НАДПИСЬ НА КНИГЕ
...Как волна на волну набегает,
Гонит волну пред собой, нагоняема сзади волною,
Так же бегут и часы...
Овидий. "Метаморфозы", XV (перевод С.Шервинского).
Ты ангел и дитя,
ты первая страница, Ты катишь колесо прибоя пред собой Волну вослед волне, и гонишь, как прибой, За часом новый час - часы, как часовщица. И все, что бодрствует, и все, что спит и снится, Слетается на пир зелено-голубой. А я клянусь тебе, что княжил над судьбой, И хоть поэтому ты не могла не сбыться.
Я под твоей рукой, а под рукой моей Земля семи цветов и синь семи морей, И суток лишний час, и лучший месяц года,
И лучшая пора бессонниц и забот Спугнет тебя иль нет в час твоего прихода Касатки головокружительный полет.
x x x
И это снилось мне, и это снится мне, И это мне еще когда-нибудь приснится, И повторится все, и все довоплотится, И вам приснится все, что видел я во сне.
Там, в стороне от нас, от мира в стороне Волна идет послед волне о берег биться, А на волне звезда, и человек, и птица, И явь, и сны, и смерть - волна вослед волне.
Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду, Жизнь - чудо из чудес, и на колени чуду Один, как сирота, я сам себя кладу, Один, среди зеркал - в ограде отражений Морей и городов, лучащихся в чаду. И мать в слезах берет ребенка на колени.
************************************************************
VI
СЛЕПОЙ
1
Зрачок слепца мутней воды стоячей, Он пылью и листвой запорошен, На роговице, грубой и незрячей, Вращающийся диск отображен. Кончался день, багровый и горячий, И солнце покидало небосклон. По городу, на каждом перекрестке, На всех углах шушукались подростки.
2
Шумел бульвар, и толкотня росла, Как в час прибоя волны океана, Но в этом шуме музыка была Далекий перелет аэроплана. Тогда часы, лишенные стекла, Слепец, очнувшись, вынул из кармана, Вздохнул, ощупал стрелки, прямо в гул Направил палку и вперед шагнул.
3
Любой пригорок для слепца примета. Он шел сквозь шу-шу-шу и бу-бу-бу И чувствовал прикосновенья света, Как музыканты чувствуют судьбу, Случайный облик, тремоло предмета Среди морщинок на покатом лбу. К его подошвам листья прилипали, И все ему дорогу уступали.
4
Ты помнишь руки терпеливых швей? Их пальцы быстрые и целлулоид Ногтей? Ужель подобия клещей Мерцающая кожа не прикроет? В тугих тисках для небольших вещей Иголка надломившаяся ноет, Играют ногти, движутся тиски, Мелькают равномерные стежки.
5
Коробка повернется костяная, Запястье хрустнет... Но не такова Рука слепца, она совсем живая, Смотри, она колеблется едва, Как водоросль, вполсвета ощущая Волокна волн мельчайших. Так жива, Что через палку свет передается. Слепец шагал прямей канатоходца.
6
А был бы зрячим - чудаком сочли За белую крахмальную рубашку, За трость в руке и лацканы в пыли, За высоко надетую фуражку, За то, что, глядя на небо, с земли Не поднял он рублевую бумажку, Пусть он на ощупь одевался, пусть Завязывал свой галстук наизусть.
7
Не путаясь в громоздкой партитуре, Он расчленял на множество ключей Зыбучий свист автомобильных фурий И шарканье актеров без речей. Он шел как пальцы по клавиатуре И мог бы, не толкая скрипачей, Коснуться пышной шушеры балета Крахмальных фей и серпантина света.
8
Так не пугай ребенка темнотой: На свете нет опасней наказанья. Он в темноте заплачет, как слепой, И подберет подарок осязанья Уменье глаз надавливать рукой До ощущенья полного сиянья. Слепцы всегда боялись глухоты, Как в детстве мы боимся темноты.
9
Он миновал гвоздикой населенный Цветочный домик посреди Страстной И на вертушке в будке телефонной Нащупал буквы азбуки стальной. Слепец стоял за дверью застекленной. Молчала площадь за его спиной, А в ухо пела нежная мембрана Немного глухо и немного странно.
10
Весь голос был почти что на виду, Почти что рядом - на краю вселенной. - Да, это я, - сказал слепец. - Иду. Дверь отворил, и гул многоколенный На голоса - на тубу, на дуду, На сотни флейт - распался постепенно. Слепой лицом почувствовал: само В руках прохожих тает эскимо.
11
Он тронул ребра душного трамвая, Вошел и дверь задвинул за собой, И сразу, остановки называя, Трамвай скользнул по гладкой мостовой. С передней встали, место уступая. Обиженный обычной добротой, Слепец, садясь, едва сказал "спасибо", Окаменел и рот открыл, как рыба.
12
Аквариум с кисельною водой, Жилище рыб и спящего тритона, Качающийся ящик тепловой, Колокола и стены таксофона, И желтый свет за дверью слюдяной Грохочущий аквариум вагона. И в этой тесноте и суете Был каждый звук понятен слепоте.
ЧУДО СО ЩЕГЛОМ
(поселковая повесть)
Врач: Я две ночи нес наблюдение вместе с вами, но не вижу ни малейшего подтверждения вашему рассказу. Когда она бродила последний раз?
Придворная дама: С тех пор, как его величество выступил в поход, я видела не однажды, как она вставала, накидывала на себя ночной халат... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ... Смотрите, вот она идет!
Шекспир. "Макбет"
1
Снимал я комнату когда-то В холодном доме на Двадцатой Версте, *1) а за моей стеной Нескромно со своей женой Питомец жил консерваторский, Пел как Шаляпин и Касторский, Но громче и, как Рейзен, в нос. В передней жил облезлый пес, Пушком звала его хозяйка. Она была, как балалайка, Вся - вниз. Вверху торчал пучок Величиною с пятачок, Седой, но рыжей краской крашен. Лба не было, и чем-то страшен Был осторожный, будто вор, Хозяйки ящеричий взор. Со всею желтизной своею Лицо переходило в шею И, чуть расширившись в плечах, Как вдоль по грифу, второпях Внезапно раздавалось тело И доходило до предела Своих возможностей. Она Была смертельно влюблена В соседа моего - из класса Вокального - красавца баса.
2
Ах, Шуберт, Шуберт! Твой "Двойник" *2) В раструб ее души проник, И рокотал, и сердце ранил, И душу страстную тиранил. Хозяйка бедная всю ночь Глядит на дверь певца - точь-в-точь Злосчастный евнух, страж гарема, Стоит и всхлипывает немо, Сжимает кулаками грудь, И только в горле бьется ртуть.
Я что ни день твердил соседям: - Друзья, давайте переедем. Не соблазняйте малых сих Пыланием сердец своих. А бас и хрупкое сопрано В ответ со своего дивана Хохочут так, что спасу нет, Кричат:
- Да ну тебя, сосед!
3
Однажды, синий от мороза, Я брел со станции домой. Добрел, и тут же за Ломброзо, *3) Сижу, читаю...
Боже мой! Свечи мигающее пламя Ужасный образ создает: С его нечистыми глазами, С его петлистыми ушами, Как в гробовой сосновой раме, В дверях Преступный Тип встает. - Налоги за истекший год И за дрова внести мне надо. Я получить была бы рада Не то чтоб за ыевраль вперед, Хоть за январь мне заплатите, Коль нежелательных событий И впрямь хотите избежать. Итак, я жду. С вас двадцать пять.
О, эта жизненная проза И уши - две печати зла! Антропология Ломброзо Вдруг подтверждение нашла. Хозяйка хлопнула дверями И - прочь! Колеблемое пламя Слетело с фитиля свечи, Свеча погасла, и завыло Все окаянное, что жило Внутри нетопленной печи Те упыри, те палачи, Что где-то там, в ночи унылой, Терзают с неизбывной силой Преступных Типов за могилой. А за окошком тоже выло: Плясала по снегу метель, Ее дурманил свежий хмель, Она плясала без рубашки, Бесстыже выгибая ляжки, Снежинки из ее баклажки, Как сторублевые бумажки, Метались, клювами стуча В стекло.
Где спички? Где свеча?
4
Я - к двери баса и сопрано. Казалось мне, что я кричу, А я едва-едва шепчу: - Кто у меня задул свечу? Кто спички выкрал из кармана? Кто комнаты сдает внаем, А в комнатах температура Плюс пять? Преступная Натура Нарочно выстудила дом: Ангина хватит, а потом Прости-прощай колоратура. Все - Балалайка! У нее В буфете между чайных ложек Отточенное лезвие Захоронил сапожный ножик, Она им режет кур. Она В уме своем повреждена. В ее глазах горит угроза Убийства. От ее ушей Злодейством тянет. Сам Ломброзо Ушей петлистей и страшней Вовек не видел. Бойтесь мести! На почве зла родится зло. Бежим! Бежим! Я с вами вместе! Увязывайте барахло!
Тут я упал в передней на пол. Не знаю, сколько я лежал, Как долго пес лицо мне лапал И губы языком лизал. Меня в постель перетащили. Хинином душу мне глушили, Гасили снегом жар во лбу, А я лежал, как труп в гробу.
Моя болезнь гнилой горячкой Слыла тому сто лет назад. Стояла смерть в углу за печкой, И ведьмы обложили сад, И черти по стене скользили, Усевшись на свои хвосты, И с непомерной высоты К постели жмурики сходили: - Погибли мы, и ты погиб! Угробит всех Преступный Тип!
5
Зима прошла. Весною ранней Очнулся я - один, один, Без помощи, в сплошном тумане, В дурмане, без гроша в кармане... За стенкой - тихо на диване, И всюду тихо. Из глубин Души нахлынув, слезы льются...
Дверь настежь! Вижу донце блюдца И руку. Слышу:
- Гражданин! Возьмите огурец соленый! И блюдце брякнулось на стул, И все затихло. Пораженный Явленьем жизни возрожденной, Не выплакавшись, я заснул.
Соседка с мужем возвратилась Домой, когда уже в окне Луна сквозь облачко светилась. И что она сказала мне? - Какая радость! Ваша милость Для новой жизни пробудилась! Ура, ура! Мы с муженьком Сейчас напоим вас чайком.
Весна была, как Боттичелли, И лиловата, и смутна. Ее глаза в мои глядели Из приоткрытого окна, Ополоумев, птицы пели, Из сада муравьи ползли. Так снизошло к моей постели Благословение земли.
6
Настал июнь, мой лучший месяц. Я позабыл угарный чад Своих январских куролесиц, Метелей и ломброзиад. Жизнь повернуло на поправку: Я сам ходил за хлебом в лавку, На постном масле по утрам Яичницу я жарил сам, Сам сыпал чай по горсти в кружку И сам себе добыл подружку. Есть в птичьем горлышке вода, В стрекозьем крылышке - слюда, В ней от июня было что-то, И после гласных иногда В ее словах звучала йота: - Собайка
- Хлейб
- Цвейты
- Звейзда.
Звучит - и пусть! Мне что за дело! Хоть десять йот! Зато в косе То солнце ярко золотело, То вспыхивали звезды все. Ее душа по-птичьи пела, И в струнку вытянулось тело, Когда, на цыпочки привстав, Она вселенной завладела И утвердила свой устав: - Ты мой, а я твоя.
И в этом Была основа всех основ, Глубокий смысл июньских снов, Петрарке и другим поэтам Понятный испокон веков.
7
Искать поэзию не надо Ни у других, ни в словарях, Она сама придет из сада С цветами влажными в руках: - Ух, я промойкла в размахайке! Сегодня будет ясный день! Возьми полтийник и хозяйке Отдай без сдайчи за сирень! Еще словцо на счастье скажет, Распустит косу, глаз покажет, Все, что намокло, сбросит с плеч... О этот взор и эта речь! И ни намека на Ломброзо Нет в этих маленьких ушах, И от крещенского мороза Ну хоть бы льдинка в волосах: Сплошной июнь!
За йотой йота Щебечет, как за нотой нота, И что ди день Одна забота: Сирень - жасмин,
жасмин - сирень...
8
Соседям Йота полюбилась. Они сказали:
- Ваша милость! Давайте чай квартетом пить! Она им:
- Так тому и быть! Мы дружно пили чай квартетом, Боялись выйти со двора И в доме прятались: тем летом Стояла дикая жара. Хрустела глина в переулке, Свернулась жухлая листва, В канавах вымерла трава, А в небо так забили втулки, Что нам из влажных недр его Не доставалось ничего. Зной, весь в дыму, стоял над миром, И был похож окрестный мир На рыбу, прыщущую жиром, В кипящий ввергнутую жир. Но зною мы не поддавались, Водою с милой обдавались, И пили чай, и целовались (Мы, и целуясь, пили чай Полуодетые), и это Был островок в пожаре лета, И это было сущий рай.
Но, занятые чаепитьем, Мы, у соседей за столом, Потрясены одним событьем Однажды были вчетвером. Вошла хозяйка. Странным взглядом, Как Вий, окинула певца. Глаза, впечатанные рядом В пергамент желтого лица, Горели отраженным адом, И нож сверкал в руке. Она Была почти обнажена. Не скрыв и половины тела, Хламида на плече висела, Распущен был седой пучок, Пот по увядшей коже тек. Она воскликнула:
- Зачем он В мой дом проник с женой своей? Оставь, оставь ее, мой Демон. А ты сокройся от очей, Змея, чернавка, сербиянка, Цыганка, ведьма, персиянка, И подходить к нему не смей! Что сделал ты со мной, злодей? Кто я теперь? Двойник, воспетый Тобой самим в проклятый день! Меня казнят - и пусть! За Летой С тобой моя пребудет тень. Умри ж!
На стул хозяйка села, И нож сапожный уронила, И в сторону сползла со стула, И на пол замертво упала. Тогда с лицом бледнее мела, Дрожа от ужаса, певец Вскочил и крикнул:
- Я подлец! Она моей любви хотела, А я плевал на это дело, И вот теперь она мертва! А милая моя сидела, Она ничуть не побледнела, Чай допила, калач доела И молвила:
- Она жива.
Вскричал певец:
- Что делать будем? Как я теперь - источник зла Посмею показать людям?!
Моя подружка изрекла: - Давайте куйпим ей щегла!
9
Дождь грянул наконец. Он длился Как птичья песнь. Он так плясал И так старался, так резвился, Что мир окрест преобразился И засверкал, как бальный зал. Гром, как державинская ода, По крыше ямбом грохотал; В поселке ожила природа, С омытых листьев пыль стекла, И блеск хрустального стекла Приобрели углы и грани Прекраснейшего из числа Неисчислимых мирозданий. Ушли Стрелки-Громовики, Дождь перестал. Переходили Потоки вброд и воду пили В кустах смородины жуки, И без мучительных усилий Росли грибы-дождевики.
Хозяйка наша в это время Сидела в комнате своей. Ее не тяготило бремя Былых томительных ночей И дней безрадостных. На темя И стан ее, согнав печаль, Слетела розовая шаль Спокойствия и упований, Хозяйке неизвестных ране. И что теперь ей до того, Кто спит с женою на диване, Не видя больше никого? Она не держит на заметке Ушел певец или пришел Повержен ревности престол: Перед лицом хозяйки в клетке Поет и прыгает щегол! Он для нее слагает стансы, С утра впадает в забытье И в забытьи поет романсы, Танцует танцы для нее. Щегол хорош, как шелк турецкий! Чуть он прищелкнет:
- Цо-цо-цо! Заулыбается по-детски Порозовевшее лицо. Прищелкнув, засвистит, как флейта: - Фью-фью!
И глянет: каково? Что басовитый голос чей-то В сравненье с дискантом его? Чушь, чушь! А в комнате порядок, Блестит зеркальным огоньком Комод с фарфоровым котом, Натерты крышки всех укладок Полировальным порошком; Кругом крахмал, и ни пылинки, А что за платье в будний день! А розочки на пелеринке Как было вышивать не лень!
Ах ты щегол, колдун, волшебник, Носитель непонятных сил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9