Он приподнял бутылку над головой.
- Предлагаю тост, - провозгласил Арман. - За любовный акт. Подойди ко мне и помоги мне осуществить этот акт, моя святая, самая чистая в мире дева.
- Ты пьян! - крикнула Моника. - Еще ногу не высунул из постели, а уже пьян как свинья.
- О Боже, - тихо произнес Арман. - Боже, помоги мне.
Моника подбежала к нему, выхватила из рук бутылку и, подскочив к окну, принялась выливать виски.
- Свинья! - вопила она, не переставая. - Свинья! Свинья! Свинья!
Арман даже не ожидал, что может еще двигаться с такой быстротой. В три прыжка очутившись у окна, он вырвал у Моники наполовину опустошенную бутылку, а другой рукой так толкнул жену, что она отлетела назад и навзничь опрокинулась на пол.
- Если ты еще раз так сделаешь, бессердечная дрянь, я убью тебя!
Моника лежала на полу, уставившись на него ненавидящим взором.
- Вот значит как, сказала она, обретя дар речи. - Мало того, что ты меня обесчестил, опозорил, так теперь ты бьешь меня.
- Тебя давно следовало бить, - сказал Арман. - Тогда, возможно, сейчас бы это не понадобилось.
Моника забарабанила кулаками по полу.
- Какой же ты мерзавец! - закричала она. - Грязный, вонючий мерзавец!
Арман приложился к бутылке, потом сказал:
- Вставай, Моника. На полу могла затеряться пылинка; ты испачкаешься.
- Убирайся вон! - завопила она. - Вон из моей комнаты! Вон из моего дома! Арман переступил через нее и направился к двери.
- С радостью, моя дорогая.
- Убирайся! - вопила она. - Убирайся к своей шлюхе и напивайся в ее спальне!
Арман медленно обернулся.
- Что ты сказала?
- Сам знаешь! - запальчиво выкрикнула Моника. - Весь город знает о твоей шлюхе, которую ты содержишь в Хаббарде. Об этой пробляди, которая продается тебе за квартирную ренту и несколько рюмок виски.
- Значит, тебе это известно, - сказал Арман и улыбнулся.
- С самой первой минуты. Ты даже любовницу толком завести не можешь. Весь город про тебя говорит.
Арман вздрогнул.
- Моя девочка? - спросил он. - Она тоже знает?
Моника поднялась с пола и принялась отряхивать юбку.
- Нет еще, - сказала она и злорадно улыбнулась. - Но скоро узнает. Можешь на сей счет не волноваться.
Арман, сжав кулаки, шагнул к ней, и Моника отшатнулась, увидев его перекошенное лицо.
- Если ты когда-нибудь расскажешь об этом Анжелике, я тебя убью, пообещал Арман. - Поверь мне, Моника. Я задушу тебя голыми руками!
Моника протиснулась мимо него к двери.
- Не смеши меня, сказала она. - Ты уже дважды за утро пообещал убить меня, но в тебе не осталось силы даже чтобы убить муху. Тебя хватает теперь лишь на то, чтобы поднести ко рту бутылку.
Арман поставил бутылку на маленький столик.
- Зря ты так в этом уверена, Моника, - сказал он.
Они стояли и пожирали друг друга взглядом, когда снаружи из-за двери послышался топот маленьких ножек.
- Папа! - донесся голосок Анжелики. - Папа, ты там? Мне пора в школу.
Моника не шевельнулась, не сводя с него взгляда. Арман шагнул к двери.
- Вот видишь, - злобно прошипела Моника. - Ты не просто свинья и пьянь. Ты еще и трус.
Арман расправил плечи, но не посмотрел на Монику.
- Я здесь, моя милая! - позвал он. - Заходи.
По мере того как текло время, Арман Бержерон оставался трезвым все реже и реже, пока дело не дошло до того, что он был трезвым лишь, когда увозил с собой Анжелику. Да и то не вполне трезвым. Да, он старался держать себя в руках, не срыгивать, не терять равновесие и нормально разговаривать, но отлучки в туалет становились все чаще и чаще. И еще он всегда просыпался раньше Анжелики и старался напиться впрок, зная, что днем сделать это ему будет труднее.
Однажды вечером, когда Анжелике шел уже двенадцатый год, Арман пришел домой к доктору Бенджамину Саутуорту и напился у него до бесчувствия. Доктор уложил его на кушетку, расстегнул ему брюки, задрал рубашку и хорошенько осмотрел. Живот Армана сразу рассказал доктору обо всем. Крупные, синие, переплетенные вены он прочитал как дорожную карту, а потом прощупал печень, которая местами была твердой, как старый сапог. Доктор не стал дожидаться пробуждения Армана, а сделал то единственное, что подсказывала ему совесть. Он отправился прямиком к Монике.
- Что вам угодно? - холодно спросила Моника, пригласив его в гостиную, - Армана дома нет.
- Я знаю, - ответил доктор. - Я пришел, чтобы поговорить с вами.
- Я вас слушаю.
- Моника. Я прекрасно понимаю, что мы с вами никогда не были близкими друзьями, - начал он. - Но сегодня я пришел как друг.
Моника не ответила, продолжая стоять, скрестив на груди руки и выжидая. И внезапно доктору Бенджамину Саутуорту стало ясно, какую жизнь вел его друг Арман. Эта женщина была сделана из камня. В ней не было ни тепла, ни сострадания и уж тем более - прощения.
- Арман скоро умрет, - без обиняков сказал он, надеясь этой жестокой прямотой пробиться сквозь ее железную оболочку.
Моника и бровью не повела.
- От чего? - сухо спросила она. - Что его гложет?
- Цирроз печени.
- Доктор, - спокойно сказала Моника, - мне неинтересно слушать ваши врачебные словечки. - Объясните мне по-человечески - отчего он умирает?
- От спиртного, - ответил доктор. - Виски, выпивка, называйте, как хотите. Это его и убивает.
- А вас это удивляет, доктор? - спросила Моника, улыбаясь уголком рта. - Меня же удивляет другое: если дело и правда в спиртном, почему Арман еще до сих пор жив?
- Все дело в том, что он слишком много пьет и слишком мало ест, ответил доктор. - Если он навсегда не покончит со спиртным, он умрет.
- Извините, но вы меня запутали, - сказала Моника. - Что вы от меня-то хотите?
- Вы должны заставить его отказаться от пьянства, - сказал доктор. Он должен больше есть. Прежде чем идти к вам, я составил ему диету. Я оставлю ее вам. Он должен неукоснительно ей следовать.
- Сядьте, доктор, - пригласила Моника самым любезным тоном, на который была способна. - Теперь скажите: говорили ли вы обо всем этом Арману?
- Пытался, тысячу раз должно быть. Сами же знаете, какой он упрямец. Он только смеется и говорит, чтобы я не вел себя, как старуха.
- Вот вам и ответ, - сказала Моника. - Если он не слушает вас, почему вы считаете, что он послушается меня?
- Вы его жена.
- И что из этого? Я пыталась заставить Армана отказаться от спиртного с того самого дня, как вышла за него замуж. Сами знаете, это совершенно бесполезно. Он глух к мольбам, просьбам и увещеваниям. У него вся семья такая.
- Мне нет дела до его семьи, - сказал доктор. - Для меня важен только сам Арман.
- Помню день нашей свадьбы, - продолжала Моника, словно не слышала его. - Все пьяные в дым. Его дед, отец, братья и мужья его сестер. Не удивилась, если бы узнала, что и женщины в этой семейке пьют. Но Арман был хуже всех - он был как животное.
- Это же в прошлом, - напомнил доктор. - А теперь мы должны помочь ему.
- Повторяю свой вопрос, доктор. Чего вы от меня хотите?
- Я поговорю с ним снова. Я повторю ему то, что сказал вам, а потом вы начнете о нем заботиться.
- Что значит "начнете"? - возмутилась Моника. - Я всю жизнь о нем забочусь. Я стираю и глажу его одежду, вовремя подаю еду. - Она пожала плечами. - Разве я виновата, что он не хочет есть? Нет, доктор Саутуорт. Я делаю для своего мужа все, что в моих силах. Больше мне нечем ему помочь.
- Но вы должны! - выкрикнул доктор. - Черт возьми, неужели вы не понимаете, что я пытаюсь втолковать вам? Он умрет, если вы ему не поможете. Вы хоть это понимаете? Если ничего не изменится, он и года не протянет.
Моника вытаращилась на него.
- Теперь начните сначала, - спокойно сказала она. - Расскажите мне подробнее о его болезни.
Доктор терпеливо, в течение часа пытался самым доходчивым языком рассказать Монике про ццрроз печени. Позже, когда он ушел, Моника продолжала еще долго сидеть в кресле.
Странно, подумала она, что оба раза спасение для нее пришло в виде болезни. Много лет назад, сразу после войны, благодаря эпидемии инфлюэнцы ей удалось вырваться из Ливингстона и спастись от ненавистных фабрик, а теперь новая надежда пришла в виде цирроза печени у Армана.
Она встала, пошла на кухню и поставила на печь чайник, но двигалась словно во сне.
Если Арман умрет, подумала Моника, я заберу Анжелику и уеду из Эймити навсегда. Возможно, я даже вернусь в Ливингстон, но только на сей раз мне уже не придется ютиться в трущобах. Я сама воспитаю Анжелику, без влияния ее мерзкого отца. Мы будем жить с ней вдвоем, и никто нам не помешает. Может быть, я буду шить для богатых дам. Мы будем вдвоем. Это будет, как в раю.
Если Арман умрет, она продаст дом в Эймити и эти деньги вместе с полученной за Армана страховкой обеспечат их надоло, возможно, даже до самой свадьбы Анжелики. Или еще дольше.
Моника заварила чай и спохватилась лишь тогда, когда заметила, что насыпала на две ложки заварки больше, чем обычно. Она не думала, что делает. Она возблагодарила Господа за то, что все эти годы обходилась без модных вещей, но вовремя вносила огромные, как ей всегда казалось, взносы за страхование жизни Армана.
Вскоре после разговора Моники с доктором Саутуортом Арман почувствовал, что дома что-то переменилось. Он, правда, не мог точно сказать, что именно.
В поведении самой Моники ничего не изменилось. Однако теперь выходило так, что, когда бы Арман ни возвращался домой, ужин немного запаздывал, так что у Армана всегда оставалось время для пары лишних рюмок. Порой он успевал выпить даже пять или шесть, а уж тогда остатки аппетита окончательно улетучивались. Впрочем, Моника никогда не бранила его за то, что он не прикасается к тарелке. Более того, она даже не прятала его бутылку, как прежде. Теперь, когда бы Арман ни вернулся домой, бутылка красовалась на обычном месте, а иногда рядом стояли и другие бутылки Арман даже не мог вспомнить, где их купил.
Должно быть, Пуго поставляет теперь виски другой марки, думал он.
Но Арман жестоко ошибался.
На окраине Эймити жили братья Гэмсби, которые тайком изготавливали джин и очень ядовитое виски. Мало кто знал братьев Гэмсби по именам, поэтому называли их обычно Труляле и Труляля. Как и многие другие жители Эймити, Моника зачастила теперь к братьям Гэмсби. Ей даже не приходилось обращаться к ним по-английски. Она только указывала на бутылки, которыми были уставлены стены их грязной, покрытой толью лачуги, и протягивала деньги. Заставлять Армана пить эту отраву ей не приходилось; Арман был готов пить все, что угодно, особенно когда местный контрабандист Пуго не успевал вовремя привезти из Канады очередную партию виски.
О, Моника была прекрасно осведомлена о Пуго. Так же, как и о Диане Дикинсон. Диана Дикинсон! Ну и имечко!
Когда Моника думала о Диане, ее охватывала злость к покойной бабушке Генриетте, хотя она и твердила себ вновь и вновь, что это несправедливо, и что Генриетта ни в чем не виновата.
Разве не сложилось так, как предсказывала Генриетта? Арман завел любовницу и оставил свою жену в покое. У Моники был прекрасный дом, оплаченная страховка, ребенок, и в Эймити ее уважали, несмотря на то что она упорно отказывалась учить английский. Да и как ее было не уважать трудолюбивая, опрятная и набожная женщина, которой приходилось многое терпеть, и она стойко сносила любые тяготы во имя долга.
Разве Генриетта виновата в том, что Арман завел себе трактирную шлюху?
Моника говорила себе, что чувствовала бы себя по-другому, если бы Арман выбрал в любовницы добрую, чистую и приличную женщину. Но разве захотела бы такая женщина встречаться с Арманом? Бабушка должна была предупредить ее о том, с какими именно женщинами могут якшаться такие мужчины, как Арман. Жаль, что Генриетта не рассказала об этом еще в Монреале. Пришлось Монике самой узнавать эту горькую правду.
Моника и теперь чувствовала жгучий стыд, вспоминая о том, как садилась на поезд, идущий в Хаббард, шла по улочкам, глядя, как виснет на руке Армана эта грязная шлюха, и как они заходят в ее грязную нору. Моника стояла на холодном ветру, время от времени чиркая спичкой, чтобы посмотреть по наручным часам, как долго торчит ее муж у этой мерзкой женщины из салуна. Почему Генриетта не рассказала о том, как это стыдно?
После беседы с доктором Саутуортом Моника снова начала переписываться со своей семьей. Если раньше она присылала им только поздравления к Рождеству и Пасхе, то теперь она начала писать письм каждую неделю. Туссен отвечал ей, словно ничего не случилось, а Антуанетта, которая вышла замуж за фабричного рабочего по имени Джозеф Леду и успела родить уже четверых детей, не могла и не пыталась скрыть свою радость. Она даже предложила ездить друг к другу в гости. Может ли она приехать к Монике в Эймити? Найдется ли в доме Моники место для нее и ее четверых детей? Или Моника сама хочет приехать в Ливингстон? Никто из родных еще не видел Анжелику, а качество фотоснимков было не слишком высоким.
"Не говори ничего папе и остальным, - писала Моника, - но дело в том, что мой муж очень серьезно болен. Врач говорит, что у него рак - поэтому я пока и не хочу, чтобы ты приехала. Может быть, позже, когда ему станет лучше, ты приедешь к нам со своими детьми или я выберусь в Ливингстон".
Антуанетта, прочитав письмо сестры, пришла в ужас. Она даже не показала его своему мужу. Рак считался неизлечимым, как венерическое заболевание или сумасшествие, поэтому Антуанетта предпочла сжечь это письмо. Она не сказала никому ни слова даже тогда, когда за две недели до Рождества Арману стало совсем плохо, и Моника написала сестре, что ее муж, похоже, стоит одной ногой в могиле.
Глава десятая
Доктор Бенджамин Саутуорт подошел к постели умирающего и, как ему показалось, в миллионный раз нащупал пульс на запястье Армана Бержерона.
Сегодня это случится, подумал он.
Снаружи и без того мрачное февральское небо заволокли свинцовые тучи, из которых сыпал густой и свежий снег. Похоже, снегопад продлится всю ночь.
Только бы не сегодня этому должно случиться, подумал доктор. Арман всегда терпеть не мог снега и стужи. Если ему суждено было умереть, то в июне, когда все цветет. Господи, если я чего-нибудь не выпью, то разойдусь по швам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35