Полная гибель! Скандалы, обиды, не говоря уж о потере самоуважения в придачу! Брак распался бы, и я осталась бы безработной матерью-одиночкой, обозленной на весь мир!
Ее лицо пылало негодованием, но, несмотря на все ее доводы, Пэриш уже понял, что никакая другая женщина ему не нужна.
- Я не исключаю идеального дома, Пэриш, - продолжала она спокойнее, но слишком ценю свою независимость и свой мир.
- Понимаю. Ну, в таком случае у нас возникнут проблемы.
Его глаза потемнели до глубокой синевы, он так пристально смотрел на нее, что она встревожилась. Предвкушая, что сейчас он скажет нечто глубокое и значительное, чего она не хотела слышать, Джина стала осторожно отодвигаться; это было нелегко из-за мешавшего ей покрывала, в которое она завернулась, как в кокон.
- Пэриш, я думаю, я знаю, что ты хочешь сказать, но... - Она уже собиралась выскользнуть из постели, но он схватил ее за руку. - Пожалуйста, Пэриш... - Ее голос умолял, но вырваться она не пыталась. - Я не хочу спорить. Не сегодня утром... не сейчас. Я только хочу в душ и...
- Знаю. Но есть проблема. - Он подмигнул. - Итак, я приступаю.
Она не сразу поняла, а поняв, широко улыбнулась. Пэриш мгновенно развернул ее и стал целовать...
Джина обычно гордилась тем, что никогда не уклонялась от фактов, а факты были таковы - и она это знала, - что, имея дело с Пэ-ришем, она искушает судьбу. Однако, рассуждала Джина, не было никакого вреда в том, что она потакает своему слабому сердцу. Через три дня Пэриш уедет на вторую ревизию, которая продлится пять недель. К тому времени, когда ревизия закончится, она вернется в Сидней, к тому образу жизни, который ей нравился и который делал ее почти счастливой.
Их мимолетной связи наступит конец. И все останется в прошлом. Только в их памяти.
Не стоило бояться даже отдаленных последствий, она лишь слегка отклонилась от тщательно спланированной дорожки к будущему, сказала она себе. Ее веселое времяпрепровождение с Пэришем напоминало роман непослушной девочки-подростка с плохим мальчиком. И, подобно подростку, она так растерялась от неожиданности, что не захотела упускать заманчивую возможность, хотя ей было уже не по летам терять голову. Пэриш молча смотрел, как Джина умело ?проводит лошадь через серию изящных восьмерок на дворе выездки. Предлагая ей покататься, он думал, что она новичок в этом деле, и хотел посмотреть, не лишится ли она самоуверенности, если окажется на земле. Но Джина, хотя и обучалась в школе верховой езды на пони, обладала хорошей посадкой, не дергала лишний раз поводья, когда лошадь проходила между фишками большого размера. Он не выбирал ей какую-то особую лошадь все его лошади были прекрасно выезжены и послушны.
- Хватит, кокетка! Почему ты не сказала, что ездишь верхом?
Довольная усмешка осветила ее лицо.
- Ты не спрашивал.
- Если бы сказала, я подобрал бы тебе лошадь для прогулок.
Она пожала плечами:
- Пожалуй. Я как-то не подумала. Я с семнадцати лет не каталась.
- В таком случае нам лучше прекратить, а то вечером ты не сможешь сидеть.
Направив свою лошадь к воротам, она стрельнула в него взглядом:
- Можешь считать меня циником, но я подозреваю, что мне не придется сидеть, так что ты зря беспокоишься.
- Циник! У меня и в мыслях не было секса!
- Правда? Странно. А у меня из головы не выходит! - Засмеявшись, она ударила животное пятками и ускакала легким галопом.
- Прекрасно, да? - спросил Пэриш, когда она остановила лошадь и, не слезая, оглядывалась вокруг.
Джина ответила шепотом: в этом покое громкий голос был бы подобен визгливой брани в храме:
- Очень...
Кроны величественных деревьев отбрасывали глубокую тень по берегам ручья, такого чистого, что можно было считать гальку на дне. Кое-где солнечные лучи, отражаясь от гладкой поверхности, создавали непроницаемую для глаза завесу яркого света. Пустив лошадь еще на несколько шагов, она поднялась на стременах и коснулась листвы.
- Что это за дерево? - спросила Джина. Мягко касаясь ее пальцев, листья словно пытались удержать ее на этой прекрасной сцене.
- Кулиба. Но не стоит хвататься за всякие листья, они могут преподнести неприятные сюрпризы.
Она повернулась в седле:
- Какие, например?
Пэриш спешился и подошел к ней, чтобы помочь сойти.
- Листья паркинсонии похожи на листья кулибы, растущей вдоль рек и ручьев, но на них - крошечные крючочки.
Она отдала ему поводья и стала смотреть, как он привязывает лошадей к дереву. Взяв за руку, Пэриш повел ее вдоль кромки воды.
- Езда верхом, особенно сквозь колючие кусты паркинсонии, - продолжал он, - может оказаться весьма кровавым экспериментом. А мимоза еще более колючая, чем паркинсония.
- Почему? - спросила она, не так интересуясь ботаникой, как желая слышать его голос.
- У этого кустарника длинные острые шиL пы. Блю вернулся с ревизии изрядно ими поцарапанный.
- А что случилось?
- Было темно, мы заработались, отделяя телят от небольшого стада, Блю работал лицом лагеря и...
- Лицом лагеря? - повторила она, остановившись как вкопанная. - Пэриш, я не понимаю, что это значит. Ты мог бы запомнить, что имеешь дело с городской щеголихой?
Он ухмыльнулся, поднял пальцем ее подбородок и быстро поцеловал в губы.
- Зато теперь ты понимаешь, что чувствует здешний дикарь, когда ты переходишь на свой компьютерный жаргон.
Она щелкнула его по шляпе:
- Здешний дикарь! Не дурачь меня, Пэриш Данфорд! Я видела счета Данфорд-Даунса.
- Это заслуга моего деда. Честь за успехи Даунса принадлежит ему.
- Но ты продолжаешь это дело после его смерти. И масштабы возросли, и прибыль.
Он пожал плечами:
- Мне везло, но это не гарантия на будущее. Длительный успех в этом бизнесе в равной степени зависит и от благоприятного климата, и от деловых качеств... Даже, пожалуй, от погоды больше. Пара лет засухи, и падежи скота неминуемы, и тогда мы можем остаться без штанов. Мой дед обычно говорил, что скотовод ежегодно играет в азартную игру с Богом.
- Но если будущее Данфорд-Даунса так... ну, скажем, неопределенно, почему ты купил Мелагру? Зачем двойной риск?
- Потому что Дауне - мечта моего деда, а я хочу свою собственную.
- И ты ничего больше в жизни не хочешь, как только выращивать скот?
- Ничего.
Пэриш Данфорд ответил, нимало не колеблясь. Как и у нее, у него были свои планы на эту жизнь, и места компромиссу в них не придусматривалось. Довольно разумно Почему же она почувствовала себя такой несчастной.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сердце Джины отчаянно билось при виде того, как лоснящийся черный жеребец норовил сбросить всадника со своей спины. Ей хотелось зажмуриться от страха за Пэриша, когда животное без устали то поддавало задом, то взвивалось на дыбы, но она все-таки не закрывала глаз, чтобы не пропустить ни единой секунды поединка между человеком и великолепным животным.
В воздухе носилось плотное облако пыли, поднятой копытами строптивого жеребца, и ей пришлось дважды поспешно вскакивать на забор, увертываясь от его выпадов. Каждый раз в Джине поднимался страх за человека, который вчера вечером был невероятно нежным возлюбленным. И чем больше она смотрела на него, тем больше хотела, чтобы всего этого не было вовсе, чтобы эта история отошла в область предания...
Последние два дня они провели в Мелагре, в то время как остальные рингеры отправились на четыре дня в Клонкарри, а Расти и Линн забрали детей с собой к друзьям в Маунт-Айзу. Послезавтра рано утром все они приедут обратно, и Мелагра вернется к работе. Джина улыбнулась, снова вспомнив, как они с Пэришем просидели два дня за компьютером, играя в военные игры. Естественно, с ее мастерством и опытом, она каждый раз побеждала, но Пэриш умел проигрывать и был очень щедр, когда дело дошло до поздравительных поцелуев победителю.
Она вздохнула. Что-то говорило ей, что, когда она уедет отсюда, компьютерные игры перестанут быть для нее терапией.
Два дня. У них с Пэришем оставалось только два дня.
Волнение во дворе уже улеглось, и Пэриш, не спешиваясь, вываживал коня. В ней поднялась волна гордости за него. Жеребец отнюдь еще не был укрощен, он то и дело взбрыкивал, но красивый наездник явно уже овладел ситуацией.
И чертовски хорошо сознавал это! Так подумала Джина и усмехнулась, когда Пэриш послал ей самодовольную улыбку.
- Теперь можешь сойти, - поддразнила она.
Он тряхнул головой:
- Еще пять минут. Ведь на нем только во второй раз и седло, и я. Впервые это было перед ревизией. Я хочу дать ему чуть подольше походить под седлом.
- Ладно. А не опасно мне наблюдать, сидя на заборе?
- Лучше не надо. Вдруг ему опять взбредет в голову рассердиться?
И Джина осталась стоять на нижней перекладине, положив руки на верхнюю и подперев одной рукой подбородок. Слыша, как Пэриш мягко подбадривает молодого коня, она снова и снова удивлялась множеству контрастов в этом человеке. Когда стало ясно, что он удовлетворен тем, как справился со строптивым жеребцом, и что ей не придется вызывать по радио "скорую помощь" по поводу сломанной ноги или чего-нибудь похуже - а об этом она неоднократно подумывала в последние сорок минут, - Джина отправилась в дом приготовить еду.
Она делала салат, когда открылась дверь и вошел Пэриш. И остановился.
Сквозь ее распущенные по плечам волосы просвечивало льющееся через окно солнце, и они сияли, словно занавес из блестящего шелка. На ней была одна из его дешевых рубашек. Рукава закатаны до локтей, подол навыпуск. Под рубашкой черные леггинсы, ноги босы.
Ничего особенного ни в ее виде, ни в ее движениях не было, но душа его ушла в пятки, и он понял, что умрет у ног этой женщины.
Она вздрогнула, когда до нее донесся стон, вырвавшийся из самого его сердца:
- Прости, любимая. - Он позволил двери позади него захлопнуться. - Я не хотел тебя напугать.
- Ты не напугал. - И поправилась: - Ну, может, немножко.
Отбросив волосы за плечи, она благословила его улыбкой, сразу заставившей его сойти с протоптанной к холодильнику дорожки и поцеловать ее. Эта женщина попирает привычки всей его жизни. Радость, которую она в нем вызывала, охватывала все его существо. Осязать ее, видеть, как она двигается рядом!
Долго-долго он лихорадочно пил с ее губ, надеясь получить достаточно сладости, чтобы продержаться, пока не примет душ и не успокоится.
Наконец Пэриш оторвался от нее и хотел было совсем отстраниться, но Джина вдруг напряглась, ее руки обвились вокруг его талии, она покрыла поцелуями его лицо, потом уткнулась в ямочку на шее. От него пахло лошадью и кожей, она ощущала вкус пыли и пота и глубоко вдыхала эти запахи, гордясь ими как свидетельством его трудной работы и истинной мужественности. Рубашка на его спине была влажная, и она сжала ее пальцами, бросая вызов рукам на своих плечах, пробующим отодвинуть ее.
- Любимая, я разгорячен и весь в поту, - бормотал он ей куда-то в волосы, потом испустил глубокий, громкий вздох. - Ты пахнешь так чертовски хорошо... - Он застонал. - Дай мне принять душ.
Она покачала головой и склонила ее так, чтобы видеть его лицо. При этом движении ее губы коснулись его груди, и плоть его пробудилась немедленно, что сразу ощутил ее ныне столь уязвимый живот - в нем вспыхнули раскаленные искры.
- Не ходи никуда, Пэриш. Хочу, чтоб ты любил так. - Ее глаза, горевшие жестокой, горячей жаждой, столь знакомой Пэришу, отражали и его собственную страсть. - Здесь, - продолжала она медленно и хрипло, а в это время ее пальцы трудились над пуговицами его рубашки. - Сейчас. И без... - она подчеркнула слово самоуверенной улыбкой, а ее ловкие пальчики были уже на его поясе, - всяких благородных жертв с твоей стороны.
Поскольку Пэриш не мог ей отказать, Джина получила все, чего добивалась. На Пэрише все еще были джинсы, когда он рухнул на ближайший стул и притянул ее за уже расстегнутую рубашку к себе на колени.
В стремительном натиске страсти слов не было. Джина только мельком удивилась, как яростно ее дыхание соревнуется с биением сердца. Действительность, слитая с фантазией, нетерпением и желанием, вызвала такой взрыв страсти и эмоций, что овладела не только ее телом, но и рассудком. В момент, когда их тела слились, она снова почувствовала то ошеломляющее головокружение, которое мог вызвать в ней только этот единственный в мире человек.
Она уперлась ладонями в его плечи в слабой попытке устоять против пьянящих ощущений, когда Пэриш одной рукой медленно провел по ее животу, чтобы теснее прижать к себе ее левое бедро, а другой начал нежно ласкать ее грудь. Тихий стон сказал ей, что сотрясавшее ее тело нетерпение передалось и ему. Или это стонала она, поглощая его? Это было бурное и мощное слияние. Она открыла глаза и встретилась с его взглядом, и у нее перехватило дыхание от той благоговейной нежности, что сияла в синих глубинах. Сознание, что эта нежность принадлежит ей, опалило душу.
Он качнул ее, и она откинула голову, мурлыкая от удовольствия, но он вдруг застыл, и она нахмурилась в замешательстве.
- Без всяких благородных жертв с твоей стороны, помнишь?
Жажда затеняла его глаза, но на губах появилась широкая соблазнительная улыбка.
- Вперед, любимая, в галоп.
Джина неловко отклонилась назад, что отозвалось в теле Пэриша очередным взрывом, потом выгнулась, протянула руку и подхватила с пола брошенную шляпу Пэриша. Бесстыдно улыбнувшись, она водрузила ее себе на голову и, вернувшись на прежнее место, опять прижалась к нему.
- Я - в седле и готова к родео, ковбой...
- Ну, давай, соня, вставай!
Джина приподнялась с постели от неожиданного запаха, но все-таки так и не поняла, что нарушило ее сон.
- Отстань, - пробормотала она, натягивая покрывало повыше. - Еще слишком темно для шести часов.
- Поразительно! - воскликнул Пэриш, ставя кружку с кофе. - Ты даже глаз не открыла", а говоришь, что темно. - То, что она пробормотала в ответ, было и непонятно, и непечатно. - Я принес кофе, - продолжал подлизываться он, сидя на краешке матраса.
- Я хочу спать.
- Давай, давай, - шептал он, покрывая легкими поцелуями ее лицо. Половина шестого - не так уж плохо. Шесть наступит раньше, чем ты это поймешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17