x x x
А все-таки я не истец, Меня и на земле кормили: - Налей ему прокисших щец, Остатки на помойку вылей.
Всему свой срок и свой конец, А все-таки меня любили: Одна: - Прощай! - и под венец, Другая крепко спит в могиле,
А третья у чужих сердец По малой капле слез и смеха Берет и складывает эхо, И я должник, а не истец.
К СТИХАМ
Стихи мои, птенцы, наследники, Душеприказчики, истцы, Молчальники и собеседники, Смиренники и гордецы!
Я сам без роду и без племени И чудом вырос из-под рук, Едва меня лопата времени Швырнула на гончарный круг.
Мне вытянули горло длинное, И выкруглили душу мне, И обозначили былинные Цветы и листья на спине,
И я раздвинул жар березовый, Как заповедал Даниил, Благословил закат свой розовый И как пророк заговорил.
Скупой, охряной, неприкаянной Я долго был землей, а вы Упали мне на грудь нечаянно Из клювов птиц, из глаз травы.
ЦЕЙСКИЙ ЛЕДНИК
Друг, за чашу благодарствуй, Небо я держу в руке, Горный воздух государства Пью на Цейском леднике.
Здесь хранит сама природа Явный след былых времен Девятнадцатого года Очистительный озон.
А внизу из труб Садона Сизый тянется дымок, Чтоб меня во время оно Этот холод не увлек.
Там под крышами, как сетка, Дождик дышит и дрожит, И по нитке вагонетка Черной бусиной бежит.
Я присутствую при встрече Двух времен и двух высот, И колючий снег на плечи Старый Цее мне кладет.
МЕЛЬНИЦА В ДАРГАВСКОМ УЩЕЛЬЕ
Все жужжит беспокойное веретено То ли осы снуют, то ли гнется камыш, Осетинская мельница мелет зерно, Ты в Даргавском ущелье стоишь.
Там в плетеной корзине скрипят жернова, Колесо без оглядки бежит, как пришлось, И, в толченый хрусталь окунув рукава, Белый лебедь бросается вкось.
Мне бы мельника встретить: он жил над рекой, Ни о чем не тужил и ходил по дворам, Он ходил - торговал нехорошей мукой, Горьковатой, с песком пополам.
ДАГЕСТАН
Я лежал на вершине горы, Я был окружен землей. Заколдованный край внизу Все цвета потерял, кроме двух: СВетло-синий, СВетло-коричневый там, Где по синему камню писало перо Азраила. Вкруг меня лежал Дагестан.
Разве гадал я тогда, Что в последний раз Читаю арабские буквы на камнях горделивой земли? Как я посмел променять на чет и нечет любови Разреженный воздух горы?
Чтобы здесь В ложке плавить на желтом огне Дагестанское серебро? Петь: "Там я жил над ручьем, Мыл в ледяной воде Простую одежду мою"?
КОМИТАС
Ничего душа не хочет И, не открывая глаз, В небо смотрит и бормочет, Как безумный Комитас.
Медленно идут светила По спирали в вышине, Будто их заговорила Сила, спящая во мне.
Вся в крови моя рубаха, Потому что и меня Обдувает ветром страха Стародавняя резня.
И опять Айя-Софии Камень ходит предо мной, И земля ступни босые Обжигает мне золой.
Лазарь вышел из гробницы, А ему и дела нет, Что летит в его глазницы Белый яблоневый цвет.
До утра в гортани воздух Шелушится, как слюда, И стоит в багровых звездах Кривда Страшного суда.
ПЕСНЯ
Давно мои ранние годы прошли По самому краю, По самому краю родимой земли, По скошенной мяте, по синему раю, И я этот рай навсегда потеряю.
Колышется ива на том берегу, Как белые руки. Пройти до конца по мосту не могу, Но лучшего имени влажные звуки На память я взял при последней разлуке.
Стоит у излуки И моет в воде свои белые руки, А я перед ней в неоплатном долгу. Сказал бы я, кто на поемном лугу На том берегу За ивой стоит, как русалка над речкой, И с пальца на палец бросает колечко.
ДОЖДЬ В ТБИЛИСИ
Мне твой город нерусский Все еще незнаком, Клен под мелким дождем, Переулок твой узкий,
Под холодным дождем Слишком яркие фары, Бесприютные пары В переулке твоем,
По крутым тротуарам Бесконечный подъем. Затерялся твой дом В этом городе старом.
Бесконечный подъем, Бесконечные спуски, Разговор не по-русски У меня за плечом.
Сеет дождь из тумана, Капли падают с крыш. Ты, наверное, спишь, В белом спишь, Кетевана?
В переулке твоем В этот час непогожий Я - случайный прохожий Под холодным дождем,
В этот час непогожий, В час, покорный судьбе, На тоску по тебе Чем-то страшно похожий.
x x x
Ты, что бабочкой черной и белой, Не по-нашему дико и смело, И в мое залетела жилье, Не колдуй надо мною, не делай Горше горького сердце мое.
Чернота, окрыленная светом, Та же черная верность обетам И платок, ниспадающий с плеч. А еще в трепетании этом Тот же яд и нерусская речь.
x x x
С утра я тебя дожидался вчера, Они догадались, что ты не придешь, Ты помнишь, какая погода была? Как в праздник! И я выходил без пальто.
Сегодня пришла и устроили нам Какой-то особенно пасмурный день, И дождь, и особенно поздний час, И капли бегут по холодным ветвям.
Ни словом унять, ни платком утереть...
25 ИЮНЯ 1935
Хорош ли праздник мой, малиновый иль серый, Но все мне кажется, что розы на окне, И не признательность, а чувство полной меры Бывает в этот день всегда присуще мне. А если я не прав, тогда скажи - на что же Мне тишина травы и дружба рощ моих, И стрелы птичьих крыл, и плеск ручьев, похожий На объяснение в любви глухонемых?
x x x
Я так давно родился, Что слышу иногда, Как надо мной проходит Студеная вода. А я лежу на дне речном, И если песню петь С травы начнем, песку зачерпнем И губ не разомкнем.
Я так давно родился, Что говорить не могу, И город мне приснился На каменном берегу. А я лежу на дне речном И вижу из воды Далекий свет, высокий дом, Зеленый луч звезды.
Я так давно родился, Что если ты придешь И руку положишь мне на глаза, То это будет ложь, А я тебя удержать не могу, И если ты уйдешь И я за тобой не пойду, как слепой, То это будет ложь.
x x x
Отнятая у меня, ночами Плакавшая обо мне, в нестрогом Черном платье, с детскими плечами, Лучший дар, не возвращенный богом,
Заклинаю прошлым, настоящим, Крепче спи, не всхлипывай спросонок, Не следи за мной зрачком косящим, Ангел, олененок, соколенок.
Из камней Шумера, из пустыни Аравийской, из какого круга Памяти - в сиянии гордыни Горло мне захлестываешь туго?
Я не знаю, где твоя держава, И не знаю, как сложить заклятье, Чтобы снова потерять мне право На твое дыханье, руки, платье.
ИГНАТЬЕВСКИЙ ЛЕС
Последних листьев жар сплошным самосожженьем Восходит на небо, и на пути твоем Весь этот лес живет таким же раздраженьем, Каким последний год и мы с тобой живем.
В заплаканных глазах отражена дорога, Как в пойме сумрачной кусты отражены. Не привередничай, не угрожай, не трогай, Не задевай лесной наволгшей тишины.
Ты можешь услыхать дыханье старой жизни: Осклизлые грибы в сырой траве растут, До самых сердцевин их проточили слизни, А кожу все-таки щекочет влажный зуд.
Все наше прошлое похоже на угрозу Смотри, сейчас вернусь, гляди, убью сейчас! А небо ежится и держит клен, как розу, Пусть жжет еще сильней! - почти у самых глаз.
x x x
Если б, как прежде, я был горделив, Я бы оставил тебя навсегда; Все, с чем расстаться нельзя ни за что, Все, с чем возиться не стоит труда, Надвое царство мое разделив.
Я бы сказал:
- Ты уносишь с собой Сто обещаний, сто праздников, сто Слов. Это можешь с собой унести.
Мне остается холодный рассвет, Сто запоздалых трамваев и сто Капель дождя на трамвайном пути, Сто переулков, сто улиц и сто Капель дождя, побежавших вослед.
НОЧНОЙ ДОЖДЬ
То были капли дождевые, Летящие из света в тень. По воле случая впервые Мы встретились в ненастный день.
И только радуги в тумане Вокруг неярких фонарей Поведали тебе заране О близости любви моей,
О том, что лето миновало, Что жизнь тревожна и светла, И как ты ни жила, но мало, Так мало на земле жила.
Как слезы, капли дождевые Светились на лице твоем, А я еще не знал, какие Безумства мы переживем.
Я голос твой далекий слышу, Друг другу нам нельзя помочь, И дождь всю ночь стучит о крышу, Как и тогда стучал всю ночь.
x x x
Т.О. - Т.
Я боюсь, что слишком поздно Стало сниться счастье мне. Я боюсь, что слишком поздно Потянулся я к беззвездной И чужой твоей стране.
Мне-то ведомо, какою Ночью темной, без огня, Мне-то ведомо, какою Неспокойной, молодою Ты бываешь без меня.
Я-то знаю, как другие, В поздний час моей тоски, Я-то знаю, как другие Смотрят в эти роковые, Слишком темные зрачки.
И в моей ночи ревнивой Каблучки твои стучат, И в моей ночи ревнивой Над тобою дышит диво Первых оттепелей чад.
Был и я когда-то молод. Ты пришла из тех ночей. Был и я когда-то молод, Мне понятен душный холод, Вешний лед в крови твоей.
ПЕРЕД ЛИСТОПАДОМ
Все разошлись. На прощанье осталась Оторопь желтой листвы за окном, Вот и осталась мне самая малость Шороха осени в доме моем.
Выпало лето холодной иголкой Из онемелой руки тишины И запропало в потемках за полкой, За штукатуркой мышиной стены.
Если считаться начнем, я не вправе Даже на этот пожар за окном. Верно, еще рассыпается гравий Под осторожным ее каблуком.
Там, в заоконном тревожном покое, Вне моего бытия и жилья, В желтом, и синем, и красном - на что ей Память моя? Что ей память моя?
x x x
Мне в черный день приснится Высокая звезда, Глубокая криница, Студеная вода И крестики сирени В росе у самых глаз. Но больше нет ступени И тени спрячут нас.
И если вышли двое На волю из тюрьмы, То это мы с тобою, Одни на свете мы, И мы уже не дети, И разве я не прав, Когда всего на свете Светлее твой рукав.
Что с нами ни случится, В мой самый черный день, Мне в черный день приснится Криница и сирень, И тонкое колечко, И твой простой наряд, И на мосту за речкой Колеса простучат.
Нп свете все проходит, И даже эта ночь Проходит и уводит Тебя из сада прочь. И разве в нашей власти Вернуть свою зарю? На собственное счастье Я как слепой смотрю.
Стучат. Кто там? - Мария. Отворишь дверь. - Кто там? Ответа нет. Живые Не так приходят к нам, Их поступь тяжелее, И руки у живых Грубее и теплее Незримых рук твоих.
- Где ты была? - Ответа Не слышу на вопрос. Быть может, сон мой - это Невнятный стук колес Там, на мосту, за речкой, Где светится звезда, И кануло колечко В криницу навсегда.
x x x
Сирени вы, сирени, И как вам не тяжел Застывший в трудном крене АЛьтовый гомон пчел?
Осталось нетерпенье От юности моей В горячей вашей пене И в глубине теней.
А как дохнет по пчелам И прибежит гроза И ситцевым подолом Ударит мне в глаза
Пройдет прохлада низом Траву в коленах гнуть, И дождь по гроздьям сизым Погкатится, как ртуть.
Пол вечер - ведро снова, И, верно, в том и суть, Чтоб хоть силком смычковый Лиловый гуд вернуть.
x x x
Т.О. - Т.
Вечерний, сизокрылый, Благословенный свет! Я словно из могилы Смотрю тебе вослед.
Благодарю за каждый Глоток воды живой, В часы последней жажды Подаренный тобой,
За каждое движенье Твоих прохладных рук, За то, что утешенья Не нахожу вокруг,
За то, что ты надежды Уводишь, уходя, И ткань твоей одежды Из ветра и дождя.
x x x
Снова я на чужом языке Пересуды какие-то слышу, То ли это плоты на реке, То ли падают листья на крышу.
Осень, видно, и впрямь хороша. То ли это она колобродит, То ли злая живая душа Разговоры с собою заводит,
То ли сам я к себе не првык... Плыть бы мне до чужих понизовий, Петь бы мне, как поет плотовщик, Побольней, потемней, победовей,
На плоту натянуть дождевик, Петь бы, шапку надвинув на брови, Как поет на реке плотовщик О своей невозвратной любови.
ТЕМНЕЕТ
Какое счастье у меня украли! Когда бы пришла в тот страшный год, В орлянку бы тебя не проиграли, Души бы не пустили в оборот.
Мне девочка с венгерскою шарманкой Поет с надсадной хрипотой о том, Как вывернуло время вверх изнанкой Твою судьбу под проливным дождем,
И старческой рукою моет стекла Сентябрьский ветер и уходит прочь, И челка у шарманщицы намокла, И вот уже у нас в предместье - ночь.
НОЧЬ ПОД ПЕРВОЕ ИЮНЯ
Пока еще последние колена Последних соловьев не отгремели И смутно брезжит у твоей постели Боярышника розовая пена,
Пока ложится железнодорожный Мост, как самоубийца, под колеса И жизнь моя над черной рябью плеса Летит стремглав дорогой непреложной,
Спи, как на сцене, на своей поляне, Спи, - эта ночь твоей любви короче, Спи в сказке для детей, в ячейке ночи, Без имени в лесу воспоминаний.
Так вот когда я стал самим собою, И что ни день - мне новый день дороже, Но что ни ночь - пристрастнее и строже Мой суд нетерпеливый над судьбою...
ПЕРВЫЕ СВИДАНИЯ
Свиданий наших каждое мгновенье Мы праздновали, как богоявленье, Одни на целом свете. Ты была Смелей и легче птичьего крыла, По лестнице, как головокруженье, Через ступень сбегала и вела Сквозь влажную сирень в свои владенья С той стороны зеркального стекла.
Когда настала ночь, была мне милость Дарована, алтарные врата Отворены, и в темноте светилась И медленно клонилась нагота, И, просыпаясь: "Будь благословенна!" Я говорил и знал, что дерзновенно Мое благословенье: ты спала, И тронуть веки синевой вселенной К тебе сирень тянулась со стола, И синевою тронутые веки Спокойны были, и рука тепла.
А в хрустале пульсировали реки, Дымились горы, брезжили моря, И ты держала сферу на ладони Хрустальную, и ты спала на троне, И - боже правый! - ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила Вседневный человеческий словарь, И речь по горло полнозвучной силой Наполнилась, и слово "ты" раскрыло Свой новый смысл и означало: царь.
На свете все преобразилось, даже Простые вещи - таз, кувшин, - когда Стояла между нами, как на страже, Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда. Пред нами расступались, как миражи, Построенные чудом города, Сама ложилась мята нам под ноги, И птицам было с нами по дороге, И рыбы подымались по реке, И небо развернулось пред глазами...
Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке.
КАК СОРОК ЛЕТ ТОМУ НАЗАД
1
Как сорок лет тому назад, Сердцебиение при звуке Шагов, и дом с окошком в сад, Свеча и близорукий взгляд, Не требующий ни поруки, Ни клятвы. В городе звонят. Светает. Дождь идет, и темный, Намокший дикий виноград К стене прижался, как бездомный, Как сорок лет тому назад.
2
Как сорок лет тому назад, Я вымок под дождем, я что-то Забыл, мне что-то говорят, Я виноват, тебя простят, И поезд в десять пятьдесят Выходит из-за поворота. В одиннадцать конец всему, Что будет сорок лет в грядущем Тянуться поездом идущим И окнами мелькать в дыму, Всему, что ты без слов сказала, Когда уже пошел состав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9