В промежутках между приемами пищи и амурами (кухня, к счастью, была не
английская, амуры же являются непременным атрибутом трансатлантических
лайнеров) я читал запрещенный к ознакомлению доклад Якова Сауловича
Агранова на чрезвычайной коллегии официально упраздненного Рабкрина. Уйдя в
тень, Рабкрин стал главным исполнительным органом советского тайновластия.
Кто входил в его состав, знали только Сталин, Микоян, сами члены инспекции
- и мы, Пятый Рим. Был у нас там свой человек:
Память у него была абсолютная, и все красоты бюрократического слога он
передавал с необыкновенной выразительностью. Особенно пикантно это читалось
в обратном переводе с санскрита. Доклад был красив даже внешне:
пергамент, рисунки пером (отношения к содержанию не имеющие), кожаный
черный переплет; на вид - лет триста книге: Даже если она попадет к
специалисту-индологу, он будет ее истолковывать в понятиях своего ремесла и
не заподозрит, что речь идет о событиях российских и недавних. Сочтет, что
это наставление какого-нибудь Чандрагупты сыновьям:
Товарищ Агранов довел до сведения собравшихся, что само понятие магии не
противоречит ни атеизму, ни историческому материализму, ни, тем более.
материализму диалектическому (Я давно заметил, что не существует в
природе явления, способного сколько-нибудь успешно противоречить
диалектическому материализму. Или, может, явления просто-напросто не хотят
с ним связываться?).
Так вот, продолжал товарищ Агранов, наряду с известными силами, военными
и политическими, оружающими железным кольцом перманентной агрессии первое в
мире государство рабочих и крестьян, а также демонами внутренними,
стремящимися нанести Советской власти предательский удар сзади в сердце, -
существуют силы незримые, но не менее опасные. Совсем недавно, сказал Яков
Саулович, органы разоблачили группу так называемых тамплиеров, ошибочно
либо с целью маскировки мнящих себя наследниками Сионского ордена. Не будем
забывать, товарищи. что тамплиеры являлись союзниками псов-рыцарей
Ливонского и Тевтонского орденов, исконных врагов и поработителей рабочих и
крестьян. Этим выродкам удалось добыть образцы волос, ногтей и спермы
одного из вождей пролетариата. Органам ОГПУ в последний момент удалось
осуществить подмену материала, и кровавый замысел извергов рода
человеческого с позором провалился. Эти изверги, товарищи, сделали восковую
куклу вождя и проводили над ней инвольтацию, а если попросту - пытали ее
вязальными спицами. Сотрудник-доброволец, сдавший свой материал, скончался
в страшных судорогах в битве за освобождение человечества.
В свете борьбы с религиозным мракобесием мы приняли решение не предавать
дело огласке и не проводить открытый судебный процесс. Только этого и ждут
от нас наши противники, чтобы начать злобный вой в Лиге Наций насчет
колдуновкомиссаров. В то же время за кордоном существуют многочисленные
оккультные и эзотерические центры, контролируемые крупным
финансово-промышленным капиталом и белоэмиграцией. Они насылают на молодую
Советскую республику болезни, катастрофы, неурожай и наводнения. Без
видимой причины падают с неба наши самолеты, меняется в худшую сторону
сортность чугуна и стали. Мы чувствуем нарастающую активность вражеского
воздействия. И мы обязаны противопоставить черной и белой, а проще -
белогвардейской магии нашу красную магию! И органами с первого дня их
существования ведется беспощадная борьба с астральной интервенцией, которая
стократ опаснее интервенции военной:
В первую голову следует, конечно, обеспечить личную неприкосновенность
руководителей нашей партии. Кое-кто, сохранивший в сознании пережитки
военного коммунизма, говорит в запальчивости о привилегиях и отрыве от
масс, но мы-то знаем, товарищи, что враг затаился везде: в непроверенном
куске хлеба, в простом пассажирском вагоне, во всех местах общественного
пользования. Да-да, товарищи, обычная похабная писанина на стенах сортиров
может оказаться далеко небезобидной! Только по этой причине мы вынуждены
выделять нашим вождям для проживания охраняемые помещения, находящиеся в
обособлении от других строений. Проверенные органами дворники несут службу
круглые сутки, вылавливая бродячих кошек - а это, уверяю вас, вовсе не те,
за кого они себя выдают. Кроме того, в обязанность дворников входит
постоянная зачистка территории от снега и прочих осадков: ведь если враг
вынет след вождя и сделает на его основе гипсовую отливку, последствия
будут неисчислимы. (Голос из зала: а если ковры стелить? - Это очень
интересная мысль, товарищ:) Кроме того, проводятся профилактические
мероприятия, нацеленные на затруднение деятельности врагов, как то:
переименование населенных пунктов, в именах которых содержится прямой или
опосредованный эзотерический смысл. Вовсе не тщеславием и не личной
нескромностью большевиков объясняется все это. (А Москву почему?..- голос
из зала. - Москва, товарищи, это наш главный резерв. Ее переименовывать
будем только в крайнем случае.) Запланирован и ряд других мероприятий:
размещение повсюду защитительных символов: пентаграмм, оживальных крестов:
я имею в виду серп и молот, и не смейтесь, товарищи, попы тоже кое-что
понимали в охранительных символах, иначе кровавый режим Романовых не
продержался бы триста лет,- а также полиграмматонов узкого и
ненаправленного действия. (Голос из зала: ты простыми словами давай,
товарищ Агранов!).
О полиграмматонах у нас будет долгий и подробный разговор, и товарищ
Неронов вам все надлежащим образом объяснит. Я продолжаю общий обзор:

Тем временем наш с Марлен роман происходил взрывообразно. Мне совершенно
не с руки было рисковать своей репутацией лучшего курьера Ордена, но, с
другой стороны глядя, отказаться от такой женщины... Впрочем, я уже
повторяюсь. Теперь оба моих глаза согласно смотрели только на один предмет:
Сравнительно недавно отметили черную дату: двадцатилетие гибели
"Титаника", причем в этих же водах. Мужчины нервно и всегда неудачно
шутили, женщины, как существа более практичные, интересовались состоянием
шлюпок и спасательных поясов. Из детей здесь был только один американский
мальчик - зато уж такой противный, что ему и утонуть не помешало бы. Он
мнил себя вождем краснокожих, но воины моего детства наверняка утопили бы
этого "вождя" в поповском пруду. Первый помощник старался рассеять
атмосферу тревоги, распевая приятным голосом арии из итальянских опер. Тут
же все вспомнили знаменитый оркестр "Титаника":
Между тем фон Штернберг с проницательностью, присущей людям искусства,
почувствовал что-то неладное и стал чаще обычного (и всегда втроем)
навещать своего "голубого ангела". Прав был Шульгин, обличая евреев: нет
ничего противнее хохла-радикала и пьяного немца: Марлен это смущало, да и
женская половина населения парохода, страдающая от сплина, отвлеклась от
готовности шлюпок и фасонов шляпок, чтобы заняться нами. Камеристка Марлен,
постоянно теряющая вставные зубы, отвечала им на все вопросы
невразумительным шипением.
Я отловил гадкого мальчишку на верхней палубе, где он пытался тупым
перочинным ножом вскрыть сигнальный ящик.
- Тебя как зовут, ковбой?
- А твое-то какое дело? - сказал он, не поднимая конопатой физиономии, и
продолжал ковыряться в замке.
- А такое, что посмотри-ка вон туда. Видишь айсберг?
- Где?
- Вон там. Может быть, это тот же самый:
- Да ну: скажешь:
- А может, и не тот. Может, другой.
- Айсберг:- сказал мальчишка тихо и пошел к трапу, повторяя: - Айсберг:
Айсберг:
Теперь его хватит надолго.
Через полчаса пассажиры стали скапливаться у правого борта. Айсберг
видели уже все, и даже капитан в свой бинокль тоже видел айсберг. Смотреть
приходилось против садящегося солнца, и в бликах можно было разглядеть
решительно все, вплоть до всплывшей раньше положенного срока Атлантиды.
Постояв немного со всеми, я тихонько вывел не отрывающую взгляда от
горизонта Марлен из толпы и увлек в свою каюту. Если мы утонем, любимая, то
мы утонем вдвоем, как те, которых откопали в Помпее: Образ был, конечно,
чудовищный, но почему-то ничего другого в голову не пришло:
Ночью во все каюты ломились господа репортеры - якобы в поисках своих
"лейки" и "кодака". До моей каюты они не добрались, потому что мистер Атсон
жил чуть ближе к трапу, а после беседы с ним ни желания, ни возможности
продолжать поиски у них не было. Знаем мы этих скотопромышленников из
Чикаго:
Фон Штернберг, говорят, плакал под дверью греческого принца, полагая, что
Марлен стала очередной жертвой сиятельного повесы. На самом же деле
сиятельный повеса страдал морской болезнью в столь острой форме, что его
укачивало даже при взгляде на фонтан, и он в продолжение всего рейса не
вставал со своего ложа скорби (а отнюдь не страсти). Тогда, во всяком
случае, все так думали.
Завтрак в каюту мы догадались заказать только на второй день. Стюард
получил неплохую мзду за скромность. А на четвертый день меня почему-то
потянуло к товарищу Агранову Якову Сауловичу: Сказать самой Марлен Дитрих
"Ступай, милая", словно горняшке, было как-то неловко, а я, в отличие от
Осипа, так и не изучил "науку расставаний", но тут - начало качать:
И качало, должен вас уверить, хорошо. Марлен от морской болезни не
страдала, равно как и я, но вот беда: луна была к нам немилостива... да и
камеристке Марлен стало так плохо, так плохо... а хорошая камеристка для
актрисы значит стократ больше, чем расторопный денщик для гвардейского
офицера. Поэтому...
Я проводил Марлен и с рук на руки передал темно-зеленому фон Штернбергу.
Виски и качка совместными усилиями сотворили чудо: он по-прусски твердо
стоял на ногах, но во всех мужчинах видел греческого принца, бедняжку. Меня
он именовал "ваше высочество", а я не стал его поправлять.

6.
Нехорошо, госпожа, рассказывать о злодействах, мною виденных и слышанных,
потому что один рассказ о них может принести вред.
"Шукасаптати"
- Вот так, Илья, - сказал Николай Степанович. - А теперь рассказывай.
- Что рассказывать?- спросил Илья.
- Все.
И - хлынуло из него: В сумбурной, местами русской, местами цыганской,
местами испанской речи события осени сорок второго мешались с зарей
перестройки , а ужас воспоминаний о том, как ягд-команды гнали отряд на
эсэсманов, а эсэсманы - на егерей, мерк перед ужасом недавним, когда
заявились к нему, барону крымских цыган, какие-то неправильные - с виду
цыгане, но речи не знавшие и вытворявшие такое, что он, в свои пятьдесят
пять еще черный как головешка, поседел в неделю: не спрашивай, батяня,
лучше не спрашивай, все равно не смогу рассказать, потому как и слов таких
нет, и грех, смертный грех об этом даже рассказывать...
- Илья, - сказал Николай Степанович. - Помнишь обер-лейтенанта Швеллера?
У него ведь тоже слов не было, поскольку русского не знал. А как
рассказал-то все!
- Батяня: Боюсь я. Вот те крест: боюсь до смерти. Хуже смерти. Вот сейчас
мы с тобой говорим, а они слушают: Под полом сидят.
Николай Степанович посмотрел на Гусара. Гусар отрицательно покачал
головой.
- Нету никого поблизости, Илья.
- А не надо и поблизости. Вот тебя они за сколько тысяч километров
услышали?
- Так ведь я сюда попал . Они это и засекли. Это-то и дурак засечь может.
- Ой, не знаю я, командир: тебе, может, и видней, а только не понимаешь
ты, с кем связался:
- Это они не понимают, с кем связались, - сказал Николай Степанович,
щурясь от папиросного дыма. - Помнишь, как Эдик Стрельцов после отсидки на
поле вышел и кое-кому класс показал? Вот примерно так я себя сейчас
чувствую.
- Показал, - согласился Илья. - Да недолго прожил...
Они сидели на веранде дачи одного старинного коктебельского приятеля (а
точнее сказать - внука одного старинного коктебельского приятеля) Николая
Степановича. Было очень тихо вокруг. Домики соседей стояли запертые. Два
мощных кипариса росли по обеим сторонам крыльца. Пахло сыростью и прелой
листвой. На Илью с перепугу накатил жор, он опустошал одну за другой банки
с хозяйской тушенкой и запивал хозяйской "изабеллой". Николай же
Степанович, напротив, испытывал отвращение ко всяческой пище. Он лишь
пригубил вино и теперь жевал корочку, чтобы унять спазмы в желудке.
- Ну, ты меня до срока не отпевай, а давай по порядку: сколько их было?
- Сначала - четверо.
- А потом?
- Не сосчитать, командир. Они же лица меняют, вот как мы - штаны.
- Понятно. Стрелять не пробовал?
- Один мой попробовал:
- Ну, и?..
- Рука чернеть начала. Потом его же и задушила. Своя же рука.
- Это они тебе глаза отвели.
- Клянусь, батяня! Я что ли не знаю, как глаза отводят? Да я сам кому
хочешь отведу! Настоящие они: Те самые...
- Настоящие кто?
Илья огляделся по сторонам, потом наклонился вперед и прошептал:
- Барканы.
Николай Степанович откинулся, посмотрел на Илью с особым интересом.
- А ты откуда это слово знаешь?
- Цыгане много чего знают, командир. Знают, да не говорят. Потому, может,
и носит нас с места на место:
- Чтоб не нашли?
- Не смейся, командир. Это ж не от головы, это от задницы идет.
- Мне, брат, не до смеха. Идем дальше. Свою порчу они снимать умеют?
- Должно, умеют. Да как заставить?
- Заставить - дело мое. А найти их - ты мне поможешь.
- Командир: лучше кончи меня сам, и на том успокоимся. Лучше ксерион
найди.
- Глухонемой сказал, что раньше марта не доставят. А кто доставляет и
откуда - не знает он. Может, ты знаешь?
- До конца не знаю. Но доставляет его откуда-то с Урала человек с пятном
вот здесь, - и Илья показал на лоб.
- Горбачев Михаил Сергеевич? - усмехнулся Гумилев.
- Опять смеешься, командир: Имя его не знаю, а зовут - Серега-Каин. И
будто бы, брешут, он тот самый Каин и есть:
- Брешут, - сказал Николай Степанович. - Тот помер давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11