Я от волнения руки мальчишке сдавил. Потом перехватывать начал --
правой рукой его левую взял, левой правую, и наоборот. Мальчишка молчал
-- видно все понял.
-- Не будешь ты кричать дружок, -- прошептал я. -- Никак не будешь.
Даже если пальцы тебе сломаю, промолчишь. Только ты не бойся, малыш, все
теперь путем, мы теперь друзья лучшие...
Правая ладонь у пацана была холодной! Просто ледяной! Вот и весь
ответ.
-- А сделаем мы вот что, -- шептал я, лихорадочно вспоминая, как
мальчишку зовут. В первый день он назвался, но не до того было, порядок
пришлось в трюме ставить, а потом все его только пацаном и окликали. --
А сделаем мы, Марк, вот что -- сядем рядышком и поговорим. Тихонько и
по-дружески...
-- Не о чем мне с вами говорить! -- огрызнулся Марк, когда я сгреб
его с полки, и опустил на свою, нижнюю. Вокруг все тихо оставалось, а
если кто и услышал, то подумал, верно, худое. Пускай думают, мне с ними
за вагонеткой не идти. Теперь я уверен!
-- Есть о чем, Марк, -- прошептал я мальчишке на ухо. -- Есть. Ты
Слово знаешь!
Он чуть дернулся, но я держал крепко.
-- Нет, ты не спеши, -- продолжал уговаривать я пацана. -- Подумай.
Ты вторую ночь замок ковыряешь, ничего сделать не можешь. А завтра --
порт. А потом -- рудник. Там с тебя цепи и так снимут, не думай. Из
рудника выход один, и замков там нет -- там стражники караулят. Я знаю,
я бывал. Так что упустишь шанс -- не поможет и Слово!
Мальчишка притих.
-- Ну а снял бы замок? -- я тихонько засмеялся. -- Что дальше?
Думаешь я не могу свой открыть? Потрогай!
Я заставил его взяться за дужку замка, сам быстро нашарил в кармане
припасенную на крайний случай щепку -- прочную, хорошую, еле отодрал от
койки, -- и провернул механизм. Замок тихонько щелкнул, отпираясь.
-- Понял?
-- Почему тогда...
-- Почему я здесь? А куда мне податься? Положим, с засовом тоже
справлюсь, не велик труд. Дальше что? За борт прыгать?
-- Шлюпка...
-- Да, да, в шлюпке за сотни миль плыть. Умница. Хочешь -- сейчас
тебя выпущу? Беги... Только железяку свою мне отдай... кстати, что там у
тебя?
Марк сделал вид, что вопроса не услышал. Или вправду задумался?
-- Тогда что делать?
-- Порта дождаться. Поведут на канате, дело обычное. Ну и... в общем,
можно уйти.
-- Как?
Мальчишка от волнения заговорил громче, и я зажал ему рот.
-- Тихо! Как -- не твоя забота. Главное, что вот тогда-то как раз
металл нужен, щепкой я только такую ерунду открыть смогу. А придется
отпирать хороший, большой замок. Быстро отпирать придется!
-- Ножом -- сможете?
-- У тебя нож? Да... наверное. Покажи!
Я сказал и прикусил язык, слишком уж резкой была просьба. И громкой.
Но Марк решился. Что-то прошептал -- одними губами, я ничего не
расслышал. И протянул мне руку.
Ладонь была холодной, словно мальчик несколько минут подержал ее на
льду. С замиранием сердца я осознал, рядом со мной и впрямь -- знающий
Слово! А вот сталь -- теплая, согретая рукой. Не зря говорят -- Слово
лишь живое морозит.
-- Осторожно, острый! -- запоздало предупредил Марк.
Зализывая палец, я ощупал нож другой рукой. Короткий и узкий
обоюдоострый кинжал. Рукоять из кости, резная. Видимо, хорошая сталь --
раз пацан не сломал острие и не зазубрил кромку лезвия, неумело
ковыряясь в замке.
-- Годится, -- сказал я. -- Дай-ка...
Конечно, он не дал. Конечно, я на это и не рассчитывал. Еще секунду я
держал лезвие, потом оно исчезло. Растворилось под пальцами, и я схватил
воздух.
-- Тебе все равно предстоит мне довериться, -- предупредил я.
-- Тогда объясните.
Выхода не было.
-- Слушай, повторять не буду. Нас поведут на канате...
Минут через десять я ему все втолковал, не забыв несколько раз
напомнить, что нож все-таки придется мне дать. Мальчишка молчал, но у
меня сложилось ощущение, что он согласен.
-- Значит -- поладили? -- спросил я для верности.
-- Да.
Правильно. Куда же ему деваться? Не дурак, понимает, что в лабиринтах
старых шахт, куда напиханы тысячи каторжников, ничего хорошего ему не
светит.
-- Утром держись рядом. Выведут, будут на канате строить -- станешь
за мной. Как придет время, я тебе дам знать.
-- Нельзя мне на Острова... -- прошептал мальчик.
-- Верно, нельзя.
-- Вы не понимаете. Мне с корабля сходить нельзя.
-- Почему?
-- Я... случайно на этап попал.
Вот оно! Старая песня. Все мы тут невинные, верные сыны Искупителя,
несчастные братья Сестры. А вокруг нас -- злодеи, душегубцы...
-- Меня должны были казнить.
Такого я никак не ожидал. Говорил пацан с убежденностью, и
сомневаться не приходилось. Только вешают-то не зря, судьи может и
сволочи, но они лучше душегуба на каторгу упекут, в рудниках ковыряться,
чем без толку веревку потратят.
Если крайностей не брать, то казнят лишь таких злодеев, которых все
равно попутчики-каторжники на части разорвут. Ну, если кто убьет
женщину, что ребенка носит -- это понятно, это сама Сестра завещала,
когда ее на костер вели. Сонного или беспомощного убить -- тоже грех
смертный. Если жертвам обычным счет за двенадцать перевалит -- и тут
дело ясное, Искупитель же сказал -- "даже дюжину кто положит, все равно
передо мной чист, если чистосердечно раскается", а про вторую дюжину
промолчал. Можно, конечно, и перед Домом провиниться -- только какую
крайность измыслить мальчишке, чтобы Дом рассердить?
На всякий случай я от Марка отодвинулся. Если у паренька с головой не
в порядке, то придется стеречься. Ему миг нужен, чтобы Словом в Холод
потянуться и нож достать. А что я против стали -- в темноте, когда
своего носа не видишь?
-- Не бойтесь, -- сказал мальчишка, и я от такой наглости дернулся.
Но смолчал -- что поделать, и впрямь ведь боюсь. Хоть чуть-чуть бы
света, хоть щелочку в палубе, лампадку на другом конце трюма -- ко всему
привычен, по саксонским подземельям ползал, в курганах киргизских
копался, китайские дворцы ночами обчищал -- когда одна смальта фосфорная
с потолка светила... Но нет ничего -- и сиди, жди, не вонзится ли в бок
кинжал.
-- И за какие же такие дела тебя вешать должны?
-- Мое дело.
-- Это верно. Только чего теперь боишься? Приговор получил, в корабль
сел, до Островов почти доплыли. Чуешь, как волны бьют? Это уже
прибрежная качка, лоцман неопытный, боится ночью в бухту входить.
-- Если они поймут... там...
-- И что? Клипер вдогонку за тобой снарядят? Велика птица! Пошлют с
оказией приказ повесить на месте, или обратно отправить.
-- Может и клипер, может и планёр.
Ну-ну. Со всяким бывает. Помню одного типчика, тот девицу соблазнил,
так в камере трясся -- "повесят меня, повесят"... А получил плетей, да и
поплелся домой.
-- Ложись-ка спать, -- велел я, будто Марк сам на разговор напросился
и с койки слез. -- Завтра силы понадобятся. Учти -- хитрость хитростью,
а если бегать не умеешь -- конец.
Подсадил я мальчишку обратно на койку, цепь громко забренчала, и уж
теперь точно не один каторжник проснулся. Заворочались, закашляли,
закряхтели, кто-то сонно выругался. А я прилег, между делом щепкой своей
верной замок закрыл, и задумался.
Великое дело -- Слово знать. Не раз я таких видал, только обычно
поверх голов. На войне, когда по молодости в армию затесался. Или из
темного угла в чужом доме, молясь Сестре, чтобы прошел мимо хозяин, не
вынуждал грехи множить.
А вот так, рядом, за руку держа, когда Слово шепчут и в Холод лезут
-- никогда. Был, правда, Гомес Тихой, лихим делом промышлявший, но не
зверствовавший. И пили вместе, и гулянки устраивали. А потом нашли его в
переулке, так изрезанного и исколотого, что всякому стало ясно -- Слово
пытали. На лице у Гомеса улыбка застыла, страшная, злая. Видно, все
вытерпел, а Слово не открыл...
Но мальчишке-то, мальчишке откуда знать? Отец подарил? Тогда точно --
из аристократов. Ах Шутник, ко мне приглядывался, на Плешивого
посматривал, а кто Слово скрывает -- не понял. Значит, такой твой
фарт...
Накормили нас торопливо и откровенной дрянью. Осмелели морячки, бунта
больше не боятся. Шутник сам принес котел с клейкой кашей, даже не
сдобренной рыбой, и миски. Стоял у дверей, поглядывал, как каторжники,
морщась, набивают животы, плеточку баюкал. Корабль слегка покачивало на
волнах, но лениво -- даже те, кто маялся морской болезнью, повеселели.
Отшумел уже, спуская якорь, кабестан, и совсем рядом, за бортом,
слышались приглушенные голоса. И то верно, не только нас, скот рабочий,
привезли, -- еще и провиант столичный для офицеров, оружие, одежду,
инструменты. Городок-то не такой уж и малый, близ гарнизона многие
кормятся.
-- Ну, пора! -- Шутник изобразил самую разлюбезную улыбку. -- Рад я
за вас, ворье несчастное. Честным трудом вину искупите -- обязательно
назад отвезу.
-- Не задерживайся только, -- буркнул Локи. Еще вчера мог бы и
плеткой за дерзость получить, а сегодня с рук сошло.
Шутник двинулся по трюму, останавливаясь у занятых коек и отпирая
цепь. Человек он был все же смелости отменной -- не побоялся в одиночку
снять оковы с двух десятков бандитов. Хотя, конечно, и то понимал, что
мы все знаем -- и палуба, и причал сейчас стражниками кишат.
Возле меня Шутник остановился, спросил:
-- Снять замок, или сам сумеешь?
-- Сними уж, -- попросил я.
Шутник покачал головой:
-- Чтоб такой как ты, и не сумел щепкой замок снять...
В груди у меня ёкнуло, но надзиратель открыл замок и прошел дальше.
Нет, ничего он не подозревает. Разочаровался, наверное, что Ильмар
Скользкий на поверку оказался так прост.
Ничего, потерпи, друг. Вскоре будет тебе спектакль...
Марк спрыгнул с верхней полки, потирая натертое цепью запястье. Как
всегда бывает с мальчишками, его сковали слишком туго, чтобы не вывернул
гибкую кисть из кольца. Но кровоточащий след Марка не волновал. Он
уставился на меня с таким заговорщицким видом, что я мгновенно
отвернулся. У Шутника все же чутье есть, не стоит Сестру гневить,
собственной глупостью на неприятности напрашиваться.
-- По одному, по одному вверх! -- крикнул Шутник. -- Двинулись!
Я шел пятым или шестым, за мной Марк. После десятидневного заточения
в тесном, душном и вонючем ящике сама возможность выйти из трюма
казалась чудом, неслыханным подарком. Все радовало -- и коридорчик, и
крутой трап, и -- вот оно, счастье! -- квадрат безоблачного неба в люке.
-- Проходи, не задерживай! -- рявкнули на меня с палубы. Щурясь от
ослепительного солнечного света, я поднялся, получил беззлобный, но
крепкий толчок в спину, и присоединился к группе каторжников.
Кораблик, на котором нас привезли к Печальным Островам, был
небольшой, но крепкий и чистенький. Палуба -- отдраена, паруса --
аккуратно спущены и уложены, всё на своих местах, всё имеет строгое
морское назначение и непонятное название. Если б не был вором, стал бы
моряком...
Десяток стражников, охраняющих нас, казался куда расхлябаннее
корабельных матросов. Даром что вооружены прекрасно -- и самострелами, и
бронзовыми палашами, а у одного даже пулевик в руках. Зато форма
грязновата, морды кислые и опухшие. Правды железом не скроешь.
Перед стражниками лежала бухта толстого каната. Все как заведено.
Это хорошо. На это и надеялся.
Отведя взгляд от охраны, я залюбовался островами. Глаза слезились, но
ничего, после тесноты трюма с удивлением вспомнилось, что есть на свете
расстояния и перспектива.
Печальных Островов -- три, но мы сейчас стояли у берега большего,
самого обжитого и самого красивого. Скалистые берега, поросшие сочной
зеленью, бурые холмы вдали, форт на огромном крутом утесе,
господствующем над бухтой, городок, прижимающийся к порту --
бестолковый, шумный и яркий. Вдали, в горах, поднимались дымы печей...
вполсилы, раньше куда сильнее дымило. Красиво было, и красиво той
умирающей, последней красотой, что я больше всего люблю... Посреди
города, как положено, вздымались шпиль церкви Искупителя и купол храма
Сестры-Покровительницы. Я ревниво отметил, что шпиль куда выше, и
вызолотка на дереве недавно обновлена. Эх, Сестра, жив буду -- принесу
подношение, нехорошо, что забывают тебя нынче... Корабль стоял у самого
причала, по перекинутым мосткам сновали туда-сюда грузчики, со
снисходительной ухмылкой поглядывая на нас. Ладно, еще посмотрим, кто
посмеется последним...
Выбрался Марк, поплелся, едва находя дорогу. Стражники похохатывали,
глядя на наши неуклюжие движения, и явно не ждали дурного. Кое-кто из
каторжников даже падал, это вызывало особенно бурное веселье.
А я наслаждался светом. Глаза уже привыкли, в моей работе без этого
нельзя. Грудь никак надышаться не могла сладким, чистым воздухом. Даже
ругань стражников улучшала настроение -- как-никак, новые люди, не эти,
опротивевшие за неделю, морды.
-- К канату, -- приказал наконец один из стражников. -- Давай, кто
смелый...
И Марк вдруг шагнул вперед.
Молокосос!
Мальчишка!
Я чуть не завопил -- "стой!", но нельзя было привлекать к себе
внимание. Никак нельзя.
-- Молодец, -- похвалил Марка стражник, пожилой и добродушный на вид.
-- Приказов слушайся, Искупителя чти, -- домой вернешься...
Он ловко набросил на шею мальчишке веревочную петлю, короткой
веревкой соединенную со второй петлей, совсем узкой. Выдернул из бухты
конец смоленого каната, продернул в маленькую петлю, заботливо
осведомился:
-- Не давит?
Марк покачал головой, и, конечно, затянул хитроумно увязанную петлю.
Стражники заржали.
Пожилой стражник ослабил узел, наставительно сказал:
-- Головой не дергай, удушишься... Следующий!
Придуманный план летел ко всем чертям. И все же, оттолкнув уже
шагнувшего вперед Локи, я пошел к канату. Молча дождался, пока мне на
шею оденут поводок, потом нагнулся, и стал бухту разматывать.
1 2 3 4 5 6 7 8