– Она, – подтвердил Блинков-младший. – И еще у них были налобные фонарики.
– Фонарики! Конечно, фонарики! Есть у нас фонарики! – Виталий Романович забегал по комнате. – Ну, Коля, ну, конспиратор! Где ты его видел?!
– Он яму копал. Шагах в ста от нашей.
– А зачем из дома-то уходить?! Нет-нет, чепуха! Это не он! Ты лицо не разглядел?! – Виталий Романович шлепнул на стол фотокарточку. – Он копал? Он?!
Боровковский Леонардо покраснел и вспотел. Блинков-младший редко видел, чтобы взрослый так волновался. Понятно: речь шла о жизни человека! Или о каком-то оскорбительном обмане – если Ник-Ник был одним из болотных копателей… На фотографии он сидел верхом на своей пушке, еще не очищенной от налипшей мерзлой земли, седой, улыбающийся, перепачканный, и двумя пальцами держал у груди что-то блестящее (похоже, нашел это рядом с пушкой).
– Не разглядел, – с сожалением ответил Блинков-младший. – Фонарик же на лбу, а лицо в тени, под козырьком. А потом они вообще фонарики выключили… Виталий Романович, а что это у него за штука?
Боровковский Леонардо поднес фотографию к очкам, потом, наоборот, очки к фотографии. Митек заглянул сбоку – очки сильно приближали, он различал ногти на пальцах Ник-Ника. Но блестящая штука пустила зайчик в объектив фотоаппарата и выглядела белым пятном.
– Монета, судя по размерам, – решил Виталий Романович.
– Клад?! – вскинулся Дудаков. Митьке показалось, что он задергал ушами, как Душман.
– Да нет, про клад Ник-Ник сказал бы, а он все пушкой хвастался: «Находка века!». В раскопах часто попадаются одиночные монеты, пуговицы, пряжки – миноискатель их не пропускает.
Блинков-младший рассматривал фотографию. Пейзаж вокруг Ник-Ника был знакомый: заснеженные камыши. Краешком виднелась перевернутая каска – снял, чтобы сфотографироваться.
– Виталий Романович, а зачем вам каски?
– Скажем, меня трижды засыпало в раскопе, а уж головой бился – без счета. Когда и сам себя стукнешь по лбу черенком лопаты. Раскоп же роется узенький, еле-еле протиснуться. Если находка ценная, тогда разрываешь все вокруг. А чаще всего докопаешься до какого-нибудь ржавого корыта и пойдешь дальше.
– Техника безопасности, – вставил Дудаков. И тут Митьку осенило:
– А где вы взяли свои каски?
– В магазине… – Боровковский Леонардо приуныл. – Действительно, с чего я решил, что ты видел Ник-Ника? В магазине любой мог купить каску.
Блинков-младший так не думал. То есть, конечно, МОГ купить любой. Но кто КУПИТ? Зачем? Строителям их выдают бесплатно, а кладоискателей не так уж много. Если спросить в магазине, наверняка окажется, что каски покупают плохо… СПРОСИТЬ В МАГАЗИНЕ! Боровок – город маленький, и продавец, скорее всего, помнит своих покупателей если не по имени, то в лицо!
Теперь Блинков-младший знал, что делать. Если, разумеется, их с Иркой не отправят в Москву.
Дудаков, услышав, что «находку века» можно продать разве что на дверные ручки, потерял всякий интерес к судьбе Ник-Ника. Он увлеченно копался в банках с вареньем, пробуя по ложечке того-другого, и вдруг спросил:
– Виталий Романович, а сколько стоит ваша коллекция?
Боровковский Леонардо поморщился и заглянул в прозрачное окошечко диктофона. Пленка не крутилась.
– Не включай, – предупредил он. – Вообще, Игорь, когда будешь писать, пожалуйста, обойди этот вопрос. А то у нас в районной газете напечатали: «Французские эксперты оценили собрание Шпагина в триста тысяч долларов», и ко мне в тот же день залезли воры.
– Что-нибудь украли?!
– Пытались. Душман их задержал.
– А что, правда коллекция стоит триста тысяч? – не отставал Дудаков.
Виталий Романович помолчал и нехотя ответил:
– Раз в пять дороже… Знал бы ты, Игорь, как тяжело с такой коллекцией! Всякие жуки вроде этих французов ходят, уговаривают продать, запугивают: «Сгорит дом – ни с чем останетесь!». Живу, как сторож. Ночью захочешь форточку открыть – звони на пульт охраны: «Отключите сигнализацию». Вот погоди, сделают в музее ремонт, и я все туда отдам!
– И не жалко будет?! – удивился Дудаков.
– А тебе не жалко печатать в газете свои статьи? – вопросом на вопрос ответил Виталий Романович.
– Но я же для этого и пишу!
– А я для этого и собираю.
У Дудакова перекосило рот.
– Я пишу за деньги. И все люди работают за деньги…
– …Кроме меня? – досказал Виталий Романович. – Теперь я понял. Тебе обидно, что какой-то старый дурак сидит на миллионах, а сам одно пальто носит по десять лет. Вот ты на моем месте пожил бы!
– Да, – признался Дудаков. – Не обижайтесь, но, по-моему, это глупо. Вы могли бы жить в каменном особняке, отдыхать за границей, ездить на «Мерседесе», а вместо этого караулите свои старые железки.
– ОЧЕНЬ старые железки, – уточнил Виталий Романович и снял с витрины пистолет, который сегодня утром рассматривал Блинков-младший. – Например, вот эта железка изготовлена в Париже в 1779 году. По закону я ей хозяин: захочу – продам, захочу – сломаю. Но по совести нельзя распоряжаться историческими ценностями, как нам хочется. Мой прадед еще не родился, а этот пистолет уже был. Меня не будет, а он останется. Какой же я хозяин? Это все равно, что Душманкины блохи сказали бы: «Мы – хозяева собаки». Я только один из хранителей, которых у этого пистолета будут еще сотни! А по-настоящему он принадлежит госпоже Истории. Моя коллекция собрана по здешним лесам и должна остаться в Боровке. Если бы музей мог ее купить, я бы продал. Но музею дают на весь год меньше денег, чем стоит один этот пистолет. Значит, придется мне подарить коллекцию и остаться без «Мерседеса» и отдыха за границей. Я так считаю.
Дудаков сидел со злым красным лицом.
Его переспорили. Но это не значило, что его убедили.
Глава IX
В двух шагах от загадки оранжевых касок
Папа долго решал, куда девать лишних подростков, и в конце концов объявил:
– Господа восьмиклассники, придется вам пожить в Москве одним. Вечером Виталий Романович отвезет вас с Игорем на станцию, посадит в электричку, и езжайте. Дня два-три вы продержитесь и без взрослых, а там видно будет.
«Там видно будет» могло означать что угодно. Или мама приедет из командировки, или Ник-Ник найдется. Или папа с Виталием Романовичем победят преступников, или преступники победят их. Вслух об этом папа не говорил, но Блинков-младший понял и так.
Конечно, ему не хотелось бросать своих в такой опасный момент. Если бы на каждое «тебе еще рано» он отвечал «Есть!» и шел играть в песочек, то не стал бы лучшим сыщиком из всех восьмиклассников Москвы! Но еще Митек знал, что спорить со взрослыми бесполезно. Зато можно ими управлять, если знаешь, как.
Он быстро нашел слабое место в папиных планах: Дудаков! Днем корреспондент «ЖЭ» будет занят с Виталием Романовичем. Блинкову-младшему с Иркой придется ждать, хотя они прекрасно доехали бы до Москвы и без такого защитничка. А там стемнеет, в безлюдных электричках появятся хулиганы… Если вдруг Дудаков решит остаться в Боровке, то восьмиклассников ни за что не отпустят одних. Сутки будут выиграны, а дальше – как получится.
Беда в том, что Дудаков ни в какую не хотел оставаться. Он приехал с большой сумкой, значит, собирался заночевать. Но, услышав об отказавших тормозах, утечке газа и отравленном мясе, здорово струхнул. Виталию Романовичу еле удалось вытащить корреспондента «ЖЭ» на прогулку по Боровку, и то Дудаков настоял, чтобы они взяли с собой Душмана. При этом он с видом знатока говорил:
– Собакам нужны длительные прогулки, чтобы у них очистился кишечник.
Блинков-младший с Иркой тоже пошли. Ирке хотелось посмотреть исторический Боровок, а у лучшего сыщика из всех восьмиклассников Москвы были свои причины, о которых он помалкивал.
И вот они гуляли. До крыш засыпанные снегом окраинные улочки Боровка были совсем деревенские, с бревенчатыми домами и огородами. Трубы дымили. Ветер загибал дымные хвосты, и казалось, что весь город тронулся в путь, как уходящий в ледовое плавание караван пароходов. Душман купался в сугробах, гонял посторонних собак и вообще развлекался. А Виталий Романович показывал боровковские достопримечательности: три церкви, библиотеку, открытую писателем Короленко, и все остальное.
Всем остальным в городе лет двести подряд владело семейство купцов Синеносовых. Их особняки занимали весь центр: в одном теперь был кинотеатр, в другом городское начальство, в третьем музей, в четвертом школа, в остальных просто жили. У отдела милиции слонялись кошки, тревожно дергая носами. До революции там был синеносовский рыбный магазин, и запах копчений навсегда впитался в стены.
Бродили долго. Блинков-младший запутался и не смог бы сказать, в какой стороне дом Виталия Романовича, в какой – река. Улица уперлась в полуразрушенную кирпичную стену с аркой. За ней виднелись какие-то заснеженные развалины, а дальше земля обрывалась, и совсем далеко чернела щеточка леса.
Люди и пес вошли под арку и очутились на обрывистом берегу реки. Развалины казались остатками крепости. Они тянулись вдоль берега на полкилометра, местами разбитые в щебень, местами почти целые. В сохранившиеся узкие бойницы не пролезла бы и кошка.
– А это наш позор, – вздохнул Виталий Романович и, встав у обломка стены, развел руки. Размаха не хватило: стена была толще. – Три аршина, больше двух метров! – со страдальческим лицом сообщил он. – Синеносовские лабазы, построены в восемнадцатом веке. А в двадцатые годы двадцатого века кому-то пришло в голову их взорвать, чтобы добыть кирпичи. Взорвать взорвали, а кладка такая прочная, что кирпичи раскалываются, но не разбираются! Так все и бросили…
Сгорбившись, боровковский Леонардо побрел вдоль берега. Напуганный Дудаков озирался, словно ожидал увидеть за каждым углом по киллеру, и жался поближе к Душману, которого тоже побаивался.
У спуска к реке руины были разобраны. Уцелевшие стены из старинного коричневого кирпича тут и там рябили свежими оранжевыми заплатами. Окна были забраны коваными решетками, новенькая железная крыша пускала солнечные зайчики.
– Вот, полюбуйтесь! – Виталий Романович подвел своих экскурсантов поближе, и Митек увидел чудную вывеску:
Скобяные, колониальные и прочие товары
купца первой гильдии Синеносова
Портрет купца красовался тут же. Нос у него был нормального цвета, а синим – только кафтан (а может, камзол, архалук или епанча – Митек в этом не разбирался). Голубую ленту на груди осыпали нечетко нарисованные медали.
– Двойной самозванец, – заметил Виталий Романович с той непонятной гордостью, которая заставляет людей хвастаться всякой дрянью: «Разве у тебя синяк? Вот у меня СИНЯК!!».
– Интересно, интересно! – встрепенулся Дудаков. – Почему двойной?
– Если бы кто-то из настоящих Синеносовых осмелился напялить голубую ленту через плечо, его забрали бы даже не в полицейский участок, а в сумасшедший дом. Голубая лента – знак ордена Андрея Первозванного, высшего в России. Особ царской крови им награждали по праву рождения, потомственных дворян – за особые заслуги, купцов – никогда! Впрочем, нашему Разгильдяю сие неведомо. Когда лет десять назад сей «Синеносов» приехал в Боровок, его фамилия была Сморчков.
– Почему Разгильдяю? – не понял Дудаков.
– Ник-Ник его так прозвал: «Раз-гильдяй». Купец первой гильдии.
– А как же он стал Синеносовым?
– Обыкновенно: поменял фамилию. У него и выписка есть из церковной книги, что его прабабка была Синеносова, только верится с трудом… – Боровковскому Леонардо явно не хотелось продолжать. – Словом, жулик порядочный этот Разгильдяй, – заключил он. – Однако избавляет город от руин, а так бы их нескоро разобрали.
Блинков-младший слушал вполуха. Магазин был интереснее, чем его хозяин. «Скобяные товары» – это засовы, замки и прочие гвозди-шурупы. Зайти бы! Может, и каски здесь продают?
Но Виталий Романович, потоптавшись у магазинных дверей, пошел дальше, к церкви, которую Митек видел вчера с болота:
– Храм Спаса-на-Боровке, четыреста лет ему!
– Виталий Романович, а каски вы не здесь покупали? – подлез Митек.
Боровковский Леонардо ошпарил его коротким взглядом и ускорил шаг. Дудакова он взял под руку и начал без остановки грузить историческими сведениями:
– что храм этот грабили трижды – французы в 1812-м году, большевики в 1922-м и фашисты в 41-м;
– что еще десять лет назад в нем хранили картошку;
– что местная жительница старуха Монеткина…
Блинков-младший с Иркой отстали.
– Поняла? – спросил Митек.
– Само собой. Каски из этого магазина. Виталий Романович вроде хотел зайти, спросить, кто их покупал, а потом раздумал.
– Дудакову не доверяет, – уточнил Блинков-младший. Ирка фыркнула:
– А тебе, что ли, доверяет?
– Он доверяет папе и мне заодно. А Дудакова…
Митек не успел договорить.
– Москвич! – закричали откуда-то издали.
От церкви по отлогому спуску неслась на санках Полина. Тонкие ноги в ботинках торчали из-под пальто, платок сбился на затылок, и рыжая Полинина щетина горела на солнце, как начищенная медь.
– Это еще что за чучело? – ревниво спросила Ирка.
– Здешняя девчонка, она к Виталию Романовичу приходила.
– Которая убежала без штанов?
– Ага. Она мне крестик подарила, орденский. Только вид у него – козья морда на лугу.
Блинков-младший полез в карман, чтобы показать крестик Ирке, и замер. Он придумал, как задержать Дудакова в Боровке!
Санки приближались.
– Москви-ич! – Полина затормозила каблуком и ловко развернулась у самых ног Блинкова-младшего с Иркой, обдав их снегом из-под полозьев.
Ирка, понятно, заметила ее оригинальную стрижку и, чтобы поставить Полину на место, сдернула с головы шапочку. Длинные волосы рассыпались по плечам. Сидя на санках, Полина снизу вверх уставилась на москвичку.
– Какая ты хорошенькая! – простодушно выдохнула она и потянулась к шапочке в Иркиной руке. – Сама вязала? Дай померить.
Ирка растаяла и заулыбалась:
– Сама, на «труде».
– Ой, а нас на «труде» вязать не учат. Была раньше Марьданилна, она девчонок даже прясть учила, а потом на пенсию ушла…
И пошло девчачье курлыканье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23