- Можешь простить меня за идиотство?
Пэриш застыл, не в силах поверить, что голос, исходивший из автомобиля, не плод его воображения. Дверца открылась, и Джина, выбравшись из машины, предстала перед ним.
- На всякий случай, - попросила она, - не мог бы ты дать мне чашку кофе, прежде чем отправишь обратно? Я привезла собственную кофеварку и немного настоящего молока. - И по голосу, и по тому, как она держалась за дверцу машины, чувствовалось, что она слегка нервничает. Света из автомобиля хватало, чтобы увидеть, что она поменяла костюм, в котором уезжала, на легкий жакет и джинсы.
- Планируешь побыть еще, да?
- Это зависит от того, расценивается ли глупость как преступление. Если да, то я - номер один среди негодяев, и полиция, вероятно, пожалует сюда в любую минуту. Для меня, пожалуй, они заново введут смертную казнь.
- Понимаю.
- Я думаю, поскольку место это очень уединенное, ты мог бы позволить мне отсидеться здесь лет, скажем, пятьдесят-шестьдесят.
Сердце Пэриша чуть не вырвалось из груди.
- Звучит так, будто ты нарываешься на пожизненное заключение.
- Именно, - отозвалась она торжественно, все еще не двигаясь.
Ему смертельно хотелось спрыгнуть с веранды и затащить ее в дом, но он сдержался. Решение проделать столь долгий путь было целиком ее собственным решением. И он хотел, чтобы последние несколько шагов определялись только тем, что она действительно чувствовала к нему, а не тем, что он мог бы заставить ее чувствовать.
- Здесь трудная, уединенная жизнь, - продолжал он играть роль адвоката дьявола, - городской человек вскоре может ощутить себя глубоко несчастным.
- Возможно, - согласилась она, оглядывая тихий простор, окружавший их, потом захлопнула дверцу и отошла от машины, - но и в городе может быть трудно и одиноко. Особенно если твои мысли и сердце пребывают где-то еще.
Не сводя с него глаз, Джина медленно шла к нему.
- Несчастье определяется совсем не географией, - сказала она, поднявшись на нижнюю ступеньку.
Сердце Пэриша громко барабанило, кажется, где-то в голове.
- Я люблю тебя, Пэриш. Я намерена любить тебя всегда, буду ли я здесь или в Сиднее.
Может быть, настанет время, когда жизнь здесь поглотит меня, но ты будешь по крайней мере под рукой. В Сиднее тебя не будет. - Неуверенно улыбнувшись, она сделала еще шаг. - Но я предполагаю... дело в том... Я больше хочу быть несчастной с тобой, чем без тебя. Я... Она споткнулась, и Пэриш подхватил ее.
- Проклятье! Когда ты наконец починишь эту ступеньку?
Он засмеялся и отвел волосы с ее лица:
- Не знаю. Никогда, кажется, не соберусь.
- Тогда я попрошу, чтобы Снэйк сделал это... после того, как установит новый бак для горячей воды, скажем на следующей неделе.
- Вы договорились установить новый бак? - растерянно спросил он.
- Да. Если я собираюсь жить здесь лет пятьдесят или около того...
Когда его губы закрыли ей рот, Джина окончательно поняла, что перед нею светлое будущее. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой защищенной, такой уверенной в себе, какой хотела и могла бы быть.
Скрип половых досок, когда они шли по холлу и дальше в спальню, звучал музыкой в ее ушах. Кому нужны ковры от стены до стены? Что хорошего в белой-белой спальне, если с ней не Пэриш?
- Новые одежки, - заметил он, когда они торопливо начали раздевать друг друга. - И не видно имени дизайнера.
- Мой багаж был уже в самолете, - сказала она, - и даже такая городская штучка, как я, знает, что на ревизию скота не отправляются в костюме.
Руки Пэриша замерли.
- Ты собираешься выехать в ревизионный лагерь?
Хотя это прозвучало почти испуганно, Джина уловила скрытую радость в его словах.
- Я не только хочу делить твои мечты, Пэриш, но хочу помогать тебе обращать их в явь. Я еще не очень много знаю о жизни на ферме крупного рогатого скота, но я упорна, езжу верхом и быстро учусь. Я не из тех, кто сидит дома и, ломая руки, молится, чтоб не пораниться.
Она говорила горячо и серьезно, но ее руки и внимание были заняты его одеждой.
- Я намерена изучить все о твоем бизнесе, все, что касается крупного рогатого скота, и что может тебе пригодиться, я собираюсь сопровождать каждый шаг твоей жизни. Не потому, что я сейчас уже такая, а потому, что хочу быть такой. Всегда.
Встав на колени, Пэриш усадил ее на кровать, поддерживая одной рукой за спину, а свободной приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть в лицо. Как всегда, ее прелесть ошеломила его, и, прежде чем заговорить, он поцеловал ее долгим, нежным поцелуем.
- Я люблю тебя, Джина. И, клянусь, не стану порхать по твоей жизни, как это проделал твой отец с твоей матерью. Ни черта подобного.
- Я это знаю, Пэриш, - она усмехнулась, - но даже если бы сомневалась, то ничего похожего не случится потому, что я - не моя мать и такого не допущу.
В тот же миг последние, слабые сомнения Пэриша исчезли. Эта невероятная женщина приняла на себя обязательство быть частью его жизни.
- Ты хоть представляешь себе, как я люблю тебя, Джина Петрочелли? спросил он, опрокидывая ее на подушки.
Она улыбнулась:
- Конечно. Но лучше покажи мне это.
- Немедленно.
И, обойдясь далее без разговоров, они быстро избавились от остальной одежды. Единственным желанием Джины, лежавшей обнаженной в его объятиях, было доказать ему свою любовь столь же выразительно, как он доказывал ей свою.
Каждое прикосновение его рук или губ к ее телу было восхитительной смесью нежности и того высокомерного мужского собственничества, которое эмансипированные женщины отвергали во имя политических прав, но тайно жаждали в своих плотских фантазиях. А то, что она наконец отпустила свое сердце на свободу и больше не чувствовала необходимости сдерживаться, добавило глубины их любви.
Когда губы Пэриша коснулись ее груди, вместе с острым ощущением наслаждения ей пришла вдруг в голову мысль, что, если бы она захотела, семя этого человека могло бы зародить жизнь в ее чреве. Они с Пэришем могли бы произвести другого человека! Мысль была так же головокружительна, как то волнение, которое Пэриш вызывал в ее крови. Она схватила его за плечо, пытаясь сохранить рассудок. Горделивая мысль мелькнула у нее: какую же власть она имеет над этим человеком!
- Джина, любимая... открой глаза.
Его просьба вызвала у нее улыбку. В философском смысле ее глаза уже раскрылись. Никогда еще она не видела и не чувствовала так отчетливо. Все же она заставила себя открыть глаза - и задохнулась от любви, сияющей в его глазах, таких же синих, как небо его родины.
- Сейчас все иначе, - прошептал он и, подняв руку, медленно и ласково провел по ее щеке. - Ты и сама это чувствуешь.
В тот же миг она прочла клятву бесконечной любви, верности и веры в его глазах, ее сердце заколотилось, и она ответила ему таким же взглядом. Пэриш стиснул челюсти, чувствуя, что теряет контроль над собой.
- Не знаю, надолго ли нас хватит, любимая, - задыхался он.
- Навсегда, - прошептала она, выгибаясь ему навстречу. - Навсегда. И всегда, и всегда...
ЭПИЛОГ
Сидя на веранде, Джина взглянула на испачканное личико, порванную тенниску и пыльные джинсы четерехлетней дочери, ехавшей на плечах своего папы, и почувствовала, как ее сердце наполняется нежностью и гордостью.
Последние шесть лет ее жизни были невероятно счастливыми. Не проходило дня, чтобы она не благодарила Бога за то, что послушалась своих чувств и научилась доверять своему сердцу. Как всегда Джина собиралась на ежегодную ревизию, которая была для нее шестой. В Мелагре за это время произошли изменения почти столь же кардинальные, как и в ее взглядах на любовь и жизнь. Старый дом реконструировали почти до неузнаваемости, и хотя там отсутствовал непрактичный белый ковер, зато были кондиционеры, телевизоры и неограниченное количество горячей воды. У них, кроме того, был свой самолет, и Пэриш настоял, чтобы Джина научилась управлять им - на тот случай, если ей захочется вырваться в цивилизацию. Впрочем, это бывало редко.
- Похоже, кому-то требуется хорошая ванна перед обедом, - сказала она, вставая, когда Пэриш с дочерью на плечах поднялся по ступеням на веранду. Маделина Луиза Данфорд, кто же вас так испачкал?
- Я играла с Джиной Ли, - объяснила голубоглазая брюнетка. Речь шла о Джине Ли Харрингтон, крестнице Джины, названной и в ее честь тоже.
- Подумаешь, девчонки лишь немного повозились во дворе! - Пэриш подмигнул и опустил дочь на пол веранды. - Я одновременно помогал Снэйку с насосом и приглядывал за ней.
Когда дочь подбежала и одарила Джину восторженными объятиями и поцелуями, та подумала, что слишком любит ребенка, хоть и священной материнской любовью.
- Можно я попрошу Джуди наполнить ванну прямо сейчас? - возбужденно спросила дочка. Еще одна перемена в Мелагре. С тех пор как большую часть времени Джина посвящала или родительским обязанностям, или работе бок о бок с Пэришем, или ведению счетов (компьютер, по мнению Пэриша, следует использовать только в сражениях с иностранцами), в доме появилась экономка.
- Конечно, дорогая. Скажи Джуди, что я скоро приду посмотреть, как ты купаешься.
Пэриш обхватил жену сзади и ткнулся в шею, вытворяя нечто восхитительное с ее ухом.
- Мэдди не единственный, кто испачкался. Ты помоешь и меня тоже?
- Мм. Может быть, позже. - Она повернулась в его руках и поцеловала открытое место на его шее. Его кожа имела привкус тяжкой работы и, как всегда, возбуждала ее. - Это зависит...
- От чего? - спросил он, спускаясь губами по ее шее, а руками - вниз по спине.
- От того, обещаешь ли ты ответить любезностью на любезность.
- Сделано. - Он даже застонал, приближая губы к ее губам для долгого, жадного поцелуя. Ему и сейчас не стоило никаких усилий зажечь в ней страсть, и это было то немногое, что не изменилось в Мелагре. Они неохотно оторвались друг от друга, понимая, что страсть их не может быть полностью удовлетворена, пока дочь не спит. Это неудобство было единственной оборотной стороной их родительской жизни! - Она в самом деле выглядит усталой, намекнул Пэриш. - Не следует ли отправить ее в постель пораньше? К тому же у нее завтра будет насыщенный день, ведь прибудут новые рингеры.
Джина засмеялась:
- Ты неисправим.
- Это то же, что ненасытен?
- В твоем случае - да! Они рука об руку вошли в дом, но, в то время как Джина продолжила путь в ванную к Мэдди, Пэриш отклонился в направлении кухни. Джина улыбнулась про себя, когда он по прямой направился к холодильнику, открыл его, чтобы достать банку пива, и натолкнулся на двухлитровый пластиковый пакет молока. Это тоже не изменилось в Мелагре Пэриш по-прежнему любил выпить пива, придя домой после тяжелой работы, а Джина по-прежнему не доила коров и не пила парного молока.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17