Случилось так, что я попал туда в торжественный момент. Командир 3-й гвардейской истребительной авиадивизии генерал В. П. Ухов вручал авиаторам ордена и медали. Среди награжденных был и гвардии майор Федотов.
О дальнейшей судьбе этого отважного истребителя я узнал уже после войны из разговора с бывшим начальником оперативного отдела корпуса генералом В. А. Годуновым. Виктор Александрович рассказал мне, что А. А. Федотов совершил более двухсот вылетов, сбил 10 самолетов лично и несколько в группе. Он погиб уже командиром полка, будучи Героем Советского Союза. Великую Отечественную войну он, оказывается, начал уже опытным воздушным бойцом. За героизм, проявленный в советско-финскую войну, был награжден орденом Красного Знамени.
Приказом Министра обороны СССР от июня 1968 года Герой Советского Союза гвардии майор Федотов Андрей Андреевич зачислен навечно в списки 1-й авиационной эскадрильи своей части.
Гитлеровцы отходили через Хотынец на Брянск. В этих боях наше соединение осуществляло прикрытие своих наземных войск с воздуха, уничтожало живую силу и технику врага. Решить поставленную задачу было нелегко. Противник значительно превосходил нас в истребительной авиации. Причем действовала она с полевых аэродромов, оборудованных под Орлом. Вражеские истребители, летая по сокращенным маршрутам, имели возможность совершать за день значительно больше вылетов, чем мы. Подготовка у них была хорошая. Они старались использовать самые эффективные тактические приемы.
Чаще всего гитлеровцы нападали двумя группами: одна сковывала боем наших истребителей прикрытия, другая атаковала "илов". Правда, хорошо вооруженного и достаточно маневренного штурмовика сбить не так уж просто. Тем не менее он не может вести на равных единоборство с "мессером" или "фоккером". Поэтому наше соединение несло ощутимые потери.
Командование сочло целесообразным во что бы то ни стало вывести из строя прифронтовые аэродромы противника, заставить его оттянуть свою истребительную авиацию в тыл, а затем уже переключить основное внимание на уничтожение живой силы и техники отступающего врага.
Командир дивизии полковник Г. П. Турыкин послал меня согласовать наши предложения с генералом М. И. Горладченко. Командир корпуса после моего доклада скептически заметил:
- Штурмовикам поставлена иная задача. Ее мы и выполняем.
- Наши удары станут более эффективными, если уменьшится противодействие истребителей противника, - заметил я.
- Что ж, в этом есть резон, - согласился М. И. Горладченко. - Попробуем усилить прикрытие штурмовиков в воздухе.
Я не стал спорить с командиром корпуса. Вернувшись к себе в дивизию, доложил о разговоре с генералом полковнику Г. П. Турыкину.
- Приказ есть приказ, - устало и с явным недовольством сказал командир дивизии. - Будем действовать по артиллерии и живой силе противника.
- Нелепость какая-то! - не сдержался начальник штаба П. Г. Ермаков. Разве можно посылать экипажи на задание, заранее зная, что на протяжении всего маршрута их будут атаковать.
- Конечно, нелепость, - поддержал я Ермакова. - Пусть мы хотя бы дня на два вывели из строя их аэродромы и то получили бы большой выигрыш.
- Что же вы предлагаете, самовольно отказаться от выполнения основной задачи? - заколебался Г. П. Турыкин.
Зачем отказываться? Начальник штаба и я посоветовали комдиву выделить для нанесения ударов по аэродромам лишь несколько групп штурмовиков, остальным же действовать по наземным войскам противника.
Г. П. Турыкин решил еще раз связаться по телефону со штабом корпуса. Очень долго разговаривал с Горладченко, но так ничего и не добился. Мы продолжали штурмовать дороги, по которым отступали гитлеровцы.
Сейчас трудно судить, кто из нас был тогда прав - Горладченко или мы. Но факт остался фактом: мы понесли от вражеской истребительной авиации значительные потери.
Наше наступление под Орлом развивалось. Бросая оружие и технику, вражеские войска отходили на запад. Взаимодействуя с другими видами авиации и наземными войсками, наши штурмовики успешно громили отступающего противника. Они совершали по нескольку боевых вылетов в день. Немецкие истребители теперь нас меньше беспокоили. Они покинули аэродромы, на которых прежде базировались.
Линия фронта отодвинулась к населенным пунктам Заря и Александровка. Разведка доложила, что восточное этих сел замечено большое скопление пехоты противника. Для ее уничтожения выделена была значительная группа штурмовиков. Чтобы навести ее на цель, я с радиостанцией расположился на небольшой высоте. В четырех километрах отсюда, в лощине, и располагались гитлеровцы. И вот, когда наши штурмовики появились надо мною, вдруг выясняю, что части корпуса продвинулись еще километров на восемь вперед, что в той самой лощине уже не немцы, а наши войска. Что делать? Будет тягчайшим преступлением, если "илы" ударят по своим.
Смотрю на карту, лихорадочно ищу объекты, на которые необходимо их перенацелить, и немедленно связываюсь с ведущим группы штурмовиков. Ведь в моем распоряжении считанные минуты.
Кратко сообщаю об изменении линии фронта, указываю новые цели. Но ведущий почему-то молчит. А "илы" уже становятся в круг для атаки. Тогда я решаюсь на последнюю крайность: называю свою фамилию и повторяю приказание. Расчет один: меня многие знают по Воронежу. Только после этого штурмовики перестроились и пошли новым курсом дальше на запад.
Таким же образом я перенацелил и другую группу. Несчастья, которое могло произойти из-за чьей-то нераспорядительности, не случилось.
В ходе тяжелых боев летом 1943 года наши авиационные части понесли большие потери. Требовалось пополнение. И вскоре в дивизию стали прибывать молодые летчики, техники и авиационные специалисты.
Среди новичков оказались два ленинградца. Пригласил их на беседу. Ко мне явились совсем юные младшие лейтенанты. Один - высокого роста, смуглый; другой - чуть пониже, русоволосый. Оба только что окончили училище. Фамилии их, к сожалению, запамятовал.
- Значит, пороху еще не нюхали? - спрашиваю у них.
- Нюхали, товарищ полковник, - ответил тот, что повыше ростом. - И голод видели во время блокады Ленинграда.
- Ленинград - моя родина, - сказал я, приглашая их сесть.
Долго мы говорили тогда по душам, вспоминали достопримечательности родного города, проклинали гитлеровских оккупантов, разрушивших и осквернивших многое из того, что нам близко и дорого было с самого детства. Потом я рассказал землякам о традициях нашего соединения, о лучших людях, посоветовал не горячиться при выполнении боевых заданий.
- Одной злости мало, чтобы отомстить врагу, - сказал я в заключение, - она должна подкрепляться умением, сочетаться с трезвым расчетом. Слушайтесь во всем командиров, присматривайтесь к бывалым летчикам, перенимайте у них все лучшее.
После ухода младших лейтенантов я не сразу освободился от нахлынувших воспоминаний. В памяти до мельчайших деталей воскресил годы, прожитые в Ленинграде.
Родился я в семье питерского рабочего. Трудиться начал с одиннадцати лет, на заводе. В 1917 году вместе со старшим братом Борисом распространял газету "Правда" и "Вечернюю Красную газету". Выполняли и другие задания, которые заводской партийный комитет поручал нам, мальчишкам одиннадцати и тринадцати лет. Потом - комсомол, учеба на рабфаке, летная школа.
В авиацию я пришел в 1926 году по путевке комсомола. Всего учлетов набралось 80 человек. Занимались три года. Но из-за слабой общеобразовательной подготовки авиашколу окончили лишь сорок парней. Однако и это было значительным пополнением для Красного воздушного флота, который только что создавался. Появились новые отечественные самолеты различного назначения истребители, разведчики, бомбардировщики, в том числе и тяжелые. Для них начали строить аэродромы уже с бетонным покрытием. Вдали от больших городов, чаще всего на бросовых землях, возникали авиационные городки. В один из новых авиагарнизонов получил назначение и я. Станция Сеща, куда мы прибыли с женой, обозначалась единственным пассажирским вагоном.
Приехали туда ночью, а до расположения гарнизона из-за сильного снегопада добрались лишь под утро. Нам отвели маленькую комнатку на третьем этаже недостроенного и потому нетопленного дома. Началась новая жизнь. Трудно было не только с жильем, но и с питанием. Страна, поднимавшая из руин и промышленность, и сельское хозяйство, многим еще не могла обеспечить своих соколов.
На Белорусских учениях, где присутствовал сам Нарком обороны, погиб командир отряда. Врачебная комиссия установила, что он потерял сознание от истощения. И накануне полетов не ужинал и утром вылетел по тревоге без завтрака.
Климент Ефремович Ворошилов тяжело переживал гибель летчика. На гарнизонном собрании он сказал:
- Выделяемый вам сухой паек, видимо, съедают ваши хозяйки. Обязательно добьюсь, чтобы для вас ввели горячие завтраки.
Такие завтраки вскоре действительно были введены.
Мы назвали их "ворошиловскими". А чуть позднее наладилось и хорошее трехразовое питание.
Постепенно гарнизон благоустраивался. У нас появился даже свой дом отдыха. Его оборудовали в бывшей помещичьей заброшенной усадьбе с парком и большим прудом. Своими силами мы построили также стадион и спортивные площадки. В нашей авиабригаде выросли замечательные спортсмены. Имена командиров отрядов и кораблей М. X. Борисенко, П. П. Рыбакова, Г. М. Смыкова, М. В. Прохорова и П. М. Ревенко, авиаспециалистов Тарасовича, Якубова, Фролова, Сахарова, Бурова и многих других стали известны во всем округе.
...Весна и лето 1932 года прошли в напряженных полетах. Экипажи тяжелых воздушных кораблей настойчиво совершенствовали свою боевую выучку. Особое внимание уделялось бомбометанию как днем, так и ночью.
В 1936 году наша авиационная бригада участвовала в Белорусских маневрах. На них присутствовали три иностранные военные делегации - Франции, Англии и Чехословакии.
Отряд бомбардировщиков, которым командовал я, получил особое задание: перебрасывать зарубежных представителей в различные районы учений. Гости могли бы, конечно, ездить и на автомобилях, но им почему-то хотелось летать на боевых самолетах.
- Не будем их обижать, - сказал Климент Ефремович Ворошилов, руководивший маневрами. - Хотят летать - пусть летают. Они все еще не верят в мощь нашей боевой техники...
Члены французской делегации изъявили однажды желание познакомиться с оборудованием бомбардировщика. Они залезали в кабину, рассматривали приборы, заглядывали в отсеки, интересовались вооружением.
После осмотра французский генерал не сдержался:
- Вот вам, господа, и отсталая Россия!
Хотелось сказать ему: "Да, мы уже не те русские, которых вы знали до 1917 года. Неузнаваемой стала наша Родина. Выросли у нее и могучие крылья".
Пока иностранцы ездили в столовую, на аэродром прилетела эскадрилья скоростных бомбардировщиков СБ. Ею командовал А. Е. Золотоцветов.
Возвратившись с завтрака, гости попросили Наркома обороны, чтобы он приказал этим самолетам подняться в воздух и пролететь строем. Климент Ефремович ответил, что нею эскадрилью поднимать но стоит, а один бомбардировщик может слетать.
Для показательного полета А. Е. Золотоцветов выделил самый опытный экипаж. Он приказал ему после выполнения упражнений в зоне пройти над аэродромом на предельно малой высоте и на максимальной скорости. Летчик успешно выполнил задание. Когда он мчался над летным полем, с крыльев СБ, как бы подчеркивая его стремительность, срывались белые струп конденсированных паров. Это выглядело очень эффектно.
- У вас хорошие условия для развития авиации, - сказал английский офицер. - Вся Россия - сплошные аэродромы.
Мы не стали убеждать англичанина, что дело не только в необъятных просторах нашей Родины. Он не понимал или не хотел понять основных причин наших достижений.
По приглашению Наркома обороны СССР иностранные военные делегации отбыли к месту высадки воздушного десанта. Нельзя было не восторгаться зрелищем, когда небо украсили сотни разноцветных парашютов. Такого массового десанта иностранцы не видели на своих учениях.
Офицер британской армии попросил Климента Ефремовича Ворошилова разрешить ему побеседовать с кем-нибудь из парашютистов. Такое согласие было дано, и он подошел к старшему лейтенанту Королеву. Я хорошо знал этого десантника. Одно время он служил в нашей части борттехником.
Англичанин через переводчика задал Королеву какой-то вопрос. Тот на чистейшем английском языке ответил ему, что не нуждается в переводчике.
Удивленный гость широко раскрыл глаза и после некоторой паузы рассмеялся. Такого он не ожидал от молодого русского десантника.
Многое поражало приехавших к нам иностранцев. Они, например, никак не предполагали, что у нас есть такие мощные бомбардировщики.
- Колоссально!.. - восклицали они наперебой. Именно колоссально. Уже тогда, в 30-е годы, наши самолеты летали выше, дальше и быстрее всех. Вместо "фарманов", которые покупались за границей, на вооружение Красной Армии поступали отечественные бомбардировщики, истребители, транспортные, тренировочные и спортивные самолеты. Усиленными темпами развивалась гидроавиация. Потенциал Красного воздушного флота рос изо дня в день. Маневры в Белоруссии наглядно это подтвердили.
Страна серьезно, по-настоящему готовилась к отражению агрессии империалистов. Правда, мы не могли точно сказать, когда они развяжут войну. Но то, что враг уже замахивается на нас, было очевидным. Вот почему партия повседневно заботилась об укреплении обороны страны, об обучении и воспитании воинов Красной Армии.
Особое внимание уделялось развитию Военно-Воздушного Флота. Над созданием крылатых машин трудилась плеяда выдающихся конструкторов: Туполев, Ильюшин, Лавочкин, Микоян, Яковлев, Поликарпов, Петляков и многие другие.
К началу войны Советский Союз являлся мощной авиационной державой. Мы сильны были не только крылатой техникой, но в первую очередь нашими людьми, волевыми, смелыми, беспредельно преданными Родине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21