Даже на подкидышей и то косо смотрят… Но им хоть успевают преподать кое-какие наставления, А мужчина, взрослый мужчина, который имеет разве что родину, да и то не наверняка, зато не имеет ни родного города, ни традиций, ни имени… Это же похабство! Скандал!
ГЕРЦОГИНЯ. Во всяком случае, дорогой Гастон, вы только что сами дали блестящее доказательство тому, что нуждаетесь в воспитании. Ведь я же запретила вам произносить это слово.
ГАСТОН. Какое? Скандал?
ГЕРЦОГИНЯ. Нет. (После минутного колебания.) Другое…
ГАСТОН (продолжает мечтать вслух). Ни справок о судимости… Хоть об этом-то вы подумали, герцогиня? Вы доверчиво не убрали столовое серебро, а в замке моя спальня всего в двух шагах от вашей… А что, если я уже убил трех человек?..
ГЕРЦОГИНЯ. По вашим глазам видно, что не убили.
ГАСТОН. Вам повезло, раз они почтили вас своим доверием. А я вот иногда часами, до отупения вглядываюсь в свои глаза, стараюсь обнаружить в них то, что они видели, а они не желают ничем со мной делиться. Ничего я в них не вижу.
ГЕРЦОГИНЯ (улыбаясь). Успокойтесь, Гастон, во всяком случае, вы не убили этих троих. И вовсе не обязательно знать ваше прошлое, чтобы быть уверенным в этом.
ГАСТОН. Ведь меня же нашли на вокзале у поезда, на котором привезли из Германии военнопленных. Значит, на фронте я был. Значит, я, как и все прочие, выпускал эти штуковины, а они не совсем то, что требуется для нашей бедной кожи, которая не выносит даже укола шипов розы. Я-то себя знаю, я не отличался меткостью. Но в военное время генеральные штабы рассчитывают скорее на количество выпущенных пуль, чем на ловкость сражающихся. И все же будем надеяться, что я не сумел попасть в трех человек…
ГЕРЦОГИНЯ. Что вы такое плетете? Напротив, мне хочется верить, что вы были настоящим героем. Я имела в виду, что вы не убивали в мирное время.
ГАСТОН. Герой во время войны — понятие растяжимое. Сам воинский устав приговаривает всех без разбора — и клеветников, и скупцов, и завистников, и даже трусов — к героизму, и достигается это почти одинаковым методом.
ГЕРЦОГИНЯ. Успокойтесь. Внутренний голос, а он не обманывает, говорит мне, что вы росли хорошо воспитанным мальчиком.
ГАСТОН. Довольно слабое утешение, поди узнай, не причинял ли я зла! Я же наверняка охотился… Все хорошо воспитанные мальчики охотятся. Будем надеяться, что стрелял я из рук вон плохо и не убил даже трех зверушек.
ГЕРЦОГИНЯ. Только настоящий друг, дорогой Гастон, может слушать вас без смеха. Ваши угрызения совести явно преувеличены.
ГАСТОН. Мне было так спокойно в приюте… Я привык к себе, хорошо себя узнал, и вот приходится расставаться с созданным мною образом, искать какого-то нового себя и напяливать его, как старый пиджак. Еще неизвестно, узнаю ли я себя, я, трезвенник, в сыне фонарщика, которому и четырех литров красного в день маловато? Или, к примеру, все тот же я, человек неусидчивый, окажусь вдруг сыном галантерейщика, который собрал и расклассифицировал по сортам более тысячи пуговиц?
ГЕРЦОГИНЯ. Потому я и настаивала начинать с этих Рено, что они вполне приличные люди.
ГАСТОН. Другими словами, потому что у них прекрасный дом, прекрасный метрдотель какой у них был, а?
ГЕРЦОГИНЯ (заметив входящего метрдотеля). Сейчас мы это узнаем. (Жестом приказывает Гастону замолчать, метрдотелю.) Подождите минуточку, милейший, прежде чем приглашать сюда ваших хозяев. Гастон, соблаговолите выйти на время в сад, мы вас потом позовем.
ГАСТОН. Хорошо, герцогиня.
ГЕРЦОГИНЯ (отводя его в сторону). И прошу вас отныне не называть меня герцогиней. Теперь вы просто пациент моего племянника.
ГАСТОН. Хорошо, мадам.
ГЕРЦОГИНЯ. Ну, идите, идите… Только не вздумайте подглядывать в замочную скважину!
ГАСТОН (с порога). Да мне не к спеху. Я уже видел триста восемьдесят семь пар родителей. (Уходит.)
ГЕРЦОГИНЯ (глядя ему вслед). Чудесный мальчик! О мэтр, при одной мысли, что доктор Бонфан посылал его окучивать салат, я содрогаюсь! (Метрдотелю.) Можете ввести ваших хозяев. (Хватает Юспара за руку.) Я чудовищно волнуюсь, дорогой друг. Мне кажется, я вступила в беспощадную войну против рока, смерти, против всех темных сил земли… Я нарочно оделась в черное, по-моему, это наиболее уместно.
Входят РЕНО, богатые провинциальные буржуа.
Г-ЖА РЕНО (с порога). Вот видите, я же говорила! Его нету.
ЮСПАР. Да нет, мадам, мы просто велели ему выйти на минутку.
ЖОРЖ. Разрешите представиться. Жорж Рено. (Представляет двух своих спутниц.) Моя мать, моя жена.
ЮСПАР. Люсьен Юспар. Я представляю материальные интересы больного. Герцогиня Дюпон-Дюфор, председательница многих благотворительных комитетов в Пон-о-Броне, она сама пожелала сопровождать больного, так как ее племянник, доктор Жибелен, не мог оставить приют.
Раскланиваются друг с другом.
ГЕРЦОГИНЯ. Да-да, в меру моих слабых сил я споспешествую трудам моего племянника. Он отдается этому делу с таким пылом, так в него верит!
Г-ЖА РЕНО. Мы будем ему вечно признательны, мадам, за его заботы о нашем маленьком Жаке… И я сочту для себя огромным счастьем сказать это ему лично.
ГЕРЦОГИНЯ. Благодарю вас, мадам.
Г-ЖА РЕНО. Прошу меня извинить… Садитесь, пожалуйста. Но в такие волнующие минуты…
ГЕРЦОГИНЯ. О, я вас так понимаю, мадам!
Г-ЖА РЕНО. Вообразите, мадам, какое и в самом деле мы испытываем нетерпение… Ведь больше двух лет прошло с тех пор, как мы впервые посетили приют…
ЖОРЖ. И вопреки нашим настойчивым требованиям, нам до сегодняшнего дня пришлось ждать второго свидания…
ЮСПАР. Нас совсем задушили бумажки, мсье. Подумать только, во Франции насчитывается четыреста тысяч пропавших без вести. Четыреста тысяч семей… и никто, поверьте, за редчайшим исключением, не желает отказываться от своих надежд…
Г-ЖА РЕНО. Но все-таки целых два года, мсье!.. И если бы вы только знали, при каких обстоятельствах нам его тогда показали в первый раз! Уверена, мадам, это не ваша вина и не вина вашего племянника, коль скоро в те времена он еще не руководил приютом… Больного просто провели перед нами, а в сутолоке и толкотне мы не сумели даже подойти к нему поближе. Таких, как мы, набилось человек сорок.
ГЕРЦОГИНЯ. Очные ставки, которые устраивал доктор Бонфан, — это нечто скандальное!
Г-ЖА РЕНО. Именно скандальное!.. О, но мы так легко не отступили… Моему сыну пришлось уехать, у него были дела, работа… но мы с невесткой остановились в гостинице и надеялись увидеть Жака еще раз, хоть подойти поближе. И действительно, подкупив одного служителя, мы добились свидания, правда, всего на несколько минут, но, увы! это оказалось безрезультатным. А потом моя невестка устроилась туда белошвейкой, потому что приютская заболела… Она видела его, и даже довольно долго, но ей не удалось с ним заговорить, так как кругом все время сновали люди.
ГЕРЦОГИНЯ (Валентине). Как это романтично! А вдруг бы вас разоблачили? Вы хоть шить умеете?
ВАЛЕНТИНА. Да, умею.
ГЕРЦОГИНЯ. И вам так и не удалось остаться с ним с глазу на глаз?
ВАЛЕНТИНА. Не удалось.
ГЕРЦОГИНЯ. Ах, этот доктор Бонфан, этот Бонфан, — на нем лежит тягчайшая вина!
ЖОРЖ. А я вот чего понять не могу, как можно было колебаться между несколькими семьями, когда мы дали столько веских доказательств?
ЮСПАР. Вы правы, это непостижимо. Но подумайте сами, что даже после наших последних и весьма тщательных проверок и сопоставления фактов кроме вас осталось еще пять семей, имеющих равные с вами шансы.
Г-ЖА РЕНО. Пять семей! Мсье, да мыслимо ли это?..
ЮСПАР. Увы, мадам, это так!..
ГЕРЦОГИНЯ (листая свою записную книжку). Бриго, Буграны, Григу, Легропатры и Мэденсэли. Хочу довести до вашего сведения, что именно я решила начать с вас, так как все мои симпатии полностью на вашей стороне.
Г-ЖА РЕНО. От души вам благодарна, мадам.
ГЕРЦОГИНЯ. Нет-нет, не надо благодарностей. Я говорю то, что думаю. Прочитав ваше письмо, я сразу же решила, что вы чудесные люди, и впечатление это полностью подтвердилось при личном свидании… Одному богу известно, куда мы еще попадем после вас! В списке есть молочница, фонарщик…
Г-ЖА РЕНО. Фонарщик?
ГЕРЦОГИНЯ. Представьте, мадам, фонарщик, именно фонарщик! Мы живем в неслыханные времена; у этих людей столько претензий… О, не бойтесь, не бойтесь, пока я жива, Гастон не попадет в лапы какого-то фонарщика!
ЮСПАР (Жоржу). Совершенно верно, было объявлено, что встречи будут происходить в порядке очереди, начиная с первых, занесенных в список, — что вполне логично, — но, поскольку вы стоите на последнем месте, герцогиня Дюпон-Дюфор, возможно, несколько неосмотрительно решила нарушить порядок и явилась к вам первым.
Г-ЖА РЕНО. В чем же тут неосмотрительность? По-моему, люди, на чьем попечении находится больной, свободны в своих действиях…
ЮСПАР. Свободны-то свободны, но вы даже не можете себе представить, мадам, какие страсти — порой, увы! корыстного свойства — разыгрываются вокруг Гастона. Ведь он не может тратить свою пенсию по инвалидности и, таким образом, является обладателем приличного состояния… Учтите, что пенсия за эти годы плюс проценты с нее превышают ныне двести пятьдесят тысяч франков!
Г-ЖА РЕНО. Да неужели же материальный вопрос играет хоть какую-то роль в этой трагической альтернативе?
ЮСПАР. К сожалению, играет, мадам. Кстати, разрешите мне сказать два слова о юридической стороне дела…
Г-ЖА РЕНО. После, мсье, умоляю вас, после…
ГЕРЦОГИНЯ. У мэтра Юспара вместо сердца свод законов! Но так как он очень мил… (незаметно щиплет Юспара) он сейчас же пойдет и приведет нам Гастона!
ЮСПАР (отказываясь от дальнейшей борьбы). Повинуюсь, мадам. Но попрошу вас не вскрикивать, не бросаться ему на шею. Столько уже было этих встреч, что всякие излишества приводят больного в нервозное и весьма тяжелое состояние. (Уходит.)
ГЕРЦОГИНЯ. Воображаю, как вам не терпится его увидеть, мадам.
Г-ЖА РЕНО. У матери и не может быть иных чувств.
ГЕРЦОГИНЯ. О, я так волнуюсь за вас. (Валентине.) Значит, вы тоже видели нашего пациента — словом, того, которого вы считаете нашим пациентом?
ВАЛЕНТИНА. Ну да, мадам. Я ведь говорила, что была в приюте.
ГЕРЦОГИНЯ. Ах, верно, верно! Что это со мной…
Г-ЖА РЕНО. Мой старший сын Жорж женился на Валентине, когда она была совсем еще девочкой, они с Жаком дружили с ранних лет. Они ужасно любили друг друга, правда, Жорж?
ЖОРЖ (холодно). Ужасно любили.
ГЕРЦОГИНЯ. Жена брата — почти родная сестра, верно я говорю, мадам?
ВАЛЕНТИНА (голос ее звучит странно). Совершенно верно.
ГЕРЦОГИНЯ. Вы, очевидно, будете бесконечно рады увидеть его.
ВАЛЕНТИНА смущенно взглядывает на ЖОРЖА.
ЖОРЖ. Бесконечно рада. Именно как родная сестра.
ГЕРЦОГИНЯ. Я неисправимая мечтательница… Так признаться вам, о чем я мечтала? Как было бы прекрасно, если бы женщина, которую он обожал, оказалась здесь, и он узнал бы ее, поцеловал бы ее страстно. Подумайте, первый поцелуй при выходе из склепа. Но, увы, как видно, этого не случится.
ЖОРЖ (четким голосом). Да, мадам, не случится.
ГЕРЦОГИНЯ. Тогда простимся с этой прекрасной мечтой. (Подходит к окну.) Что это Юспар так долго?.. Парк у вас огромный, а наш Юспар чуть подслеповат… Уверена, что он заблудился.
ВАЛЕНТИНА (тихо, Жоржу). Почему вы на меня так смотрите? Надеюсь, вы не собираетесь ворошить все это старье?
ЖОРЖ (серьезно). Простив вас, я все забыл.
ВАЛЕНТИНА. Тогда не глядите на меня зверем при каждом слове этой старой дуры!
Г-ЖА РЕНО (которая не слышала этого разговора и ничего не знает об этой истории). Миленькая моя Валентина. Да посмотри, Жорж, она сама не своя от волнения… Как я рад! что она до сих пор помнит о нашем Жаке, правда, Жорж?
ЖОРЖ. Правда, мама.
ГЕРЦОГИНЯ. Ах, вот и он!
ЮСПАР входит один.
Так я и знала, что вы его не найдете!
ЮСПАР. Я его нашел, только не решился побеспокоить.
ГЕРЦОГИНЯ. Что вы такое говорите? Что он делает?
ЮСПАР. Стоит перед статуей.
ВАЛЕНТИНА (кричит). Перед Дианой-охотницей, это в глубине парка, да? Там еще круглая скамья?
ЮСПАР. Да. Постойте-постойте, да его отсюда видно.
Все глядят в окно.
ЖОРЖ (резко). Ну, и что это доказывает?
ГЕРЦОГИНЯ (Юспару). Как это волнительно, дорогой мэтр!
ВАЛЕНТИНА (кротко). Не знаю. Мне помнится, ему нравилась эта статуя, эта скамья…
ГЕРЦОГИНЯ (Юспару). Мы сгораем! Буквально сгораем!
Г-ЖА РЕНО. Да что ты говоришь, дорогая Валентна! Раньше этот уголок парка входил в поместье господина Дюбантона. Правда, во времена Жака мы уже прикупили этот участок, но забор снесли только после войны.
ВАЛЕНТИНА (смущенно). Не знаю, очевидно, вы правы.
ЮСПАР. Когда он стоял перед статуей, у него был такой вид, что я не осмелился его побеспокоить и решил сначала спросить у вас — имеет ли этот факт какое-нибудь значение или нет. Раз не имеет, пойду приведу его. (Уходит.)
ЖОРЖ (тихо, Валентине). Вы с ним на этой скамейке встречались?
ВАЛЕНТИНА. Я не понимаю, на что вы намекаете.
ГЕРЦОГИНЯ. Как ни естественно ваше волнение, мадам, умоляю вас, держите себя в руках.
Г-ЖА РЕНО. Можете смело на меня положиться.
Входят ЮСПАР и ГАСТОН.
(Шепотом.) Боже, да это он, он…
ГЕРЦОГИНЯ (подходит к Гастону и становится в театральную позу так, чтобы ему не было видно остальных). Гастон, попытайтесь ни о чем не думать, расслабьте свою волю, не делайте над собой никаких усилий. А теперь присмотритесь к каждому.
Пауза. Все застыли на местах. ГАСТОН подходит сначала к ЖОРЖУ, глядит на него, потом направляется к Г-ЖЕ РЕНО. Только перед ВАЛЕНТИНОЙ, он задерживается на мгновение.
ВАЛЕНТИНА (еле слышно шепчет). Любимый мой…
ГАСТОН (удивленно вскидывает на нее глаза, проходит мимо, любезно поворачивается к герцогине, разводя руки жестом бессилия; вежливо). Я сожалею, но…
Занавес

Картина вторая
Плотно закрытая двухстворчатая дверь в стиле Людовика XV, перед ней толпятся и шушукаются слуги господ Рено. КУХАРКА, нагнувшись, подглядывает в замочную скважину; все прочие стоят рядом.
КУХАРКА (бросает остальным). Да подождите вы… Смотрят на него, как на диковинного зверя. Бедный малый не знает, куда руки девать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9