– Перед последним словом Летти немного помедлила и произнесла его с нервной тщательностью, как будто, назвав Хамфри по имени в тот миг, когда обращалась к нему за помощью, девушка считала невозможным вернуться к прежнему формальному обращению, особенно после всего произошедшего между ними. Впрочем, отсутствие непосредственности в ее тоне не помешало Хамфри вновь испытать радостное волнение.
Однако появление Тэффи разрушило границы замкнутого мирка его личных отношений с Летти, и, когда Хамфри возвращался домой через Эбби-Хилл, прежние назойливые мысли вновь завертелись у него у голове. Возможно, его побуждения были более честными, однако поведение ничем не отличалось от манеры вести себя прочих посетителей кафе. А если бы какой-нибудь другой мужчина поцеловал сжавшуюся от страха Летти?.. В данный момент ему следует беспокоиться не о том, любит ли его Летти или нет, а о том, как увести ее из этого дома. Хамфри успокаивал себя, вспоминая о весьма прохладной реакции Летти на его поцелуй. Слава богу, она абсолютно невинна, и подобная невинность не могла быть притворной, что бы там ни говорил доктор Коппард. А до Рождества и его визита в Слипшу остается всего десять дней.
С тех пор как Хамфри признался, что посещает кафе, он мог в любой час свободно входить и выходить через парадную дверь дома доктора Коппарда. При этом оба считали подобное положение вещей зловещим симптомом ухудшения их отношений.
Когда Хамфри возвратился домой этим вечером, старик уже собирался ложиться. Задержавшись на лестничной площадке, он перевесился через перила и окликнул ученика:
– Это ты, Хамфри? Жаль, что не вернулся немного раньше. Ты мог бы избавить меня от необходимости надевать ботинки. К тому же вызов оказался абсолютно бессмысленным. И как это люди не могут понять, что единственное тело, которое в состоянии ждать до следующего утра, – это мертвое тело?
– Его голос звучал ворчливо, но оживленно.
– Кто умер, сэр? – поинтересовался Хамфри. Из-за какого, хотелось бы ему знать, важного пациента старику пришлось снова надевать ботинки, покуда Хамфри демонстрировал свой опыт на таинственном раненом?
– Какой-то человек не из местных. Его, изрезанного вдоль и поперек, нашли под мостом на Форнем-роуд. Когда я пришел, он еще не успел остыть, но с первого взгляда было видно, что бедолага мертв.
– По-вашему, сэр, это убийство?
– Несомненно. И умер он еще до того, как оказался в воде, а руки у него были сплошь изрезаны, похоже, он отчаянно сопротивлялся. Очевидно, кто-то столкнул его в реку, надеясь, что тело отнесет течением. К сожалению, этого не произошло, а то констатировать смерть пришлось бы другому бедняге врачу.
В голосе старика слышалось искреннее веселье. Одной из его странностей было бессердечное отношение к умершим, Хамфри давно это подметил. Стоило даже весьма важному пациенту испустить дух, как доктор Коппард начинал вести себя так, словно между человеком, которого он лечил, и лежащим на кровати куском неподвижной плоти не существовало ни малейшей связи. Сначала подобное поведение шокировало Хамфри, но с годами он стал подозревать, что добродушный старик таким образом защищал себя от печальных реалий его профессии.
Однако в этот вечер Хамфри едва обратил внимание на несколько шокирующее поведение учителя. Его мысли были заняты человеком, тоже изрезанным ножом и не пожелавшим объяснять, как он получил рапу. Допустим, на двух людей напал третий, ранил одного и убив другого. В этом случае следовало ожидать, что выживший поднимет шум. Или два человека набросились друг на друга с ножами? А быть может, один напал на другого, и жертва ухватилась за нож, порезав себе руки и нанеся противнику серьезную рану, прежде чем нападавший вновь завладел ножом и нанес роковой удар?
Пройдя в свою комнату, Хамфри закрыл дверь и задумался. Фактически он потворствовал убийце. На мгновение эта мысль его ошеломила, но вскоре самооправдание начало свое целительное действие. В конце концов, он не может быть уверен, что существует связь между ранением Дрисколла и трупом в реке, решил Хамфри. Не следует делать поспешных выводов, возможно, это всего лишь совпадение. Но в глубине души он сознавал, что повод, побуждавший его к молчанию, сам по себе является аргументом против утешительных рассуждений. Хамфри обуревали мрачные, достаточно обоснованные подозрения, и хранить их в тайне он намеревался не из чувства справедливости или осторожности, а из страха. В былые дни он так бы не поступил.
Однако тот человек мертв, и ничто, даже арест убийцы, не вернет его к жизни. Справедливо ли рисковать ради мертвеца возможностью общаться с Летти и ее грядущим спасением из дома Роуэнов?
Хамфри разделся и лег в постель, продолжая спорить с самим собой. В поисках какого-либо оправдания он перебирал в памяти события минувшего вечера, с удовольствием вспоминая ловкость своих пальцев и почти с восторгом, пусть и сопровождающимся неуверенностью, – момент, когда он поцеловал Летти. После этого Хамфри вернулся к приятным размышлениям о близящемся Рождестве и возможной капитуляции матери. С этими мыслями он и заснул.
Глава 10
На следующее утро от миссис Нейлор прибежал мальчишка с сообщением, что старая леди умирает. День выдался промозглый, серое небо низко нависло над улицами, мутной мглой просачиваясь в души людей, которые, ежась от холода, брели по мокрым булыжникам. На каждом перекрестке свирепствовал порывистый ветер, пронизывающий буквально до костей. «Подходящее утро, чтобы умереть», – думал Хамфри, направляясь к дому миссис Нейлор. Однако старуха находилась не ближе к смерти, чем обычно, и, когда Хамфри успокоил ее, она ошеломила его вопросом:
– Когда Рождество?
– Через девять дней, – ответил он, удивляясь, что миссис Нейлор, никогда не знавшая времени суток и дня недели, вдруг проявила интерес к празднику.
– Я до него не доживу, – печально промолвила она.
– Доживете, миссис Нейлор. И до этого Рождества, и еще до многих, если будете заботиться о себе.
– Он окинул взглядом грязную захламленную комнату, ржавую каминную решетку, затянутые паутиной окна и снова повернулся к тощей, костлявой старухе, сидящей на кровати среди груды выцветших одеял и пожелтевших простынь.
– Я посоветовал бы вам разжечь огонь, прогреть комнату и приоткрыть окно. Вам будет легче дышать, и вы сможете поудобнее сесть в кресле.
– Я не могу тратиться на дрова.
– Чепуха. Помните, когда вы прошлой весной уверяли, будто не можете тратиться на молоко, я пошел в банк, и молодой мистер Торли объяснил, что вам по карману что угодно.
Хамфри говорил терпеливо, но достаточно твердо. Миссис Нейлор вызывала жалость, однако не такую, как другие старые женщины, чье убогое существование объяснялось бедностью. Миссис Нейлор денег имела более чем достаточно, но какая-то извилина в мозгу мешала ей верить в это и пользоваться ими. В некотором отношении миссис Нейлор приходилось хуже, чем последним нищим, ибо у тех, по крайней мере, были добрые соседи, в то время как соседи миссис Нейлор не сомневались, что у нее полно денег, поэтому ей приходилось каждый раз платить пенни, посылая кого-то с поручением.
– Вы ничего не знаете о моих проблемах с деньгами, – заявила она.
– Я понесла немалые потери.
Однажды ей действительно не повезло с вкладом, следствием этого стала одна из ее навязчивых идей. Но у Хамфри не было времени разбираться в мифических финансовых затруднениях старухи.
– Можно я посмотрю, есть ли у вас уголь, и разведу огонь?
Вскоре Хамфри нашел то, что искал. В задней части дома, давно требовавшего основательного ремонта, находилась кладовая с углем и дровами.
Когда Хамфри развел огонь в старом ржавом камине, миссис Нейлор принялась всхлипывать:
– Вы хороший мальчик. Мне хотелось бы сделать вам подарок на Рождество, но к тому времени я уже умру.
– Самым лучшим подарком для меня было бы разрешение прислать миссис Флэк ухаживать за вами. Она бы с радостью согласилась за два шиллинга в неделю.
– Не желаю, чтобы чужая женщина рылась в моих вещах. Кроме того, я не могу себе позволить платить за уход. Но все равно, вы хороший мальчик, и я хочу сделать вам подарок.
Упоминания о подарке, перемежающиеся с жалобами на бедность, постоянно присутствовали в разговорах миссис Нейлор. Они ровным счетом ничего не означали, как и прочая ее болтовня. Но сегодня утром старуха упрямо возвращалась к этой теме и, наконец, выбравшись из кровати, заковыляла к наполненному хламом комоду, стоящему в углу комнаты.
– Право, миссис Нейлор, это уж слишком. Возвращайтесь в постель – комната еще не прогрелась. Позже можете встать и ходить, сколько пожелаете.
– Я и сейчас могу делать то, что желаю. И я намерена преподнести вам подарок, потому что вы хороший мальчик и скоро Рождество.
– Но я не хочу от вас никаких подарков. Я ничего не сделал, кроме того, за что получаю деньги. Пожалуйста, миссис Нейлор, позвольте мне помочь вам лечь в постель.
. – Отвернитесь, пока я достану ключи. Ну вот, теперь можете подойти и помочь мне найти эту вещицу.
– Что вы ищете?
– Я забыла. Миссис Нейлор принялась рыться в ящике комода.
Чего только здесь не было: бумаги, обрывки веревок, крышки и пробки, лоскутки материи, пара отрезов хорошего кружева, сломанные ножи с рукоятками из слоновой кости – короче говоря, сокровища выжившей из ума скряги. Наконец ей удалось обнаружить на самом дне вполне приличные золотые часы. Радостно вскрикнув, старуха стала заводить их настолько энергично, что Хамфри испугался за пружину.
– Они идут! – воскликнула миссис Нейлор.
– Слышите? Они тикают! Я так и знала! Берите, это для вас.
– Но, миссис Нейлор, – взялся терпеливо растолковывать Хамфри, – это хорошие, дорогие часы. Вы не должны их отдавать, а я – принимать. Положите их на столик у кровати и не забывайте заводить – тогда вы всегда будете знать, который час. Позвольте, я переведу стрелки.
Он извлек из кармашка простые серебряные часы, которые вручил ему доктор Коппард в самом начале его учебы.
– Это плохие часы, – возразила миссис Нейлор.
– Они совсем дешевые. Вы непременно должны взять эти.
– Нет, миссис Нейлор. Сделать столь щедрый подарок очень любезно с вашей стороны, и я ценю вашу доброту, но не могу его взять. Мои часы достаточно хороши для меня. Сейчас четверть первого – я установлю это время на ваших часах. Когда они покажут час, комната достаточно прогреется, и вы сможете встать и что-нибудь поесть.
– Я не лягу в постель и не стану ничего есть, если вы не возьмете мой подарок. И мне не нужен ваш огонь, – свирепо произнесла старуха, схватила кочергу и принялась злобно разбрасывать горящие угли по очагу, отчего несколько штук вылетело на ковер.
– Хорошо, я возьму часы, – сдался Хамфри.
– Только не делайте этого, иначе вы устроите пожар. Большое вам спасибо.
– Вот и прекрасно. Только никому не говорите, что я подарила вам часы. А то люди, чего доброго, возомнят, будто у меня можно выманить подарок, и начнут виться вокруг, как шершни.
Она сунула часы в карман Хамфри, похлопала его по плечу, снова назвала хорошим мальчиком и улеглась в кровать.
– Как следует, захлопните дверь!
Хамфри взял часы, чтобы старуха окончательно не обезумела, но не собирался держать их у себя. Правда, доктор Коппард часто принимал подношения – дичь, фрукты и всевозможную снедь с фермы, по получить дорогую безделушку из рук полоумной женщины – совсем другое дело. Поэтому спустя пару часов Хамфри решил, что когда посетит миссис Нейлор в следующий раз, постарается привести ее в более-менее разумное состояние и вернет ей часы, а если сделать это не удастся, то оставит их где-нибудь на видном месте. Однако в течение дня его мнение переменилось. Хамфри толком и не заметил, когда именно это произошло, но он все более и более укреплялся во мнении, что миссис Нейлор оказалась права, чувствуя к нему признательность, и что подарок оказался весьма своевременным, так как мог решить насущную проблему карманных денег.
До сих пор эта проблема не слишком его беспокоила – он свыкся с безденежьем. На день рождения и к Рождеству мать давала ему соверен, казавшийся необычайно щедрым подарком, и Хамфри приучился соизмерять свои расходы с доходами. Он сам оплачивал проезд в дилижансе, когда ездил в Кембридж, хотя для него это означало бритье с пеной из хозяйственного мыла вместо благоухающего лавандой мыльного крема, который продавал мистер Даффл и которым Хамфри изредка доводилось пользоваться, благодаря великодушию доктора Коппарда. При этом ему никогда не приходило в голову сетовать на бедность.
Однако в последнее время расходы Хамфри pезко возросли. Каждый визит в кафе обходился ему в шиллинг и постепенно положение становилось критическим. Приближалось Рождество, и Хамфри стал подумывать о подарке для Летти. Он надеялся лишь на то, что после праздника вернется от матери с совереном в кармане и тогда сможет купить что-нибудь для Летти. Конечно, потом придется просить доктора Коппарда оплатить его следующую поездку в дилижансе, но это вопрос далекого будущего. Фактически у него выработалось беззаботное отношение к деньгам, являющееся прерогативой – и компенсацией – полной и безнадежной бедности.
Но в этот декабрьский день, сунув руку в карман и нащупав часы, положенные туда сумасшедшей старухой, Хамфри ощутил доселе неведомое теплое чувство к материальному благосостоянию. Если он отнесет часы в ломбард Сэббертона, то сможет получить соверен или двадцать пять шиллингов, купить Летти ожерелье или серьги и оставить несколько шиллингов себе на кофе.
Хамфри несколько раз отгонял эту мысль. Респектабельный врач приходит в мерзкую лавчонку Сэббертона сбыть часы, подаренные ему пациенткой, которая к тому же не в своем уме. Малоприятное зрелище. Но даже горячее презрение к самому себе оказалось не в состоянии изгнать из головы эту идею. Не следует ли ему с благодарностью принять подарок и извлечь из него пользу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25