, как обследование поваленных деревьев, переворачивание камней, прочесывание высохших лугов и откапывание нор, в которых живут грызуны — ведь надо было показать медвежатам, где можно отыскать пищу в самое голодное время года.
Хорошо, что радужная форель и форель Долли Уорден еще клевала на комара и на искусственную приманку, а в пятидесяти ярдах от устья речки, на глубоком месте, можно было поймать увесистого толстого гольца или чукучана, которые ловились на вислокрылок.
Медвежата радовались, когда я брал их с собой на рыбную ловлю. Дожидаясь подачки, они колотили лапами по скамейке и даже грызли борта лодки. Наевшись досыта, они плюхались в воду и плыли к берегу. Они обожали кататься в каноэ и глазеть по сторонам, однако, насытившись, предпочитали скорее броситься в холодную воду и проплыть порядочное расстояние до берега, чтобы только не мерзнуть на ветру посреди озера.
К середине октября я успел накоптить в запас триста фунтов рыбы. Вскоре же подули сильные ветры, по озеру заходили волны и на воду ежесекундно садились осенние листья.
Начиная с двадцатого октября на целую неделю зарядил снег пополам с дождем. Хотя медвежата прибавили в весе и округлились, они все же не нагуляли достаточно жира, чтобы его хватило на долгую спячку. Даже мелкие животные в районе озера Такла погружались в спячку не раньше ноября, поэтому я не думал, что мои медвежата закончат свою кормежку раньше Дня Благодарения. В первые три дня ненастья почти все время шел дождь, а мокрый снег таял, едва долетев до земли, поэтому мы могли продолжать наши длительные прогулки; но если до заморозков кормежка медведей представлялась мне нелегким делом, то что же говорить о тех трудностях, которые начались после того, как земля покрылась снегом глубиной в два-три фута.
Одевшиеся в густую зимнюю шубу темно-коричневого цвета медвежата представляли собой красивое зрелище на фоне белого снега. В первый раз они ступили на снег с большими предосторожностями, но потом, как дети, полюбили кататься и барахтаться в его белой сыпучей пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28