Подкинуть в костерок сомнений гадкую фотографию и готово, помолвка разорвана! Но зачем, зачем все это Серафиме Львовне?
Зоя с трудом перевела дух после ухода следователя. Мучительная тяжесть и светлая радость от одних и тех же воспоминаний обрушились на нее. Она понимала, что отныне долгие годы её жизнь будет сосредоточена на прошлом. И переживание этого прошлого заново станет значительной частью её бытия. Как же сладко было снова вернуться в ту маленькую гостиницу, где они впервые оказались совершенно вдвоем! И никого, никого более не существовало для них. По крайней мере, в первые несколько дней. Ни родителей Пети, ни брата Зои. Они на мгновение осиротели, но совершенно не чувствовали себя несчастными.
Любовь во всех её гранях захватила юные тела и души. Вспоминая эти дни, Зоя даже зажмурилась от удовольствия.
– Что ж, коли они обвенчаны, что им остается делать? Неужто и впрямь пытаться разрушить этот союз? – Викентий Илларионович старался говорить спокойно и держаться с достоинством. Он обвел взглядом присутствующих. Весь вид жены и Аристова выражал подавленность и горечь. Один Лавр глядел героем, словно он и впрямь совершил благое дело. – Полагаю, что нам с Серафимой Львовной остается только предложить нашим новобрачным вернуться в свой дом, то есть в наш теперь общий дом. Вы не против, Егор Федорович?
Аристов только махнул рукой в величайшей досаде, чем чрезвычайно расстроил Зою, которая все же очень рассчитывала, что брат тотчас же простит её и порадуется её счастью. На то же надеялся и Петя, будучи уверенным в том, что исступленная любовь его матери и глубокое внутреннее благородство отца в конечном итоге приведут к всеобщему примирению и радости. Их ожидало разочарование. Соболевы и Аристов смирились с тайным венчанием, признали его как неизбежность, но не приняли душой, сердцем.
Серафима Львовна и сама была не рада своим злым мыслям. Давно ли она любовалась девушкой и готовилась назвать ее любимой доченькой? Просто Серна сама боялась признаться в том, что, укоряя в непорядочности Зою, она клеймила себя. Замечая её смелость и решительность, отчаянно страдала, что ей не хватило в жизни именно душевных сил бороться за себя и свое счастье. Ни в юности, когда её, словно овцу на веревочке, повели под венец с нелюбимым женихом. Ни теперь, когда любовь явилась к ней, как чудесная сказка, а она вынуждена отказаться от неё. Просто и честно рассказать все мужу и сыну, заявить о своем праве быть счастливой. Не для них, а для себя. Ах, Зоя, в чем ты виновата? Зачем, зачем ты родилась сестрой Егора Федоровича!
После утомительных бесед с дамами Сердюков решил, что настал момент поговорить и с отцом семейства. Хотя опять он чувствовал себя жестокосердным злодеем, ведь несчастный отец даже не смог подняться с постели, чтобы проводить в последний путь единственное дитя! Поначалу следователь хотел испросить дозволения хозяйки дома, но вдруг отчего-то передумал и просто послал свою визитную карточку через старого камердинера. Дверь почти сразу отворилась и слуга, почтительно поклонившись, пригласил войти.
В просторной и светлой комнате Викентия Илларионовича витал запах какого-то лекарства, отчего угрызения совести полицейского усилились. Соболев, по причине визита непрошеного гостя, поднялся с постели и расположился в покойном кресле.
– Ох, батюшка, батюшка! – камердинер засуетился, стараясь поудобней устроить хозяина, укутать его колени шерстяным пледом. – Не прикажете ли чайку?
– Пожалуй, – последовал вялый ответ. – Ведь господин следователь не откажется в такой промозглый день выпить горячего чаю, или, быть может, прикажете добавить чего-нибудь покрепче?
– Благодарствуйте, – учтиво ответил Сердюков, слегка наклонив голову.
Когда он так говорил, то становился похож на большую белую птицу с огромным клювом. Его светлые волосы, белесые брови, почти бесцветные глаза и длинный тонкий нос были виной того, что в жизни Сердюкова не было места радости и романтическим приключениям. Всякий взгляд, брошенный в зеркало, жестоко напоминал обладателю сиих сокровищ, что он ужасно некрасив, совершенно непривлекателен. И посему нечего надеяться, что судьба рано или поздно вспомнит о нем и преподнесет жизнерадостный дар. Пусть самую малость. Нет, нельзя клеймить судьбу и возводить напраслину! А цепкий ум, а острый взгляд, а великолепная память? Разве это не подарки Создателя? Да…
– Я не буду спрашивать вас, господин следователь, зачем вы пришли ко мне. Я уже знаю о всех ваших беседах в моем доме, – Соболев поплотнее запахнулся в халат. Он был бледен, и кажется, его слегка знобило.
– Сударь, примите еще раз мои соболезнования по поводу вашей ужасной утраты. Прошу также простить меня, что вынужден нарушить ваш покой. Но долг требует, чтобы я неотлагательно проводил следствие. И чем раньше я это сделаю, тем больше у нас шансов найти преступника.
Соболев кивнул и потянул на себя часть пледа.
– Вы уже подозреваете кого-то, у вас есть версия?
– Увы, пока мне нечего вам сказать. Следствие только в самом начале пути. Однако я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы соблаговолили ответить на несколько моих вопросов.
– Извольте.
– Из бесед с членами вашей семьи я понял, что мне необходимо увидеться еще с одним человеком, неким господином Северовым. Однако я не нахожу его среди живущих в доме, и как я уже узнавал у вашей прислуги, нет его теперь и на вашей даче, где он проживал постоянно в последнее время. Вы не подскажете мне, где его искать?
– Да, действительно, господин Северов жил у нас некоторое время. После женитьбы Пети в квартире стало совсем тесно, и я предложил ему перебраться на дачу. Там ему привольно с его занятиями. Да и дом под присмотром круглый год, удобно, знаете ли. К тому же я старался помочь Северову вернуться в медицину или, на худой конец, сделаться аптекарем. С его-то знаниями! Но он был категорически против. Странный, знаете ли, человек, со своими представлениями о чести и достоинстве личности. Хотя на первый взгляд и не подумаешь, глядя на него. Оборванец и оборванец, коих на Руси пруд пруди. А тут еще из Египта его привез! Но я ему благодарен. Он нашел в пустыне мою жену и господина Аристова, когда мы уже в мыслях их похоронили. Выходил их обоих, поставил на ноги, вернул к жизни. Я же вырвал его из той дикости, в которую он себя добровольно погрузил, вывез из Египта, справил ему документы. Словом, я предоставил ему возможность вернуться к жизни респектабельного и образованного человека, коим он несомненно когда-то являлся. Но бредовые романтические идеи совершенно преобразовали его внутренний мир и поглотили полностью. Мне ничего не оставалось, как попытаться предложить ему найти место, которое устраивало его нынешнюю сущность, его неуемное желание перемен и приключений. И такое место не сразу, но нашлось. Он отправился на юг России. Одно пароходное общество наняло его корабельным доктором. Так что он снова в путешествии, и в то же время при своем деле.
– А что это, если позволите спросить, за общество? – осведомился Сердюков.
– Простите, но я не помню, – слабо улыбнулся профессор. – После перенесенных потрясений моя память меня подводит. Не помню я названия, и адреса у меня нет. Да и к чему мне? Мы расстались окончательно. Уплыл, и бог с ним!
– Да, да, разумеется, – покивал головой следователь, слегка удивленный таким приступом беспамятства человека, который часами читал лекции по древней истории студентам, не заглядывая в записи.
– Господин профессор, я принужден еще просить вас об одной любезности. Можно взглянуть на вашу дачу, ведь именно там заболел Петр Викентьевич?
– Я распоряжусь, вас проводят, – глухо ответил Соболев. – Я сам, как вы понимаете, не в состоянии сопровождать вас.
– Не извольте беспокоиться, разве что записочку тамошней прислуге, чтоб впустили. Я и без сопровождения обойдусь, чай не в пустыне.
Сердюков мысленно крякнул. Эка, брякнул неудачно, неловко вышло. Он вовсе не хотел обидеть профессора. Ах, как некрасиво, неделикатно, не стоило так говорить!
Викентий Илларионович поднял голову и посмотрел на собеседника долгим тяжелым взглядом. Что, мол, возьмешь, с этих бестактных полицейских!
Сердюков, наконец, покинул квартиру профессора. Что ж, может быть, преступник – загадочный Северов? Неизвестная столичным медицинским светилам болезнь, стремительное исчезновение, странные порошки и мази. И разве сам Соболев не чувствует подозрительности своего постояльца, странности и сомнительности событий?
Уже выходя из парадной, полицейский невзначай спросил швейцара:
– Запамятовал я, барин здешний, профессор Соболев, что на третьем этаже живет, сказал мне, да я забыл, письмо он отправлял не так давно, то ли в Одессу, то ли в Ростов?
– В Одессу, Одессу, ваше высокоблагородие.
– Точно помнишь?
– Как можно-с! Сам на почту носил! Тут недалеко, за вторым переулочком и направо.
– И адрес помнишь? – хитро сощурился Сердюков.

Глава двадцать седьмая

Неожиданная свадьба сына поставила супругов Соболевых в тупик. Не так каждый из них представлял себе это знаменательное семейное событие. Пришлось плести околесицу знакомым о романтическом приключении юных влюбленных, эдакой блажи, которая, разумеется, была известна родственникам. После водворения новобрачных в родительский дом состоялся свадебный обед, с подарками и гостями, все как полагается, чтобы, упаси бог, не пошло разговоров и пересудов о недостойном поведении сына известного профессора.
А потом наступили будни, которые часто столь унылы и безрадостны, что самая горячая любовь выветривается из юной головы. Зоя, хоть и была молода, но внутреннее чутье подсказывало ей, что нельзя быстро сдаваться на волю семейных неурядиц. Недовольство и косые взгляды свекрови, тяжелый деспотичный нрав свекра, беспомощность супруга, нет, это не те препоны, которые она не может преодолеть во имя своего счастья. Она будет послушна, нежна и добра с родителями. Для мужа пылкая, страстная, но в то же время последовательная и прямая, если нужно чего-то добиваться. Ну и что с того, что Петя так зависим от воли родителей! Это пройдет, просто он еще очень молод. Да и жизнь его складывалась так хорошо, что не нужно было заботиться о хлебе насущном или искать смысл жизни и строить её по-особому, как это сделал брат. Нет, она будет счастлива во что бы то ни стало! Ведь Петенька её так хорош, так нежен, так добр и заботлив, что даже невозможно выразить словами.
Но всякий раз, когда Зоя выпархивала из своей опочивальни, кружась, подпрыгивая, напевая, и наталкивалась на свекровь, ей казалось, что в этот миг, она получала удар в грудь, её обливало ледяной водой. Как ни старалась бедная невестка, какой смирной и покорной ни была, ничего не менялось. И невольно сознание возвращалось к крамольной мысли о том, что вовсе не в Зое и дело-то! Она по-прежнему пыталась, хотя и безуспешно, сложить свои разрозненные наблюдения в единое целое. Но червь тяжелых подозрений уже начал свою работу.
К тому же Зою чрезвычайно удручало то обстоятельство, что после её замужества брат почти перестал бывать у Соболевых. Она относила это на счет его недовольства тайным венчанием. Но всякий раз, когда она навещала его в прежней квартире, то находила его доброжелательным и любящим, совершенно как прежде. Мысль о том, что недовольство брата может распространяться на бесценного Петеньку, она просто гнала. Потому что сразу и без обиняков рассказала Егору о том, что именно она придумала план побега и венчания, в тот день, когда она демонстрировала «голую правду». Что именно она, Зоя, писала Лавру и просила помочь. Пете оставалось только подчиниться и принять все эти события как подарок судьбы.
Аристову было и больно и забавно слушать откровения сестры. Конечно, она поступила дурно, вызывающе. Но ведь и он сам готов был в любой миг совершить самый неистовый, безрассудный поступок, только бы получить любовь Серны. Нет, он уже остыл и не осуждал сестру. О другом были его думы. Как теперь жить? Как смотреть в глаза Соболеву и новому родственнику, мужу сестры, пропади они пропадом! Егор не принадлежал к породе ловких интриганов, которые заводят интрижки и романчики, пользуясь слепотой и наивностью мужей – своих друзей и родственников. Нет, Аристову все это было глубоко противно. Он редко обращался с молитвой к Богу, и если и просил Господа теперь, то только об одном – избавить его от недоступной любви. Забвения, забвения требовала исстрадавшаяся душа. Любимая женщина была рядом, руку протяни. Но и так далеко, что никогда, ни за что не приблизишься!
Что же делать? Сидеть в сторонке и терпеливо ждать, пока пройдут еще годы, и Создатель, наконец, призовет к себе старого мужа и освободит Серну от цепей опостылевшего брака? Это сродни тому, что голодному смотреть, как сытый доедает пышный обед. Надобно бежать, куда глаза глядят. Но куда же, куда?
Может снова туда же, в шуршащий песок, под знойное солнце?
А, брат, надеешься, что Альхор снова примет тебя и явит свои чудеса во второй раз? Но на то и чудеса, что они не повторяются дважды одному и тому же избраннику. Тогда что же было там, в доме Соболева? Разве не знамение Альхора? Полно, то бред, горячечный бред неутоленной страсти.
Но мысли о побеге, а именно так он называл свое грядущее путешествие, все чаще и чаще приходили ему в голову. Так куда же? Может и впрямь, опять в знойные пески? Одному, или позвать с собой этого безумца Северова? Да, они оба теперь безумны, заражены одним ядом – неистребимым желанием еще раз приблизиться к великой тайне Альхора.
Тем временем растаял снег, зазеленела трава и весна вступила в свои права. Потеплело и в доме Соболевых. Профессор и его жена как будто примирились с Зоей и, казалось, что прежняя приязнь снова потихоньку распускается, как нежные почки на деревьях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37