.. Даже лица? Даже какой-нибудь самой пустяковой истории?
МАЛЬЧИК. Нет, не помню. Но если вам это неприятно, я постараюсь что-нибудь вспомнить.
ГАСТОН. Да нет, не надо, не старайтесь.
ГЕРЦОГИНЯ (разглядывая спину, вдруг вскрикивает). Вот он! Вот он! О господи, вот он!
ПИКВИК (тоже ищет). Верно, вот он!
ГЕРЦОГИНЯ. Поцелуйте меня, Гастон… Вы обязательно должны меня поцеловать — это же такое необыкновенное приключение!..
ПИКВИК (серьезно). И такое неожиданное…
ГЕРЦОГИНЯ (падает на стул). Это просто страшно, ох, сейчас я лишусь сознания!
ГАСТОН (подымая ее со стула, улыбается). Не верю.
ГЕРЦОГИНЯ. Да я и сама не верю! Пойду позвоню в Пон-о-Брон. Но скажите вот что, мсье Мэденсэл, мне это очень хотелось бы знать: когда наш малыш Альбер делал вам последний укол, у вас в бреду вырвалось слово: «Сопляк». Связываете ли вы теперь это слово с вашей прежней жизнью?
ГАСТОН. Тсс! Не говорите никому об этом слове. Ведь это я его так называл.
ГЕРЦОГИНЯ (в ужасе). О боже, нашего малыша Альбера! (После мгновенного колебания, спохватывается.) Ну, ничего, ничего, я вас прощаю… (Поворачивается к ПИКВИКУ, жеманно.) Теперь я понимаю — это чисто английский юмор.
ПИКВИК. Он самый!
ГЕРЦОГИНЯ (вдруг спохватывается). Но какой это ужасный удар для Рено! Как им объявить эту весть?
ГАСТОН (беспечно). Поручаю это вам! Через пять минут я ухожу из дому, не повидавшись с ними.
ГЕРЦОГИНЯ. И вы даже не хотите им ничего передать?
ГАСТОН. Нет. Не хочу. Впрочем… (Колеблется.) Скажите Жоржу Рено, что легкая тень его брата, наверное, спит где-нибудь в солдатской могиле в Германии. Что он всегда был лишь ребенком, которого, пожурив, тотчас прощают, которого отныне можно безбоязненно любить, не опасаясь прочесть на лице взрослого человека ничего дурного. Вот и все. А теперь… (Широко распахивает двери, любезно указывая всем дорогу. МАЛЬЧИКА привлекает к себе.) А теперь оставьте меня одного с моей семьей. Нам надо еще сличить наши воспоминания…
Торжественно звучит музыка. ГЕРЦОГИНЯ уходит вместе с Пиквиком.
3анавес

1 2 3 4 5 6 7 8 9