Качество супер, рекомендую!
Её мутило и, в конце концов, стошнило.
Аристов освежевал верблюда, разрезал мясо, и те куски, которые могли быть пригодны для еды, стал укладывать в мешок. И в этот момент они услышали хрип и рычание. Обернувшись, они увидели, как от бархана медленно и по-хозяйски приближается Белая львица. Львица шла спокойно, она не боялась. Её короткие уши прижимались к голове, что не предвещало ничего хорошего. Она открывала кроваво-красную пасть и издавала рык, говорящий о том, что это её добыча. И они сами – тоже!
Аристов вскинул ружье.
– Стреляйте! – едва пролепетала Серафима Львовна.
– Молчите! – прошептал Егор. – И медленно стал вытаскивать из мешка лучшие куски. Потом осторожно положил их на пути львицы, взял спутницу за руку, и они стали тихонько отодвигаться в сторону от развороченной туши.
– Прошу тебя, оставь нас! Вот, возьми, возьми лучшее, что есть у нас!
Зверь остановился и пристально смотрел на людей. От этого немигающего взгляда холодело все внутри.
– Не сморите ей в глаза! – Егор дернул женщину за рукав, и обращаясь к львице продолжил:
– Ты прекрасна! Мы преклоняемся перед тобой! Прими наше подношение и оставь нас!
Львица медленно подошла к оставленным кускам, обнюхала их, укусила раз, другой. Потом отчего-то передумала и снова уставилась на людей, что-то показалось ей подозрительным. Её уши шевелились, хвост сильно бил из стороны в сторону. Наконец интерес к мясу пересилил, и она вцепилась зубами в добычу.
– Медленно, медленно, не показывая спину, отходим, – едва прошептал Аристов.
На негнущихся ногах они отступали по песку, и, отойдя на значительное расстояние, бросились наутек.
Уже находясь под сенью храма, они все тряслись и не могли прийти в себя, понимая, что их убежище призрачно, и зверь, если захочет, легко настигнет их. Одно давало маленькую надежду – львица пока сыта. Верблюда ей хватит надолго. А вот им что делать? Что делать с этими кровавыми кусками? Тоже рвать зубами с урчанием? Аристов предположил, что пока львица занята, можно прогуляться в другую сторону и поискать там колючки, кустики. Быть может, удастся разжечь костер. И правда, им посчастливилось найти немного засохших колючек, которые безжалостно ранили пальцы. Снова приободренные временной удачей, они возвращались к своему призрачному убежищу, и тут Серафима Львовна вскрикнула и судорожно схватила своего спутника за рукав. Прямо перед нею из песка торчала рука, огромная рука, с великолепными длинными пальцами, четко очерченными ногтями, местами сгибов фаланг пальцев. Рука была черная, гладкая, блестящая, и такая выразительная, словно живая.
– Вы испугались? Признаться, я тоже, Аристов – мягко улыбнулся. – Вероятно это громадная статуя из черного базальта. Лежит в песке, и наружу торчит только рука. Вот мы её украсим!
Егор вложил колючку между пальцев статуи. Серна улыбнулась. Какой он милый, заботливый.
С охапкой колючих веток они снова вернулись к своему пристанищу и принялись разводить костер. Кое-как приладили мясо на огонь. Серафима вздохнула. Некстати вспомнилось, что она дома всегда строго-настрого выговаривала повару, чтобы ей никогда, никогда не подавали бифштекс с кровью. Как есть это гадкое мясо, да еще пресное! И тут Аристов с таинственным видом полез в свою сумку и извлек оттуда немного соли.
– Что поделаешь! Привычка бывалого человека! Всегда брать с собой ружье, нож, соль, спички, фонарь. И желательно белый воротничок!
Они рассмеялись и принялись жарить верблюжатину. Вгрызаясь в горячее, жесткое мясо, Серна с удивлением поняла, что ничего вкусней на свете она до сих пор не ела. Когда она сообщила об этом Егору, тот с оптимизмом заметил, что через некоторое время для них станут деликатесом изловленные в пустыне ящерица или жук-скарабей.
Так прошел еще один день в пустыне. Он мог стать последним в их жизни, но видимо звезды на небе еще не расположились таким образом, чтобы завершить земной путь этих людей. И это был первый день, прожитый в Альхоре!
После полудня, спасаясь от зноя, Серна и Егор забились в самый дальний угол храма.
– Вы обратили внимание, что львица необычная? – Аристов улегся на полу и положил ногу на ногу.
– Это вы бывали в Африке и знаете зверей в лицо, и, как я погляжу, можете даже с ними говорить! Нет, я ничего не смыслю во львах!
– В том-то и дело, что это не лев! Я не понял сначала. Но сегодня я её разглядел! Это не лев вовсе! Это какая-то смесь. Похоже одновременно на льва и леопарда или льва и тигра. Не знаю, может я и ошибаюсь, но это странный зверь. Белая шкура и голубые глаза. Вы заметили, что у неё голубые глаза?
– Помилуйте, вы приказали мне не смотреть ей в глаза! Но вы правы, выражение странное. Постойте, я, кажется, поняла! «Сестра Ужаса»! Удивительное сходство, неуловимое, и человечье, и животное!
Аристов от волнения перевернулся на бок.
– Нам надо быть предельно осторожными, вероятно, нас ожидают необъяснимые вещи.
Когда к вечеру жара стала спадать, было решено предпринять вылазку за пределы храма, осмотреться, набрать воды. С величайшей осторожностью, оглядываясь и прислушиваясь, они прошли уже знакомым путем через лес колонн и вышли туда, где струился заветный родник. Следов львицы уже не было, хотя их собственные следы виднелись отчетливо. Набрав воды, путешественники двинулись снова искать колючки для костра и вдруг остановились как вкопанные. Черная рука с расставленными пальцами, что доселе торчала из-под песка, была крепко сжата в кулак, из которого виднелся оставленный Аристовым колючий прутик.
Глава восемнадцатая
Подавленные и растерянные, Серна и Егор вернулись в свое временное жилище. Как осмыслить увиденное? Альхор проявляет себя, но что стоит за этим, что здесь зло, а что добро? Осознание собственного бессилия и парализующий ужас наполнял души. Серафима угрюмо забилась в угол храма и замерла там, ожидая худшего. Егор, бледный и сосредоточенный, в очередной раз осмотрел ружье. Пересчитал патроны, хотя разум подсказывал ему, что ружье вряд ли поможет.
И снова подступили сумерки, забегали таинственные тени, вокруг зашуршало. Легкий писк заставил обоих вздрогнуть, как от удара бича. Он доносился из самой глубины храма, куда они не рискнули залезть по причине густой темноты и завалов.
Аристов решительно поднялся и шагнул в сторону непонятного звука. На всякий случай он бросил вперед увесистый камень, потом еще один. В ответ он услышал грохот, а вслед за этим еще более громкий звенящий звук. Он едва успел отшатнуться, как из глубины вырвалась наверх туча летучих мышей. С писком и шумом они устремились на нарушителей спокойствия. Маленькими острыми коготками мыши вцеплялись в голову, волосы, норовили захватить глаза, нос, уши. Серна и Егор с громкими криками махали руками, отдирали от себя мерзких существ. Когда стая незваных пришельцев наконец отстала от несчастных путешественников, Серафима Львовна упала на каменный пол и разрыдалась от бессилия и ощущения надвигающейся мучительной гибели.
Егор не говорил ей слов утешения, что толку, все фальшь. Смерть неминуема, она только отсрочена. Он просто гладил её по голове, как ребенка, тихонько перебирал пряди волос, которые хоть и были запутаны и полны песка, все равно оставались прекрасными, как и их хозяйка. Подлинная красота не блекнет. Аристов держал в своих руках женщину, о которой мечтал. Но не мог позволить себе ни единого недвусмысленного движения, ни единого порыва, который мог бы показаться ей оскорбительным. Чувствуя, как из глубин поднимается непреодолимое желание, он мягко отстранился и поднялся на ноги. Серна с тревогой воззрилась на него.
– Я тут подумал, что явление летучих мышей есть, несомненно, положительный знак.
– Конечно, – она понурилась. – Если бы они вырвали все мои волосы, мне не надо было бы думать, как их привести в порядок.
– Если есть мыши, – продолжал Егор, заглядывая в темнеющий завал, – и, значит, там находится, прошу прощения, и их помет. А засохший помет мы можем использовать вместо дров.
Серна застонала от приступа отчаяния и омерзения. Аристов решительно устремился в темноту, какое-то время там возился, шуршал, чертыхался. И вскоре появился, волоча кучу засохшего мышиного помета.
– Вот и славно, теперь у нас будет костер поживее прежнего!
Но Серафима не разделяла его показного оптимизма. Она сидела с опущенными плечами, руки безвольно лежали на коленях, а волосы, беспорядочной кучей свисали вдоль лица. Егор тщательно отряхнул руки, приблизился, присел рядом и стал перебирать пряди. Одну за другой, пытаясь их хоть как-то распутать и привести в порядок. Эти ласковые заботливые движения немного успокоили Серафиму Львовну. Она устыдилась своей слабости.
– Простите меня, Егор Федорович! Я постараюсь взять себя в руки, – она тяжело вздохнула. Что значит взять себя в руки? Примириться с неминуемой гибелью, покориться неведомой злой силе? – Мне бы не хотелось быть вам обузой.
– Как вы можете так говорить! Вы мне не обуза, вы… – он на секунду замолчал. – Вы моя муза! Вот, даже в первый раз в жизни удалось что-то срифмовать. Так я сделаюсь поэтом, первым поэтом Альхора!
«И последним», – добавил он про себя.
Серна улыбнулась. Эта улыбка, сверкнувшая сквозь слезы, необычайно преобразила её лицо. Вернее, именно в это мгновение, она вдруг поняла, что происходит с ней, в её душе. Страх и ужас куда-то ушли, вместо них неудержимым потоком вливалась теплота. Зачем она тут, зачем судьба бросила её в водоворот испытаний? Только за одним, чтобы оторваться от прежней обыденности, подняться над самой собой, чтобы почти уже высохшая без подлинного чувства душа ожила. Может, их жизнь уже отмерена по капле, и сколько еще их осталось, этих живительных капель? Ровно наполовину фляги? Так что же, ей так и уйти в небытие, не узнав, что есть подлинная любовь, подлинная страсть?
Серна резко обернулась к Аристову, он невольно больно дернул её за волосы, которые по-прежнему перебирал пальцами. Но она не почувствовала этой боли, она боялась иной боли, боли от потери того, чем её одарил Альхор!
– Я люблю вас, Егор Федорович, – спокойным и ясным голосом произнесла Серафима Львовна.
– Я знаю. Но не могу позволить себе оказаться непорядочным человеком и воспользоваться ситуацией, – тихим и решительным голосом ответил Егор.
Несколько мгновений они сидели молча, глядя друг на друга: она – с нарастающим разочарованием и мольбой, он – с бешеной борьбой внутри.
– Господи! Нет, я не могу больше обманывать тебя и себя! – Егор бросился к ней и обнял её целиком. – Я не могу сопротивляться своей любви! Боже, как я люблю тебя! Больше жизни!
Он обхватил её прекрасное лицо ладонями и покрыл безумными поцелуями. Плотину внутреннего сопротивления прорвало. Они упали на пол и предались своим чувствам, своей страсти, своей наконец-то обретенной любви. И больше не было страха, не было мыслей. Разум временно угас. Были только ласки, только ощущения тела, исстрадавшегося без любимого существа. Не существовало больше чопорной госпожи Соболевой, жены почтенного профессора и матери взрослого юноши, улетучился благопристойный Аристов, человек чести и благородства. Явились миру мужчина и женщина, которые истово любили друг друга. И эта истовость исходила из самых глубин существа, от ощущения взаимной предназначенности. Прежняя жизнь оказалась только длинной и скучной прелюдией для этой ошеломляющей вспышки. Серафима только на мгновение подивилась тому, что она, будучи более двадцати лет замужем, знает об искусстве любви и чувственном наслаждении не больше наивной гимназистки. Но это удивление стремительно сменилось всепоглощающей радостью от обретения нового знания. И от понимания того, что её возраст, страшно вспомнить, ведь между ними десять лет разницы, её возраст не помеха для того, чтобы наверстать упущенное.
Эка невидаль, скажет скептически настроенный читатель. Знаем, знаем, как на самом деле это называется. Разврат, измена, похоть, гадость, одним словом. И не важно, где сие произойдет. Хоть в пустыне, хоть в темном чулане или в грязных меблированных комнатах. Но вас нет здесь, злые ядовитые языки, поборники ханжеской добродетели, тайные завистники чужому счастью! Есть только бледный свет луны, есть величественные колонны, стоящие в дозоре и стерегущие любовников. Есть ветер пустыни, поющий гимн великому всепоглощающему счастью.
Что ж, Альхор, оказывается, не просто так явился им…
Серна и Егор не разомкнули объятий даже тогда, когда силы покинули их. Их губы вновь искали поцелуя, дыхание слилось, сердца бились, как одно. Крепко обнявшись, они замерли на полу храма. Они слушали только свои сердца, только шепот друг друга, и потому не слышали, как, осторожно ступая, под полуразрушенные своды вошла Белая львица. Она бесшумно приблизилась и уселась неподалеку, обвив себя длинным упругим хвостом. Её странные голубовато-зеленые глаза мерцали в темноте. Теплые волны человеческой чувственности будоражили её нервные ноздри. В зыбком свете луны казалось, что зверь улыбается. Или она просто зевнула? Зевнула и лениво растянулась вдоль тела Егора, почти касаясь его.
Солнце пробудило любовников и заставило вернуться из заоблачных далей. Но теперь тяготы пустынного быта уже не казались такими нестерпимыми, страх уже не выплескивался наружу, его упорно вытесняла радость, какое-то безудержное счастье. Сумасшедшее счастье обреченных.
– Ты мне снился всю ночь, – она потянулась и нежно поцеловала возлюбленного.
– Мне стыдно говорить вам, мадам, но вы мне не снились! – он засмеялся и обнял её.
– Вот как? – она изобразила обиду. – Что же тогда?
– Даже сны Альхор посылает необычные. Мне снилась Белая львица. Будто она была тут, рядом. И она была моей возлюбленной!
–
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Аристов освежевал верблюда, разрезал мясо, и те куски, которые могли быть пригодны для еды, стал укладывать в мешок. И в этот момент они услышали хрип и рычание. Обернувшись, они увидели, как от бархана медленно и по-хозяйски приближается Белая львица. Львица шла спокойно, она не боялась. Её короткие уши прижимались к голове, что не предвещало ничего хорошего. Она открывала кроваво-красную пасть и издавала рык, говорящий о том, что это её добыча. И они сами – тоже!
Аристов вскинул ружье.
– Стреляйте! – едва пролепетала Серафима Львовна.
– Молчите! – прошептал Егор. – И медленно стал вытаскивать из мешка лучшие куски. Потом осторожно положил их на пути львицы, взял спутницу за руку, и они стали тихонько отодвигаться в сторону от развороченной туши.
– Прошу тебя, оставь нас! Вот, возьми, возьми лучшее, что есть у нас!
Зверь остановился и пристально смотрел на людей. От этого немигающего взгляда холодело все внутри.
– Не сморите ей в глаза! – Егор дернул женщину за рукав, и обращаясь к львице продолжил:
– Ты прекрасна! Мы преклоняемся перед тобой! Прими наше подношение и оставь нас!
Львица медленно подошла к оставленным кускам, обнюхала их, укусила раз, другой. Потом отчего-то передумала и снова уставилась на людей, что-то показалось ей подозрительным. Её уши шевелились, хвост сильно бил из стороны в сторону. Наконец интерес к мясу пересилил, и она вцепилась зубами в добычу.
– Медленно, медленно, не показывая спину, отходим, – едва прошептал Аристов.
На негнущихся ногах они отступали по песку, и, отойдя на значительное расстояние, бросились наутек.
Уже находясь под сенью храма, они все тряслись и не могли прийти в себя, понимая, что их убежище призрачно, и зверь, если захочет, легко настигнет их. Одно давало маленькую надежду – львица пока сыта. Верблюда ей хватит надолго. А вот им что делать? Что делать с этими кровавыми кусками? Тоже рвать зубами с урчанием? Аристов предположил, что пока львица занята, можно прогуляться в другую сторону и поискать там колючки, кустики. Быть может, удастся разжечь костер. И правда, им посчастливилось найти немного засохших колючек, которые безжалостно ранили пальцы. Снова приободренные временной удачей, они возвращались к своему призрачному убежищу, и тут Серафима Львовна вскрикнула и судорожно схватила своего спутника за рукав. Прямо перед нею из песка торчала рука, огромная рука, с великолепными длинными пальцами, четко очерченными ногтями, местами сгибов фаланг пальцев. Рука была черная, гладкая, блестящая, и такая выразительная, словно живая.
– Вы испугались? Признаться, я тоже, Аристов – мягко улыбнулся. – Вероятно это громадная статуя из черного базальта. Лежит в песке, и наружу торчит только рука. Вот мы её украсим!
Егор вложил колючку между пальцев статуи. Серна улыбнулась. Какой он милый, заботливый.
С охапкой колючих веток они снова вернулись к своему пристанищу и принялись разводить костер. Кое-как приладили мясо на огонь. Серафима вздохнула. Некстати вспомнилось, что она дома всегда строго-настрого выговаривала повару, чтобы ей никогда, никогда не подавали бифштекс с кровью. Как есть это гадкое мясо, да еще пресное! И тут Аристов с таинственным видом полез в свою сумку и извлек оттуда немного соли.
– Что поделаешь! Привычка бывалого человека! Всегда брать с собой ружье, нож, соль, спички, фонарь. И желательно белый воротничок!
Они рассмеялись и принялись жарить верблюжатину. Вгрызаясь в горячее, жесткое мясо, Серна с удивлением поняла, что ничего вкусней на свете она до сих пор не ела. Когда она сообщила об этом Егору, тот с оптимизмом заметил, что через некоторое время для них станут деликатесом изловленные в пустыне ящерица или жук-скарабей.
Так прошел еще один день в пустыне. Он мог стать последним в их жизни, но видимо звезды на небе еще не расположились таким образом, чтобы завершить земной путь этих людей. И это был первый день, прожитый в Альхоре!
После полудня, спасаясь от зноя, Серна и Егор забились в самый дальний угол храма.
– Вы обратили внимание, что львица необычная? – Аристов улегся на полу и положил ногу на ногу.
– Это вы бывали в Африке и знаете зверей в лицо, и, как я погляжу, можете даже с ними говорить! Нет, я ничего не смыслю во львах!
– В том-то и дело, что это не лев! Я не понял сначала. Но сегодня я её разглядел! Это не лев вовсе! Это какая-то смесь. Похоже одновременно на льва и леопарда или льва и тигра. Не знаю, может я и ошибаюсь, но это странный зверь. Белая шкура и голубые глаза. Вы заметили, что у неё голубые глаза?
– Помилуйте, вы приказали мне не смотреть ей в глаза! Но вы правы, выражение странное. Постойте, я, кажется, поняла! «Сестра Ужаса»! Удивительное сходство, неуловимое, и человечье, и животное!
Аристов от волнения перевернулся на бок.
– Нам надо быть предельно осторожными, вероятно, нас ожидают необъяснимые вещи.
Когда к вечеру жара стала спадать, было решено предпринять вылазку за пределы храма, осмотреться, набрать воды. С величайшей осторожностью, оглядываясь и прислушиваясь, они прошли уже знакомым путем через лес колонн и вышли туда, где струился заветный родник. Следов львицы уже не было, хотя их собственные следы виднелись отчетливо. Набрав воды, путешественники двинулись снова искать колючки для костра и вдруг остановились как вкопанные. Черная рука с расставленными пальцами, что доселе торчала из-под песка, была крепко сжата в кулак, из которого виднелся оставленный Аристовым колючий прутик.
Глава восемнадцатая
Подавленные и растерянные, Серна и Егор вернулись в свое временное жилище. Как осмыслить увиденное? Альхор проявляет себя, но что стоит за этим, что здесь зло, а что добро? Осознание собственного бессилия и парализующий ужас наполнял души. Серафима угрюмо забилась в угол храма и замерла там, ожидая худшего. Егор, бледный и сосредоточенный, в очередной раз осмотрел ружье. Пересчитал патроны, хотя разум подсказывал ему, что ружье вряд ли поможет.
И снова подступили сумерки, забегали таинственные тени, вокруг зашуршало. Легкий писк заставил обоих вздрогнуть, как от удара бича. Он доносился из самой глубины храма, куда они не рискнули залезть по причине густой темноты и завалов.
Аристов решительно поднялся и шагнул в сторону непонятного звука. На всякий случай он бросил вперед увесистый камень, потом еще один. В ответ он услышал грохот, а вслед за этим еще более громкий звенящий звук. Он едва успел отшатнуться, как из глубины вырвалась наверх туча летучих мышей. С писком и шумом они устремились на нарушителей спокойствия. Маленькими острыми коготками мыши вцеплялись в голову, волосы, норовили захватить глаза, нос, уши. Серна и Егор с громкими криками махали руками, отдирали от себя мерзких существ. Когда стая незваных пришельцев наконец отстала от несчастных путешественников, Серафима Львовна упала на каменный пол и разрыдалась от бессилия и ощущения надвигающейся мучительной гибели.
Егор не говорил ей слов утешения, что толку, все фальшь. Смерть неминуема, она только отсрочена. Он просто гладил её по голове, как ребенка, тихонько перебирал пряди волос, которые хоть и были запутаны и полны песка, все равно оставались прекрасными, как и их хозяйка. Подлинная красота не блекнет. Аристов держал в своих руках женщину, о которой мечтал. Но не мог позволить себе ни единого недвусмысленного движения, ни единого порыва, который мог бы показаться ей оскорбительным. Чувствуя, как из глубин поднимается непреодолимое желание, он мягко отстранился и поднялся на ноги. Серна с тревогой воззрилась на него.
– Я тут подумал, что явление летучих мышей есть, несомненно, положительный знак.
– Конечно, – она понурилась. – Если бы они вырвали все мои волосы, мне не надо было бы думать, как их привести в порядок.
– Если есть мыши, – продолжал Егор, заглядывая в темнеющий завал, – и, значит, там находится, прошу прощения, и их помет. А засохший помет мы можем использовать вместо дров.
Серна застонала от приступа отчаяния и омерзения. Аристов решительно устремился в темноту, какое-то время там возился, шуршал, чертыхался. И вскоре появился, волоча кучу засохшего мышиного помета.
– Вот и славно, теперь у нас будет костер поживее прежнего!
Но Серафима не разделяла его показного оптимизма. Она сидела с опущенными плечами, руки безвольно лежали на коленях, а волосы, беспорядочной кучей свисали вдоль лица. Егор тщательно отряхнул руки, приблизился, присел рядом и стал перебирать пряди. Одну за другой, пытаясь их хоть как-то распутать и привести в порядок. Эти ласковые заботливые движения немного успокоили Серафиму Львовну. Она устыдилась своей слабости.
– Простите меня, Егор Федорович! Я постараюсь взять себя в руки, – она тяжело вздохнула. Что значит взять себя в руки? Примириться с неминуемой гибелью, покориться неведомой злой силе? – Мне бы не хотелось быть вам обузой.
– Как вы можете так говорить! Вы мне не обуза, вы… – он на секунду замолчал. – Вы моя муза! Вот, даже в первый раз в жизни удалось что-то срифмовать. Так я сделаюсь поэтом, первым поэтом Альхора!
«И последним», – добавил он про себя.
Серна улыбнулась. Эта улыбка, сверкнувшая сквозь слезы, необычайно преобразила её лицо. Вернее, именно в это мгновение, она вдруг поняла, что происходит с ней, в её душе. Страх и ужас куда-то ушли, вместо них неудержимым потоком вливалась теплота. Зачем она тут, зачем судьба бросила её в водоворот испытаний? Только за одним, чтобы оторваться от прежней обыденности, подняться над самой собой, чтобы почти уже высохшая без подлинного чувства душа ожила. Может, их жизнь уже отмерена по капле, и сколько еще их осталось, этих живительных капель? Ровно наполовину фляги? Так что же, ей так и уйти в небытие, не узнав, что есть подлинная любовь, подлинная страсть?
Серна резко обернулась к Аристову, он невольно больно дернул её за волосы, которые по-прежнему перебирал пальцами. Но она не почувствовала этой боли, она боялась иной боли, боли от потери того, чем её одарил Альхор!
– Я люблю вас, Егор Федорович, – спокойным и ясным голосом произнесла Серафима Львовна.
– Я знаю. Но не могу позволить себе оказаться непорядочным человеком и воспользоваться ситуацией, – тихим и решительным голосом ответил Егор.
Несколько мгновений они сидели молча, глядя друг на друга: она – с нарастающим разочарованием и мольбой, он – с бешеной борьбой внутри.
– Господи! Нет, я не могу больше обманывать тебя и себя! – Егор бросился к ней и обнял её целиком. – Я не могу сопротивляться своей любви! Боже, как я люблю тебя! Больше жизни!
Он обхватил её прекрасное лицо ладонями и покрыл безумными поцелуями. Плотину внутреннего сопротивления прорвало. Они упали на пол и предались своим чувствам, своей страсти, своей наконец-то обретенной любви. И больше не было страха, не было мыслей. Разум временно угас. Были только ласки, только ощущения тела, исстрадавшегося без любимого существа. Не существовало больше чопорной госпожи Соболевой, жены почтенного профессора и матери взрослого юноши, улетучился благопристойный Аристов, человек чести и благородства. Явились миру мужчина и женщина, которые истово любили друг друга. И эта истовость исходила из самых глубин существа, от ощущения взаимной предназначенности. Прежняя жизнь оказалась только длинной и скучной прелюдией для этой ошеломляющей вспышки. Серафима только на мгновение подивилась тому, что она, будучи более двадцати лет замужем, знает об искусстве любви и чувственном наслаждении не больше наивной гимназистки. Но это удивление стремительно сменилось всепоглощающей радостью от обретения нового знания. И от понимания того, что её возраст, страшно вспомнить, ведь между ними десять лет разницы, её возраст не помеха для того, чтобы наверстать упущенное.
Эка невидаль, скажет скептически настроенный читатель. Знаем, знаем, как на самом деле это называется. Разврат, измена, похоть, гадость, одним словом. И не важно, где сие произойдет. Хоть в пустыне, хоть в темном чулане или в грязных меблированных комнатах. Но вас нет здесь, злые ядовитые языки, поборники ханжеской добродетели, тайные завистники чужому счастью! Есть только бледный свет луны, есть величественные колонны, стоящие в дозоре и стерегущие любовников. Есть ветер пустыни, поющий гимн великому всепоглощающему счастью.
Что ж, Альхор, оказывается, не просто так явился им…
Серна и Егор не разомкнули объятий даже тогда, когда силы покинули их. Их губы вновь искали поцелуя, дыхание слилось, сердца бились, как одно. Крепко обнявшись, они замерли на полу храма. Они слушали только свои сердца, только шепот друг друга, и потому не слышали, как, осторожно ступая, под полуразрушенные своды вошла Белая львица. Она бесшумно приблизилась и уселась неподалеку, обвив себя длинным упругим хвостом. Её странные голубовато-зеленые глаза мерцали в темноте. Теплые волны человеческой чувственности будоражили её нервные ноздри. В зыбком свете луны казалось, что зверь улыбается. Или она просто зевнула? Зевнула и лениво растянулась вдоль тела Егора, почти касаясь его.
Солнце пробудило любовников и заставило вернуться из заоблачных далей. Но теперь тяготы пустынного быта уже не казались такими нестерпимыми, страх уже не выплескивался наружу, его упорно вытесняла радость, какое-то безудержное счастье. Сумасшедшее счастье обреченных.
– Ты мне снился всю ночь, – она потянулась и нежно поцеловала возлюбленного.
– Мне стыдно говорить вам, мадам, но вы мне не снились! – он засмеялся и обнял её.
– Вот как? – она изобразила обиду. – Что же тогда?
– Даже сны Альхор посылает необычные. Мне снилась Белая львица. Будто она была тут, рядом. И она была моей возлюбленной!
–
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37