Пол молча посмотрел на нее какое-то мгновенье, затем отступил и слегка махнул рукой.
— Спокойной ночи, Энн. Сладких грез. Уверен, что твоя золотая головка полна ими.
Глава 7
На обратном пути в Лондон Пол был странно молчалив. Движения на дороге было мало, и он мчался так, что, казалось, колеса едва касаются шоссе. Даже проезжая застроенные районы, он шел с превышением скорости, но только когда они проехали на красный свет, Энн запротестовала. Он немедленно сбросил скорость.
— Прости. Я не думал, что ты испугаешься.
— Я не испугалась, я ужаснулась. Он улыбнулся и снова стал смотреть на дорогу, но на этот раз вел машину помедленнее, и она успокоилась. Мягкое урчанье мотора убаюкало ее, и она открыла глаза, только когда машина остановилась. Открыла и увидела, что они в Хэмпстед Мьюз.
— Вы забыли завезти меня домой.
— А черт! Забыл! — Он растерянно поглядел на нее. — Но я тороплюсь. Может быть, подождете, пока я переоденусь? Я подброшу вас домой на пути в Вест-Энд.
Энн вылезла из машины и последовала за ним, оглядываясь вокруг с ощущением, что она дома.
Пол открыл дверь в кабинет и прежде, чем он успел сделать еще шаг, оттуда выскочила Сирина и бросилась к нему на шею.
— Дорогой! Как я рада, что ты вернулся.
— Разлука делает любовь горячее. — Пол небрежно поцеловал ее и слегка отодвинулся в сторону, перестав заслонять Энн.
Сирина раздраженно уставилась на нее.
— Ты мне не сказал, что берешь с собой секретаря.
— Я не знал, что должен перед тобой отчитываться.
— Пол! Это звучит гадко.
— Я так и хотел. — Он потянулся за сигаретой. — Как я понимаю, работу тебе не дали.
— А вот и ошибаешься! — Сирина победоносно закружилась по комнате, волосы облаком поднялись над ее головой. — Хайрам сказал, если хочу, то это роль моя.., большая, большая, интересная! Удивлен?
Он ответил вопросом на вопрос.
— Значит, как я понимаю, тебя теперь Мэри-Джейн не интересует?
Энн задержала дыхание, моля небо об отрицательном ответе.
Вместо этого Сирина рассмеялась:
— Ты точно сегодня в плохом настроении! Я никогда не собиралась принимать предложение Хайрама. Я хотела получить эту работу только, чтобы показать тебе, что мной интересуются и другие люди.
— Этого тебе доказывать не надо было.
— Неужели? — Сирина прижалась к нему. Энн отступила назад в холл и закрыла двери.
Пол слегка развернулся. Теперь он стоял прямо перед Сириной.
— Ты очень умна, моя дорогая. Ты меня запросто обводишь вокруг пальца.
— Ты можешь сам обвести меня, если захочешь.
Он поднял одну бровь.
— Как прикажешь это понимать?
— Как хочешь. Яснее я выразиться не могу. Как бы решив, что сейчас не время для решительного разговора и что ей еще следует подготовить Пола к нему, Сирина отошла и села на стул. Она сложила руки на коленях, а ноги ее, чуть-чуть не доставая до земли, болтались, как у маленькой девочки.
— Пол, я убежала от тебя четыре года назад, потому что была эгоистичной и глупой. Но я поплатилась не один, а много раз за то, что обидела тебя.
— Дорогая моя девочка, тебе нет никакой нужды извиняться.
— Нет, есть. Мы никогда раньше не говорили об этом, а это не правильно. Я вернулась, и ты принял меня.., более того, мы близки. Но этого недостаточно! Я не хочу, чтобы ты не просто занимался со мной любовью, но чтобы ты любил меня.
Он ничего не ответил, и она, прикрыв глаза и склонив голову, слушала, как он достал сигарету, зажег спичку, бросил ее в камин.
— Четыре года сильно изменили тебя, Сирина, — наконец проговорил он. — Ты не только поумнела, но и стала лучше как актриса.
Я не хочу, чтобы ты любил меня из-за Мэри-Джейн.
— Но ведь все это связано вместе. Эта пьеса, возможно, моя лебединая песня. Если она провалится, я больше никогда не напишу ни единого слова.
— Ты не можешь так говорить!
Могу. Видишь ли, я всегда рассматривал свою способность писать, как дар, и если он не приносит успеха, значит, я не умею им пользоваться. Сирина неуверенно рассмеялась.
— Это похоже на какую-то религию, мой дорогой!
— Нет, только не на религию. Это внутреннее убеждение. Если ты не можешь этого понять…
— Но я могу. — Одним порывистым движением она оказалась около него, ее руки обняли его за шею. — О, дорогой, я так тебя понимаю и пойму еще лучше, если ты будешь мне все рассказывать. Помоги мне вырасти, Пол. Помоги мне повзрослеть рядом с тобой.
— Я думаю, что, пожалуй, это нужно нам обоим, — он наклонился и нежно коснулся губами ее лба. — Моя маленькая Мэри-Джейн. Ты ведь знаешь, ты и есть Мэри-Джейн. Когда я послушал твою запись на пленке, я мгновенно понял, что не так в моей пьесе. Тебе было предназначено судьбой вернуться в мою жизнь, Сирина. Я уверен, что меня снова ждет успех.
— Ты и твой успех! Ты ведь богатый человек, Пол, а это достаточное мерило успеха для кого угодно.
Он ничего не ответил и прижался к ее губам. Когда Энн пришла на следующее утро на работу, Пол не спросил, почему накануне вечером она не подождала, чтобы он отвез ее домой. Она яростно печатала и злилась на него и на себя, что позволяет ему причинять ей боль. Она ничего для него не значила. Он взял ее к Коре на уик-энд только в пику Сирине, и ей это следовало хорошенько помнить.
За три дня Энн перепечатала всю пьесу, пораженная, как далеко отошел он от первоначального замысла. Когда в среду днем Пол вошел в кабинет, через руку у него был перекинут плащ.
— У вас, наверное, пальцы отваливаются, — сказал он с легкой улыбкой. — Почему бы вам не работать немного помедленнее.
— Я хотела закончить ее побыстрее. Если вы подождете буквально минуту, вы получите законченную рукопись.
Он присел на ручку кресла и, закурив сигарету, ждал, пока она кончит печатать, вытащит из машинки последний лист и, приложив его к остальной пачке, передаст ему напечатанные листы.
— Прошу. Пьеса, к вашим услугам!
— Благодаренье небесам, она закончена! — Он перелистал страницы. — Если я немедленно отвезу ее на Куин-Стрит, то смогу заставить Билла отпечатать для меня типографски дюжины две экземпляров. Тогда в пятницу можно будет начать репетиции.
— Так быстро?
— В театре так дела и делаются. Одна пьеса сходит, другая приходит. Надеюсь только, что эта будет счастливее, чем последняя, которую они ставили в “Маррис-театре”.
— Я тоже надеюсь. — Она чихнула. — Вы над ней крепко поработали. — Она снова чихнула.
— Вы тоже поработали. — Он пристально посмотрел на нее. — Идите домой и поспите, а завтра возьмите выходной.
— Спасибо. — Голос ее через носовой платок звучал глухо. — Я весь день, как дурная, чувствую себя ужасно.
— Ради Бога, почему вы ничего не сказали? Вы, наверное, простудились в субботу. Она шмыгнула носом.
— Я не хотела вас подводить.
— Какое самопожертвование! Давайте берите пальто, и я отвезу вас домой.
Чувствуя себя слишком плохо, чтобы спорить, Энн повиновалась, и Пол бесцеремонно запихнул ее в машину. Через пять минут он подъехал к ее дому и выключил мотор.
— Есть кому позаботиться о вас?
— Да, спасибо. Хозяйка очень добрая.
— Поэтому я вас с самого начала сюда и отправил. Мисс Финк о ней очень высокого мнения. Энн зашевелилась.
— Кстати, а как ее здоровье?
— Ей лучше. Сегодня утром я получил от нее записку, она пишет, что надеется вернуться через месяц.
— Означает ли это, что вы предупреждаете меня об увольнении?
Он повернулся и стал пристально изучать ветровое стекло. Дождь забрызгал его, и он включил мотор, чтобы заработали дворники. Они задергались туда-сюда, перегоняя струйки воды с одного края на другой. Он открыл ящичек под панелью и достал пачку сигарет. Закурил — ив воздухе поплыл голубой дымок.
— У меня недостаточно работы для двух секретарей. А мисс Финк работает у меня дольше вас.
— Я понимаю. Спасибо, что предупредили заранее. Я смогу поискать что-нибудь еще.
— В качестве секретаря?
Она заколебалась, вспомнив, что обещала родителям рассказать ему правду, как только пьеса будет закончена.
— Я хочу вам кое-что объяснить. — Она глубоко вздохнула. — Относительно себя.
— Нет, не сейчас, вы слишком устали.
— Но я должна. — Она закашлялась, и он, выйдя из машины, открыл ей дверцу.
— Давайте, Энн, вы не можете сидеть здесь и сморкаться. Что бы вы ни хотели сказать, подождет до вашего выздоровления.
Он взял ее сумочку, достал оттуда ключ от входной двери и вставил в замок.
— Отправляйтесь прямо в постель, выпейте что-нибудь горячее с аспирином. Если утром не станет лучше, вызовите врача.
Энн смотрела, как он спустился по ступенькам, влез в машину и уехал. Потом она заперла дверь за собой и дошла до шоссе. Она знала, что в ближайшие дни, в крайнем случае недели, распрощается с ним, но сию минуту чувствовала себя слишком усталой, чтобы думать об этом расставании.
Уныло шмыгая носом, она остановила такси и назвала адрес родительской квартиры.
Десять дней Энн была прикована к постели. Дрожа то от холода, то от жара, она отболела весь положенный простуде срок, но, выздоровев, оказалась в такой глубокой депрессии, что никак не могла выйти. Она знала, что пьесу начали репетировать, но радости ей это не доставляло, потому что понимала, что ей неизбежно придется выяснять отношения с Полом. Она страшилась его непонимания, опасалась, что расплата за обман будет слишком тяжелой.
Было унылое субботнее утро, когда Энн первый раз встала и на слабых, подгибающихся ногах прошла в гостиную. Родители сидели перед огнем, белокурая головка матери прислонилась к седой голове отца. Это была картина такого семейного счастья, что она почувствовала себя лишней. Хотя, как только они увидели ее, это ощущение рассеялось.
Анжела вскочила на ноги. — Дорогая, ты не должна вставать с постели.
Я собиралась принести тебе чая. Энн опустилась на; кушетку.
— Мне надоело быть в моей комнате. Она нагоняет на меня тоску.
— Это пройдет, когда тебе станет лучше.
— Наверное. — Она беспокойно посмотрела на отца. — Как идут репетиции?
— Разве Пол тебе не рассказывал?
— Он не знает, что я здесь. Я отправила ему записку, где написала, что побуду у своих друзей, пока мне не станет лучше.
Отец внимательно посмотрел на нее. Какая-то мысль мелькнула в его глазах, и он мгновенно преобразился:
— Что ж, надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, чем выглядишь.
— Мне все равно, как я выгляжу, — равнодушно ответила она и замолчала, когда отец, поднявшись на ноги и двинувшись вперед, сгорбился, вытянул лицо и стал выглядеть усталым и понурым: одним словом — портрет неудачника.
— Знаешь, неважно, как ты выглядишь. Важно то, что у тебя на душе. Ты сказала, что не любишь меня, потому что меня зовут Фрэнк.
— Я буду ненавидеть тебя, как бы тебя ни звали!
С какой яркостью вспыхнули эти слова в ее памяти. Энн знала каждый жест, каждую улыбку, каждый поворот головы. Ее голос стал тише, зазвучал страстно.
— Ах, Фрэнк! Как ты мог врать мне? Я никому на свете не верила, пока не повстречалась с тобой…” В тишине часы пробили четыре, сноп искр рассыпался в камине. Лори отступил назад и оглядел свою дочь.
— Я вижу, ты знаешь ее наизусть.
— Каждое слово.
Он снова сел:
— Мне бы хотелось, чтобы ты пошла со мной и посмотрела на репетицию. Последняя сцена не очень идет.
Сердце Энн подпрыгнуло.
— Из-за Сирины?
— Да Но я больше не скажу ни слова, пока ты сама не посмотришь.
— Я поеду с тобой в понедельник.
— Но Энн слишком рано выходить на улицу, — вмешалась мать. — Нельзя ли подождать еще хоть несколько дней?
— К понедельнику мне будет лучше, мама. Не волнуйся.
В воскресенье Энн позвонила Полу сказать, что ей лучше, и спросить, должна ли она на следующий день быть прямо в “Маррис-театре”. Его не было дома, и она поговорила со Смизи, передав, что, если он не против, она завтра поедет прямо в театр. Пол не перезвонил ей, и в десять утра в понедельник она шла по затемненному залу Маррис-театра. В полумраке тускло проблескивало потемневшее золото амуров и гениев, украшавших стены, и проглядывали ряды плюшевых кресел с поднятыми сиденьями.
Весь состав собрался на сцене. Сирина и Лори стояли в центре, слушая Эдмунда Рииса. Залитая светом театральных прожекторов, актриса выглядела потрясающее красивой, длинные рыжие волосы блестели при каждом движении головы, миниатюрную фигурку подчеркивал черный задник.
Энн медленно прошла по проходу, пока в конце партера не увидела Пола. Осторожно крадучись, она пробралась по ряду и села рядом с ним. Он повернулся и даже в полумраке она увидела, как он бледен и напряжен.
— Как вы? — прошептал он.
— Спасибо, лучше. Спасибо, что прислали мне этот цветок. Я нашла его, когда вчера вернулась к себе в комнату.
— Если бы вы написали в записке свой адрес, я прислал бы его прямо вам. Она покраснела.
— Я забыла. Но он еще цветет! — Она хотела добавить еще что-то, но он нахмурился, и она тоже повернулась к сцене.
— Снова пройдем последнюю сцену, — крикнул Эдмунд Риис. — Со слов Сирины “Мечты — это все, что у меня есть…”. Я не буду вас прерывать, пока вы не закончите.
Лори отошел в сторону, а Сирина стала в центре сцены. Мэри-Джейн жила теперь в Кинг-Кроссе: ее выгнали с работы из-за ее вранья, и теперь она, перебиваясь на свои маленькие сбережения, искала работу. Она узнала, что Фрэнк по какому-то несчастному совпадению тоже живет в этом пансионе, и с горечью делилась с хозяйкой историей его любви.
"…Так что видите, я не могу тут оставаться, зная, что он рядом, на другом этаже.
— Не знаю, почему не можете, — зазвучал со сцены простонародный говор. — Вы тоже много понаврали. По тому, что вы рассказали, вам вроде было вместе очень хорошо”.
Но никакие доводы не могли заставить Мэри-Джейн изменить свое решение. С чемоданом в руке она прошла через холл, помедлив лишь какое-то мгновение у двери Фрэнка. Когда она оказалась у входной двери, та внезапно открылась и вошел понурый Фрэнк. При виде любимой девушки он заколебался, но когда они поравнялись, то не сказали друг другу ни слова. И Мэри-Джейн, не оглянувшись, ушла.
Эдмунд влез на сцену и поглядел в сторону Пола.
— Что ты об этом думаешь? Пол, быстро вскочив, стал перед оркестровой ямой напротив режиссера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25